Ну что ж, предстоит выкрасть дитя, уже в третий раз. Всем оно понадобилось – и в Щвеции, и на Песчаных улицах, и в славном городе Мценске. Хотя, честно говоря, по сути дела оно нужно лишь Ларисе с Иван Антонычем (точнее, Иван Антонычу с Ларисой), да вот еще чертям. Сашеньке – той вообще ничего не рассказали, не сочли нужным. На ее звонки отвечали, что Никита у Ларисы, а последний раз сказали – у Олега. Что Ларисе, что Олегу Александра звонить побоялась. Подсела на размеренную западную житуху и притихла. Значит, больше всего до Никитушки дело двоим звонарям-антитёзкам. Надо им это дело обмозговать.
Хорошо обмозовывать, когда есть бутылка. Но звонари обошлись без нее. Вернулись к двери, откуда выступил караван, и хорошенько потрясли. Открылась. То есть замок был, но так. на пол-оборота хватало, а глубже забито всякой дрянью. Прогнуть дверь – этого оказалось достаточно. Закрыли изнутри тем же манером, пошли ощупью по сумрачным пределам. Нашли плохо загашенный костерок, поблизости постели. Вот эта – самая приличная. Даже простыни и наволочка с чьих то бельевых веревок. Лежбище человеческого детеныша, несомненно. Теперь искать, где спрятаться. Уж каноническую планировку церковного зданья звонари знают. Тут они чертей обыграют, вне сомненья. Цапнуть бы какой еды, но не дай бог заметят. Вот и выход на зады. Заложено засовом. Засов еле открыли – ржавый был, зараза. Дверь приперли снаружи бревном. Притаились под лесенкой, что раньше вела на колокольню. Сидят, чутко слушают. Уши у звонарей что надо. Вернулись беси. Никитка щебечет – много слов выучил, молодцы черти. Так постились звонари до августовской темноты, а изо всех отдушин кирпичного зданья несло жареным мясом. Вроде бы козлятиной. Кто-то тут коз держит. Беси глаза отвели хозяйке. Ну, цыгане да и только.
Прозрачной месячной ночью окончательно сдружившиеся в трудном деле звонари проникли во храм. Завернули мальчика в одеяльце, только уже не домашнее, черт знает где краденное, и тихо ушли, прислонив к задней двери то же бревнышко. Ангел небесный их подстраховал – стоял с распахнутыми крыльями, пока благие похитители не скрылись в ельнике. Лесной царь с отягощенных шишками верхушек пел: «Дитя, я пленился твоей красотой». Но ангел бдел, ребенок спал, и обошлось без новых приключений. Пока ждали первую электричку, скрывались за будкою, где продают билеты. Сели в вагоне на лавку. Уфф. Народ едет сонный – в пригородах работы нет. Живут, еще и снимают жилье. Едут, свои и пришлые, досматривают немудрящие сны. Вот вы чертей не видали, а мы видели.
По водворенье Никиты во Мценск все задействованные в этой истории лица были извещены. Прежде всего Иван Антоныч позвонил Олегу и буркнул в трубку: «Мальчик у бабушки, здоров, весел. Поставь свечку. Смотри, чтоб Александра не узнала – как бы с ней какой беды не вышло». Звонить Воробьевым пришлось Ларисе. Соврала – Олег де привез к ней Никитку. С ребенком всё в порядке, только это и сообщите Саше, ничего более. А Воробьевы тут же про школу. Никите уже шесть, сентябрь на носу. Надо срочно искать специнтернат. Ведь ребенок прописан у них, у Воробьевых. Рано или поздно вопрос встанет. Лариса ответила терпеливо, что она в таких вещах разбирается и всё утрясет.
Но Иван Антонычу в то утро еще пришлось звонить. Не успел он умыться – дитя проснулось. Увидал Никитушка Иван Антоныча, улыбнулся – двух месяцев в бесовском логове как не бывало. Нет, разница есть. Складно так говорит. Не дин-дон, а: звонить колокол. Почти правильно. Так звонарь с ним и пошел не пивши не евши господа звоном благодарить.
Лариса всё сообразила лучше некуда. Олег привез от Воробьевых Никитину метрику, кротко выслушав их отповедь. Лариса устроила внука учиться экстерном при родном детдоме. Читать-писать он у чертей немножко выучился, считать удары колокола Иван Антоныч научил. Вообще, хоть и нехорошо так говорить, пребыванье у бесей пошло Никите на пользу. У него в головенке всё как-то выстроилось. И говорить стал, и занимался с Ларисой всякий день часа полтора. Писал цифирки по клеточкам. А по косым линеечкам целые длинные слова: ко-ло-ко-ла. Бесенята, вернувшись своим ходом из Храпунова, смирно сидели в углу, стыдливо потупив зенья. Тетрадок себе не спрашивали, не просили и есть, а тихонько исчезали в обед. Черт – он сам о себе промыслитель. Понимали свое окаянство. Звонарь махнул на них рукой. Так мир устроен, не нам его переделывать. Там плюс, тут минус. Между ними колеблемся.
Приехала Саша – тактичные бесенята удалились на время. Сашенька проинспектировала Никитины (Ларисины) успехи и была прямо-таки счастлива. Оставила Ларисе так много денег (по нашим меркам) – хоть восстанавливай храм всех святых, земле русской просиявших. Наладила Ларисе интернет, скайп – и улетела в Упсалу. Ейный Нильс наблюдал по скайпу и постигал с Сашиных слов положенье дел. Устройство больного ребенка показалось ему вполне надежным. Понял в своем рационалистическом уме: брак с Сашей возможен. Ну что, Никита говорит – вполне прилично. Русский язык Нильс знал, оттого и занимал хорошее положенье в шведско-российской фирме. Лариса еще молода и энергична, связь ее с сиротским приютом крепка. Идея приписать мальчика к приютской школе удачна. Лариса со звонарем Иваном глубоко верующие люди. Для Нильса это имело существенное значенье. Мальчик не только учится грамоте и счету, но радостно постигает святое ремесло звонаря. Иван пока не стар, крепок. Успеют они с Ларисой поставить на ноги физически здорового, но умом не сильного Никиту. Будет хороший немногословный звонарь. А уж священник, какой тогда будет во храме, после смерти Ларисы распорядится, кому опекать прилежного звонаря. Всё видно как на ладони. Александра, я полагаю, что нам пора узаконить наши отношения.
Разводиться-то не пришлось. Молодцы хитроумные супруги Воробьевы. Саша обвенчалась с Нильсом по ихнему протестантскому обряду. Ларисе прислали по электронной почте фотографии. Никите объяснять не стали: не его недалекого ума дело. А он не так много знал слов, чтоб спрашивать, почему мама в белом платье. Ему только показали: вот мама Саша. Ма-ма Са-ша. И написали по косым линеечкам. Перепиши. Никитушка.
Женился и Олег, на разведенке пятью годами старше его самого, по имени не Жанна, а Ксения, но какая разница. Нам всё равно, и ему тоже. Ксения куда-то сплавила сына с невесткою, осталась одна в квартире. Город Железнодорожный, Москва под боком. И – поздравляю с законным браком. Олег ушел из дядиной фирмы. Жена устроила его в Железке на склад бытовой техники. Деньги у него водятся, но появляться у матери он боится. Вспоминает, как тогда в трудную минуту раскололся: я де и правда ночью в Орле наезжал на продавцов в палатках. А до Ларисы и не дошло - Иван Антоныч ее поберег. Лариса помощи от Олега не ждет. Какой из него отец. От чертей и то больше проку.
Двое взрослых мценских чертей не оставляли Никитку своими заботами. Приволокли синтезатор – с обломанными ножками, но Иван Антоныч починил. Черти застенчиво жались в углу, пока дитя пробовало пальчиком клавиши. О, как ошибся честный Нильс относительно Никитиного будущего! Ненавязчивым бесовским внушеньем мальчик уже через три недели стал выдавать столь авангардную музыку, что звонарь растерялся. Выгнал бесей. Пригласил школьного учителя музыки. Тот сказал: немедленно учить. А Саша-то, Саша! обливалась счастливыми слезами, глядя в компьютер: дитя играет заданную учителем бетховенскую Элизу (которая на самом деле Тереза). Меньше ему просто смешно было задавать. Звонарь купил на Сашины деньги подержанное, но хорошей фирмы фортепьяно. За Ларисиным окном веяла теплая орловская метель. Как будто не она замела младенца Савку с крестными – ведьмой Керасивной и робким дядькою Потапом.
Весна еще только присматривалась к нетерпеливо ждущим ее деревьям под Ларисиным окном, а Никитка уж играл «Кампанеллу» Паганини на фортепьяно, на синтезаторе и на специальных музыкальных колокольчиках, присланных Нильсом. Тот легко подсел на приятное чувство гордости необычным пасынком - всем показывал отснятый домашний концерт во Мценске. Рассказывал сказку, как больное дитя на мценской колокольне обрело редкий музыкальный дар. Дитя той порой учило Шустрика, Шортика и Шельмеца играть кампанеллу на нильсовых колокольчиках. Ничего, научились. Чем черт не шутит. Ему бы, Нильсу, быть пастором. Упустил свое призванье. Сидит с Сашенькой обсуждает на смеси шведского со мценским, кому принадлежит такое дитя: городу или миру. Все их споры решил по скайпу Иван Антоныч. Он сказал попросту: «Богу. Нашему. Православному. Оставьте его здесь (чтобы не сказать – оставьте в покое)». – «Оставим на родной почве», - ответил с небольшим акцентом умиленный Нильс, не желая вдаваться в теологические споры со звонарем. Тот, по-видимому, не подозревал о существовании единого бога для всех конфессий, по крайней мере христианских. Продвинутый Нильс отнесся к такому непониманию с пониманием. Есть понятие «иноверцы», есть понятие «инославцы». Они со звонарем были всего-навсего инославцы.
