— Ну раз так… — Данилов развел руками, демонстрируя отсутствие возражений. — Поступай как знаешь. Сама же первая нарушишь хрупкий «платонизм» наших отношений!
— И обвиню во всем тебя! Скажу, что ты меня соблазнил и обесчестил!
— Дай бог памяти, в каком это году… — сказал Данилов и тут же получил довольно увесистый подзатыльник.
За что — так и не понял. Уточнять не стал, просто счел его своеобразным, очень оригинальным выражением любви.
Глава седьмая
Высшая справедливость и предновогодние происшествия
Первым, кого увидел Данилов в поликлинике в последний рабочий день старого года, был Рябчиков. Рудольф Иванович стоял у окошка аптечного пункта и обменивался любезностями с аптекаршей Таней, за свои необъятные размеры прозванной Крошкой.
— Есть, есть высшая справедливость! — воскликнул он, устремляясь с протянутой рукой навстречу Данилову.
— Тебя назначили главврачом? — спросил Данилов, пожимая руку Рябчикова.
— Еще лучше! — объявил Рябчиков. — Подлый Барашко низвергнут и маммография остается при мне.
— «Король Лир», трагедия Шекспира, акт второй, — прокомментировал Данилов.
— Пойдем к тебе, я там все расскажу! Это долгая история!
Долгая история уложилась в десять минут — время, оставшееся до начало приема. Кроме Данилова, ее с удовольствием выслушала Оксана. Медсестра Лиза тоже бы не отказалась послушать Рябчикова, но она, использовав скопившиеся отгулы, еще вчера укатила на свою историческую родину — праздновать Новый год с родителями и семьей брата.
Врач-«узист» Барашко год назад женился. Его избранница была чуть ли не вдвое младше него — двадцать три против сорока двух. Разумеется, молодая жена требовала затрат, и немалых. Помимо основной работы в поликлинике и всех примыкающих к ней совместительств, Барашко пристроился делать УЗИ в один из небольших медицинских центров где-то в районе Таганки. Там с него тоже требовали нагрузку, причем в денежном выражении, то есть ничего приписать, как в поликлинике, было нельзя. К тому же от сумм, внесенных в кассу его клиентами-пациентами, Барашко официально имел двенадцать процентов личного дохода. Если клиент пер косяком, то выходило очень прилично. Даже с учетом высоких потребностей молодой жены.
Очень скоро Барашко начал «перебрасывать» пациентов из поликлиники в медицинский центр. Делалось это просто. Всякий, производивший мало-мальски платежеспособное впечатление, слышал от доктора по завершении «осмотра»:
— К сожалению, этот аппарат не позволяет провести исследование с большой точностью. У меня остались кое-какие сомнения. Вот если бы у вас была возможность прийти ко мне на другой работе, где в моем распоряжении гораздо более лучшая техника, то…
— Найдем возможность! — обещали доверчивые пациенты и интересовались адресом.
— Нижняя Старгородская двенадцать, вход с торца под вывеской «Медицинский центр», — отвечал Барашко и добавлял: — Только это частная клиника, и обследование там платное.
Все, как один, соглашались. Барашко имел очень представительную внешность (высокий рост в сочетании с дородной комплекцией, умные глаза за стеклами очков, вальяжные манеры) и вообще умел, если надо, быть убедительным.
«Погорел» он, когда одна, не в меру внимательная пациентка, бухгалтер по профессии, обратила внимание на то, что оба аппарата для ультразвукового исследования, что в поликлинике, что в медицинском центре, похожи друг на друга как две капли воды. Они и впрямь были совершенно идентичными, одна и та же модель, никакой разницы. Можно представить себе степень негодования пациентки, понявшей, что ее просто «развели» на второе, точно такое же исследование, только платное. Было с чего превратиться в злобную фурию.
Скандалом в медицинском центре злобная фурия не ограничилась — настрочила жалобу в департамент здравоохранения. Оттуда ее переслали главному врачу поликлиники и велели разобраться и доложить. Главный врач вызвал Барашко на ковер и наорал на него, угрожая выгнать по статье, за поступки, несовместимые с высоким званием врача. Барашко то ли психанул, то ли испугался, но в итоге написал заявление об увольнении по собственному желанию.
— Поделом ему, негодяю, — радовался Рябчиков.
— Как будто он один этим занимается! — фыркнула Оксана. — Вон Лебедев всех богатых буратин посылает в клинику, где его жена заведует лабораторией.
— Лебедев не пытается отнять у меня маммографию, и поэтому меня не волнуют его шалости, — ответил Рябчиков. — Но конечно, рано или поздно, а он на этом погорит. В нашей конторе тайное быстро становится явным.
— Сабуров то и дело повторяет: «Чувствую себя, как Штирлиц в фашистском окружении», — сказала Оксана.
— Если бы Штирлиц бухал, как Сабуров, то его сразу же разоблачили бы, — сказал Рябчиков. — Арийцы на работе не нажирались.
— Зато он веселый, — заступилась за уролога Оксана. — И как мужчина активный.
— Очень активный, — согласился Рябчиков, — как начнут они с Кокановой «мебель двигать», так у меня все их возвратно-поступательные движения слышны. Но он тоже не претендует на маммографию и потому…
— Имеет право жить так, как ему хочется, — закончил фразу Данилов.
— Вот именно! — подтвердил Рябчиков. — Хоть с Кокановой, хоть с Пахомцевой.
— Последний день года без новостей никогда не обходится, — сказала Оксана. — И без геморроев тоже.
— Не надо каркать! — Рябчиков умоляюще поднял ладони. — Нам всем надо одно — спокойно доработать и начать праздник праздновать. Столько дней свободы подряд — это же превосходно! Это самый лучший подарок. А то порой чувствую себя говорящим придатком к рентгенаппарату. Поставил, вышел, включил, выключил, проявил, описал… Разве ж в этом мое высокое предназначение?
— А в чем же? — улыбнулся Данилов.
— На этот вопрос сразу так не ответишь, — озадачился Рябчиков, — но уж точно не в том, чем я занимаюсь.
Тут в кабинет вошла первая за день пациентка и интересный разговор пришлось прекратить.
Оксана накаркала верно — в последний рабочий день уходящего года поликлиника пережила еще два потрясения — угрозу судебного иска и нападение на участкового врача.
— Где тут ваш Назаров?! — громко спросила женщина в норковой шубе и норковой же шапке у охранника. — Я пришла в глаза его бесстыжие посмотреть!
Охранник имел богатый жизненный опыт и прекрасно представлял себе, что «посмотреть в бесстыжие глаза» всегда, ну, или почти всегда, заканчивается если не дракой, то хорошим скандалом.
— Назаров уволился, и нам неизвестно, где он теперь работает!
— Тогда я поговорю с главным врачом! — благодаря более чем двойному преимуществу в весе женщина легко оттеснила охранника плечом и пошла вперед.
— Шубу в гардероб сдайте! — закричал охранник, помня свой долг. — Нельзя в медучреждение в верхней одежде!
— Вот тебе! — посетительница показала охраннику кукиш. — Чтобы я в ваш сраный гардероб свою шубу сдала, а вы ее сразу же украли?! Не дождетесь такого счастья!
— Нужна нам твоя шуба! — мгновенно отреагировала гардеробщица. — Люди, посмотрите-ка на эту хабалку! Явилась в поликлинику, чтобы своей шубой похвастаться, и еще хамит! Да нужна нам твоя шуба! Видали мы и получше! Ты лучше скажи, каким местом ты ее заработала?! Или поносить взяла?!
— Заткни пасть! — посоветовала хозяйка шубы. — Оттуда воняет!
Она совершила большую ошибку, вступив в перепалку с гардеробщицей Валентиной Павловной. Никто в поликлинике, включая и главного врача, никогда бы не позволил себе подобной оплошности. Валентина Павловна никогда не лезла за словом в карман, не признавала никаких авторитетов, кроме давно умершего товарища Сталина, и никогда не замолкала первой — хоть два часа с ней пререкайся. Она была не просто мастером слова, но мастером слова художественного, и к тому же великой выдумщицей, легко, не на ходу, а прямо-таки на лету, придумывавшей своим оппонентам различные грехи.
Вот и сейчас Валентина Павловна вышла из-за прилавка, чтобы ее было лучше видно, скрестила руки на груди и громко сказала:
— Это от твоей шубы воняет, тварь, потому что ты ее с мертвого человека сняла!
— С какого мертвого человека?! — выпучила глаза соперница.
— С какого?! — хмыкнула Валентина Павловна, обводя глазами зрителей. — Она еще спрашивает — «с какого»! Да со своей свекрови ты ее и сняла! Представляете? Из-за шубы человека отравить! Да еще пожилого! Эх, народишко… Тьфу!
У соперницы хватило ума ничего не отвечать. Она поспешила к лифту, а Валентина Павловна с гордо поднятой головой вернулась к себе, как следует хлопнув откидной частью прилавка. Раздавшийся звук был для нее чем-то вроде победного залпа из всех орудий.
— Ну, теть Валь, у тебя язык, что бритва! — восхитился охранник. — Как ты ее, а?! Наповал!
