– Да, – говорю, – дочка из города присылает на хлебушек. Мне же много не надо.
Они и без этого видели, что я много не беру. Хлеб, консервы, сигареты «Прима» без фильтра. И конечно, бутылочка. Без бутылки ты здесь – чужак. Хоть вылей, но купить должен, иначе – не поймут.
Вечером часа два у меня горит свет и на полную громкость работает телевизор. Он зловеще шипит. Звук вырывается наружу, разносится по лесу. В деревне лают собаки. Я закрываю глаза. В убогой комнатушке пахнет яблоками и сливами. Мне кажется, что я плыву по густым волнам меда. Вечер тоже – медвяной. Закатное солнце щедро расстелило свою скатерть на дощатом полу, на столе. Еще пару часов, и оно затащит край этой скатерти за горизонт. На столе лежат яблоки, сигареты, жестянка с бычками в томатном соусе, черствый хлеб. Мне хорошо. Кажется, что сейчас войдет со двора бабушка с ведром свежего молока. На ней будет красная юбка. Бусы. И – она будет босая. Обязательно – босая, естественная. Но тут такие не водятся.
Это – чужая жизнь. Мне нужно из нее уйти. Я встаю, выключаю свою «шипучку», свет.
В комнате есть дверь. Когда я купил этот дом, за ней была маленькая каморка, в которой валялись старые грабли, опутанные паутиной. Дверь и сейчас убогая, обшарпанная, с грубой металлической ручкой. Я открываю ее.
Это не так уж и легко – внутри она бронированная, довольна тяжелая, как дверца сейфа.
Я делаю шаг в темноту, и в кабине зеркального лифта автоматически включается мягкий свет. Я нажимаю кнопку и спускаюсь в прихожую.
Очень хочется глотнуть холодного-прехолодного пива. Прежде всего открываю холодильник. Там пива – десяток сортов. Сегодня я выбираю «EKU-28». Падаю в кресло. Перед тем как пойти в душ, мне нужно адаптироваться, привыкнуть, прокашляться и, как говорят японцы, найти свое лицо. Впереди – много работы.
Я нажимаю кнопку пульта. Что там в мире творится? На экране «плазмы» возникает знакомое лицо тележурналистки. «Похорошела, – замечаю я. – Подстриглась. Глазки блестят. Интересно, понравился ли мой вчерашний презент? То ли я купил, что нужно?» Вчера я обстоятельно объяснил, что нужно: сережки. И не золотые, а в платине. И не с бриллиантами, а модные – с розовыми жемчужинами. Я такие давно обещал.
Всматриваюсь в экран. Все точно. Розовые в платине!
Переключаю канал. Журналисточка меня больше не интересует. Эта скажет, как нужно. Как МНЕ нужно. А вот другие…
Я щелкаю пультом. Потом бросаю его на кожаный диван. Все ясно.
Теперь в душ – и за работу.
Работаю обычно в зеленом кабинете второго нижнего этажа. Тут куча техники, такая же «плазма», настроенная на все каналы мира, компьютер, несколько десятков сотовых телефонов. Каждый предназначен для отдельного клиента. Каждый – своего цвета. «Семейный» – красный. Беру его и делаю первый обязательный звонок. «Дорогая, какие у тебя планы на вечер?..»
А потом начинается самое главное. Кому – дать, у кого – забрать.
– Вячеслав Петрович! – вопит одна трубка. – Этого – мало! Нужно не меньше трех! Чистыми! Горим!
– Наличными? – нервно шепчет другая. – Я не успею собрать… Вы меня убиваете…
Да, иногда я убиваю. Но по-другому не намотать этот проклятый ус на руку – выскользнет, только его и видели. А поэтому рука должна быть железной…
– Это ваше окончательное условие? – гордо спрашивает зеленая трубка. – Мы должны договориться, иначе…
Я усмехаюсь. Мне не стоит угрожать. У меня – там, за спиной, в библиотеке – все они разложены по полочкам. Для каждого есть папка с надписью «Совершенно секретно». И правые, и левые, и центристы… Они об этом знают.
– Вячеслав Петрович, завтра прямой эфир. Кого приглашаем?
– Вячеслав Петрович, номер первый – в разработке. Завтра начинаем действовать. Пусть всякая срань знает свое место!
– Вячеслав Петрович, кому отгружать? Алло! Алло!
Суета сует…
Предпоследний звонок – самый приятный.
– Ты? Видел – я их сегодня надела! На работе все просто с ума сошли. Но мне так трудно… Сплетни, намеки… Давай сегодня ночью на нашем месте – в «Национале». Да? Я должна отблагодарить папочку!
И последний. В трубке до боли, до ужаса знакомый голос. Никак не могу привыкнуть к этому сходству!
– Да, да. Все замечательно. Все подписал. Семь заседаний. Три личных встречи – на высшем… В «Национале»? Хорошо. Буду. Буду обязательно. Что купить домой? Сто роз? На длинных ножках? Сделаю. Что на завтра?
Разговаривая, я расставляю на мраморной доске шахматные фигурки. Из нефрита. Они такие приятные – прозрачно-зеленые, поначалу прохладные, а потом – теплые. Быстро нагреваются от прикосновения. И так же быстро остывают.
– Все, – говорю я в трубку. – Спокойной ночи. Завидую. Но ничем помочь не могу.
На том конце слышится короткий смешок. Вот мерзавец! Я ударяю по нефритовому солдатику. Тот с грохотом падает на пол.
Перебираюсь в столовую. Там – большой длинный дубовый стол. На нем – канделябры со свечами. Безупречная сервировка. Ребята стараются. Мои замечательные духи-невидимки. Я представляю себе, как они едут по шоссе в стареньких «Жигулях» с прицепом, выезжают на поляну в трех-четырех километрах от деревни, спускаются в люк бункера и пробираются со своим грузом по скользкому туннелю.
Я не прихотливый. Мне важно, чтобы сигары были настоящие – гаванские (я к таким привык, когда работал в дипкорпусе на Кубе) и пиво – высшего качества. Мясо, морепродукты, овощи – какие угодно, лишь бы свежие… Газеты тоже – свежие. Их у меня штук по пятьдесят в день. В том числе «Дейли…», «Ньюс-уик», «Таймс». Деловых бумаг и почты – хоть печку топи! Работы на всю ночь. И так – каждый день.
Я ужинаю под музыку Вивальди. Зажигаю свечи. Вставляю в ворот атласного халата нарцисс. Я люблю все изысканное, элегантное. Мои нынешние маленькие радости – бокал «Шато Марго» урожая 1900 года, пять рисунков-оригиналов, среди которых Пикассо и Гоген, и хорошая сигара, которую выкуриваю у экрана во всю стену. На экране шумит Ниагара. Стереоэффект такой, что я даже ощущаю прохладные брызги на своем лице.
Я перевариваю информацию. И улыбаюсь. Мне забавно читать о пешках, мнящих себя королями. Забавные статейки в газетах с фотографиями «сильных мира сего» в саунах, с побасенками об их презентации, «королевской охоте», их прибылях, их женах и отпрысках-наркоманах. Скучно, скучно, господа! Это – вершина айсберга, несвежая, засиженная чайками и хорошенько подтаявшая. Яркой она кажется только издали. Постылые узнаваемые лица… Виртуальные персонажи большой игры…
А я не игра. Я живу. На моем столе – чистые салфетки ручной работы, у меня спортивная фигура и отвращение к дешевому спиртному. К саунам. К презентациям.
Я думаю, что все на свете – фуфло. Особенно то, что происходит сейчас в любом уголке земного шара. Только непостижимое имеет право на вечность. В литературе – Шекспир, в музыке – Моцарт, в живописи – Леонардо, в науке – Паскаль. Остальное, если хорошо подумать, можно разгадать. Ноу-хау! Когда я «знаю как» – мне становится неинтересно. Как теперь. Непостижим восход солнца за этими стенами. Поэтому я тут…
Незапланированный звонок прерывает мои раздумья. Белая трубка! САМ!
– Слушаю тебя, – лениво говорю я.
– Петрович, все пропало. Ты смотрел новости? Капец! Мы в диком минусе.
– Какие, к черту, новости? Пару часов назад все было нормально.
Я включаю телевизор. Время уже позднее. Моя девочка сейчас утешает меня в «Национале», и на экране – другое лицо. Что-то я его не узнаю. Новенький, что ли? Что он мелет?
– Перезвоню! – говорю я САМОМУ и бросаю сотовый, вслушиваюсь.
Новые лица мелькают на экране, глотают слова, захлебываются своей правдой. Щелкаю пультом. Повсюду – вакханалия.
«Подонки! – в сердцах думаю я о своей биомассе. – Вы этого добивались – вы это получили. Сто раз повторял: лучший способ удержать – дать свободу! А что теперь? Вот она, прорвалась! Взмывает над вашими головами, как цунами. Я хорошо знаю, что будет дальше. Я готов. Давно готов. А вы?..»
Я снова беру белую трубку.
– Что ты предлагаешь? – спрашиваю строго.
– Вариант седьмой, – чуть слышно выдавливает из себя САМ.
– А почему не третий? – ехидно спрашиваю я.
