«Фермер, ради бога. Грей и его группа занялись Фермерами. Американское Объединение Белых Протестантов – WASP. И здесь я – итальянец, и твоя мать – ирландка. И оба католики – твоя мать искренне верующая католичка, она никогда не пропустит собранье в воскресенье или в праздник».
Грей допустил много вольностей, полагая, что семья Фермер перешла в католицизм. Это могли быть баптистские сертификаты, подтверждающие бумаги.
«Мы были похожи на кукол – ты, твоя мать и я», - говорил отец. – «Мы словно совсем не контролировали свою жизнь. В общем-то, так оно и было. Кто-то дергал за нити, и мы прыгали. Иногда, я думаю, что иногда кто-то отпускал злые шутки, играя с нами. Твое имя: они подобрали для тебя имя Адам. Чей-нибудь каприз, может быть. Адам – первый человек. Не знаю. Мы с матерью ощущали беспомощность, хотя эта бомба и телефонный звонок заставили меня пойти на все. И так мы сами выбрали Монумент – Массачусетс».
Т: Почему Монумент, почему именно этот город, а не какой-нибудь другой?
А: Вы слишком занудны.
Т: Пожалуйста, больше не указывай мне.
А: Если бы вы только слышали себя со стороны. Вы словно уже все это слышали или через все это прошли.
Т: Приходится задумываться о драгоценном времени, очередной раз прослушивая всю эту банальную информацию. Если бы знать, почему ваш мистер Грей выбрал Монумент вашим новым местом жительства, возможно, была еще какая-нибудь на то причина, почему я должен спрашивать об этом?
(пауза 10 секунд)
А: Мне кажется, это логично. Монумент расположен достаточно далеко. Отец говорил, что мать настаивала на том, чтобы остановиться где-нибудь на севере. Мистер Грей был согласен, но не из сентиментальных соображений. Он говорил, что важно было найти постоянное место жительства, смешаться с окружением. Мы скрывались, и нам не стоило объявляться внезапно где-нибудь, например, в Техасе. Так что мистер Грей оформил для нас все документы, с которыми мы могли перебраться в штат Массачусетс. Расстояние не решало ничего. Все равно не избежать оформления. У нас не было шансов когда-либо вернуться в Блаунт…
Т: В чем дело? Ты вдруг как с цепи сорвался.
(пауза 7 секунд)
А: Мне надо подумать минуту или две…
(пауза 23 секунды)
Т: Ты чем-то расстроен?
А: Я что-то припоминаю, я рассказывал о том, почему мистера Грея совсем не беспокоило то, как нам все-таки когда-нибудь вернуться назад в Блаунт…
Снова в подвале. Он вдвоем. Мать наверху. Отец полез во внутренний карман своей куртки и достал узкий, длинный и хрупкий конверт, в таком посылают письма. Какой-то момент он находился у отца в ладони, словно его рука была чашей весов, и отец словно пытался определить его вес, цену, важность. Наконец он вскрыл конверт, аккуратно отклеил полоску «скотча», которым было обмотано содержимое. Он раскрыл что-то похожее на газетную статью – желтая, хрупкая, газетная страница. Он дал это в руки Адаму.
«Грей сказал, что это наша страховка. Он обеспечил нас ею», - в голосе отца проступила горечь, которую Адам раньше никогда у него не слышал.
Он смотрел на огромный заголовок во главе большой газетной статьи в пять колонок. Он не читал саму статью. Заголовок рассказал ему все, что он хотел узнать:
«Блаунтский репортер, его жена и сын погибли в автокатастрофе на шоссе».
А: Я сидел и думал, глядя на статью: «Я умер. Я уже умер».
Т: Это была шокирующая мысль?
А: Не думаю, и не уверен в чем-либо еще. Мне кажется, что я онемел. И я онемевший по сей день.
Т: Ты желаешь остановиться? Все время для тебя собралось в кашу. Существенно для тебя, но все это каша. Действительно, прорыв. Но думаю, что ты должен теперь отдохнуть. Детали будем уточнять позже.
А: Да.
Т: Надо остановиться.
END TAPE OZK012
----------------------------------
Я выхожу из аптеки, иду к паркометру и не вижу байк. Пять часов. Толпа переходит дорогу. Все спешат домой с заводов и фабрик, из офисов и контор. Тысячи ног шаркают по асфальту. Остановившийся на остановке автобус шипя раскрывает двери и выплевывает на тротуар людей. Светофор моргает то красным, то зеленым. Машины сигналят. А я стою, словно отрезанный от всего мира на маленьком невидимом островке, и смотрю на пятно, где раньше был мой байк. Не стоило оставлять его без присмотра. В крепко сжатой руке отцовский портфель. Я прижал его к себе, опасаясь, что кто-нибудь нападет на меня и вырвет его из рук. Ощущение тревоги, и снова начинает болеть голова, наверное, мигрень – маленькое пятно боли, пульсирующее вместе с венами и артериями у меня во лбу над глазами. Я трогаю его пальцем, словно оно осязаемо. Но мои глаза застряли на том пятне, где был мой байк.
Оглядываюсь вокруг, может быть, кто-то сыграл со мной злую шутку, сотворил пакость, спрятав байк где-нибудь рядом. За двумя маленькими магазинами разинута пасть переулка, и я в него ныряю. Ничего, лишь парящие в воздухе газетные листы, мусорные баки, и кот с драным боком прыгает с одного бака на другой. Он смотрит на меня и шипит. Я выхожу прочь, глядя по сторонам. Вижу только прохожих, а байка нет.
Но переулок снова манит меня. Когда я найду байк, то быстро уеду отсюда. Скорее всего, надо искать его в переулках, так как тому, кто его угнал, не стоит долго оставаться на просторной улице, чтобы не быть вскоре обнаруженным и не услышать вслед: «Стой, вор!»
Я возвращаюсь в переулок – в узкий, шириной с небольшую комнату, просто находка для мальчишки с велосипедом, чтобы скрыться с глаз. Вбегаю в узкий коридор и ударяюсь плечом о шершавую кирпичную стену. Переулок настолько узок, что меня охватывает клаустрофобия, и боли возвращаются. Я вспотеваю, пот собирается липкими каплями подмышками и капает под одеждой. Я прохожу весь переулок, наконец, вырываюсь наружу из этой преисподние и оказываюсь на заброшенной площади за домами главной улицы. Мусорные баки, брошенная машина без колес, лужа на песке, оконная рама без стекол и сумрак, прячущийся по всем углам.
«Ты что-нибудь потерял, Мёд?»
Оглядываюсь вокруг, но никого не вижу. Меня это удивляет.
«Наверху», - говорит голос робким южным акцентом смягчая слова.
Он стоит на пожарной лестнице, прямо надо мной, на уровне второго этажа. Сощурив глаза, вижу огромного деревенского увальня в белой рубашке, распахнутой на груди, не смотря на то, что в Новой Англии в это время года весьма прохладные сумерки. Но мои глаза привыкли к полумраку. Я постепенно начинаю видеть его сырое лицо, пухлые и мокрые щеки, влажный лоб. Он бес толку прикладывает ко лбу носовой платок. Он стоит, прислонившись к железным перилам, и лестница скрипит. Инстинктивно отхожу в сторону на шаг или на два, опасаясь, что наверху вдруг что-нибудь отломается и рухнет на меня вниз. Он назвал меня «Медом»?
- Кто-то увел мой байк, - говорю я. - Я оставил его возле магазина всего лишь на минуту или две, а когда вернулся – его уже не было.
- Это правильно, Мёд… каждый день тут что-нибудь крадут… как бы это сказать… что-нибудь такое… что не трудно утащить… но в последнее время тащат и… то, что потяжелее… - он много говорит, постоянно повторяясь и спотыкаясь на словах, выпячивая свой акцент.
Удивлюсь, если он увидит мой хмурый взгляд с высоты, когда я разглядываю его монструозное тело, сильно вспотевшее в этот холодный вечер, и все время его губы произносят слово «Мёд». Он отвратителен, но почему-то я уверен в том, что он знает, где мой байк. Почему-то он спросил меня, не потерял ли я что-нибудь, когда увидел меня сверху, стоящего здесь.
- Ты не видел, кто-нибудь не проезжал здесь на велосипеде? - спросил я.
- Ты слишком долго стоишь на одном месте и видишь множество вещей, - говорит он, теперь в его голосе проступила насмешка, словно он собрался играть со мной в какую-то игру. - Знаешь, что трудно? Будучи в таком положении застрять в этой дыре и ожидать того, что все вернется к тебе, и при этом ничего не предпринимать… Видишь, что я имею в виду?
Я вижу, что он имеет в виду. Металл перегородок, перил и ступенек пожарной лестницы – словно клетка, заключающая его вес и габариты.
- Ты живешь наверху? - спрашиваю я, не ожидая игры, а также и всплеска его ярости. Он ничего не скажет, если я быстро повернусь и уйду.
- Здесь квартира. Четыре комнаты. Из передних окон видна Майн Стрит, а стоя здесь, я могу видеть задние закоулки, - он поднимает руку на открытую дверь, похожую на те, что где-нибудь в родильном отделении. - Наконец, неплохое место, откуда я могу наблюдать за всем происходящим вокруг. Рано или поздно можно что-нибудь интересное увидеть.
