Томас обнаружил ее после завтрака.
Ну что это такое? — спросил он. Неужели ты веришь Хербовым россказням?
Верю, ответила я. У нас есть способности, какие тебе и во сне не снились.
Впервые он разорался. Потребовал лопату, но она куда-то запропастилась.
Херб сказал: Пора.
Между прочим, рявкнул Томас, ты заодно с моей женой!
Попрощались натянуто. Я отвезла Херба на вокзал. Сел ли он в поезд, не знаю.
Был конец августа, кое-где на мостовой желтели опавшие листья.
Скоро осень, сказала я Томасу. Он злился на меня из-за мумии.
Ну что это такое? Зачем Херб это сделал? Что, по-твоему, скажет хозяин? — вопрошал он.
Херб говорит, ей как минимум триста лет, ценная штука. В средние века кошек живьем замуровывали в стены, чтоб уберечь дом от пожара и злых чар.
Тогда уж давай ее сразу в гостиную вместо картины или дорогой безделушки!
Нет, здесь, возле террасы, как раз мое место, ответила я. Херб говорит, она вредит только тем, кто в нее не верит.
В понедельник Томас как будто забыл про кошку. Мы опять сами приготовили завтрак, заперли квартиру и поехали на работу.
Ну, до пяти, сказал Томас и поехал прочь, а я проводила его взглядом.
У него не было привычки звонить мне в контору.
И если он звонил, значит, по важному делу.
Что случилось? — спросила я.
Она попала в аварию, растерянно сказал он.
Он имел в виду Монику.
Что, скверно? — спросила я.
Не знаю, ответил он, это произошло сегодня утром. Мне надо в больницу. Ты ведь понимаешь?
О чем разговор, сказала я, у нас же все тип-топ. Никакая Моника не страшна.
Может, доберешься до дома на автобусе, а?
Конечно.
Дома я забрала себе один из его галстуков.
Когда через неделю Томас заболел, я не удивилась. Он опять нуждался во мне.
Каждую осень у тебя грипп, сказала я.
Я записывала температуру, утром и вечером. Он любил когда я о нем беспокоилась. Я часто сидела у его постели, держала его за руку и вытирала пот со лба.
Как приятно, говорил он. Лоб пылал от жара.
Однажды я спросила: Откуда ты знаешь Херба?
Томас не смог припомнить никакого Херба.
Он сам за тобой увязался, сказала я.
Увязаться может собака или кошка, но не человек, неловко пошутил он.
Вообще-то, сказала я, я тоже ничего такого не слыхала.
Странная история — чем дольше я о ней размышляю. Кошачья мумия до сих пор зарыта возле террасы. Наша собака часами лежит рядом с тем местом. Иногда скулит.
А я пугаюсь, замечая, что кот не сводит с меня глаз, точно синицу караулит.
Мне приходят на ум слова Херба: Не используя то, что в них заложено, женщины превращаются в птиц, которые ищут спасения в бегстве.
© Deutsche Verlags-Anstalt GmbH, Stuttgart, 1976
Из истории одного семейства
Перевод И. Кивель
Когда Ирена ждала первого ребенка, ее муж, храбрый Хайнц Келлер, залег в окопах под Сталинградом.
Родился сын.
Хайнц Келлер женился в двадцать восемь, Ирене тогда было двадцать пять.
Он пережил Сталинград.
Через восемь лет после войны новое государство определило его на должность прокурора.
Ему повезло: он вернулся.
В 1950-м появился второй ребенок, девочка.
Так началось время совместной, спокойной жизни с детьми.
Потом сын стал изучать право.
Дочь вышла замуж.
Сын выдержал государственные экзамены.
Дочка родила.
Сын женился.
Совместная жизнь с детьми стала невозможной. Поэтому Хайнц и Ирена решили переехать в трехкомнатную квартиру в новом районе.
Как раз тогда невестка обшила столовую тиковым деревом.
Сын поступил на службу.
Пошел по стопам отца.
Отец жил как полагается и сумел неплохо заработать. Теперь Ирена обставляла квартиру в новом доме-башне. Она тоже обшила ее тиковым деревом. Зато спальный гарнитур намного роскошнее, чем у невестки.
Хайнц в свое время получил образование в классической гимназии.
Теперь сын подарил им внука.
Внук станет достойным продолжателем рода Келлер. Род не вымрет.
Вот уже скоро пять лет, как Хайнц и Ирена переселились в новый район.
Сыну исполнилось двадцать девять.
Дочери — двадцать.
Ирена сетует: «Она слишком рано вышла замуж».
Ирена любит своих детей не меньше, чем безделушки, выставленные в горке.
Время детей миновало.
Ирена всегда была образцовой женой.
Супруги занимают трехкомнатную квартиру на восьмом этаже — с ванной, кухней и лоджией.
Раз в неделю Ирена отправляется в город за покупками. Кроме всего прочего, она покупает кукол.
Кукол?
Соседки уважают Ирену.
В жизни Хайнца после войны не произошло ничего непредвиденного.
Сталинград вспоминается редко.
Только летом, когда приходится ходить с голыми ногами, на них видны рубцы — следы голодных отеков.
Другие вообще лишились ног.
Это радует Келлера.
Жителей нового микрорайона легко пересчитать по количеству окон.
По именным табличкам на дверях.
Шесть квартир на каждом этаже.
Четырнадцать этажей.
Плоская крыша.
Можно посчитать и по большим балконам-лоджиям.
Ирена проводит время с куклами, ведь детей уже нет рядом.
Она приговаривает:
Я и ты. Ты и я.
Дружная семья…
Восемьдесят четыре семьи в одном доме.
Десять строений, расположенных на берегу искусственного озера. Купаться запрещается.
Восемьсот сорок семей.
Тридцать лет тому назад Ирена знала такие ночи, когда беспрепятственно вывозили куда-то людей, живших по соседству. При этом она ни о чем дурном не задумывалась.
Хайнц тогда был далеко.
Он говорит: «Мера всех вещей — человек».
Ирена не приемлет жестокости.
Она ведь только калечит кукол да еще организует вокруг себя соседок. Иначе ей стало бы скучно.
Ведь она и теперь ни о чем дурном не задумывается, отрывая куклам руки-ноги…
В первые послевоенные годы, до тех пор пока не вернулся муж, она существовала, зарабатывая шитьем. Шитьем кукол.
Хайнц теперь не может себе даже представить, что когда-то был под Сталинградом.
Это не страх смерти.
Скорее страх перед жестокостью, которой он там подвергался.
Супруги стремятся видеть в человеке доброе начало.
Ирена не сумела бы толком объяснить, почему она отрывает куклам головы.
Келлеры предпочитают приятные проявления жизни.
Нормальный человек, говорит Хайнц, не в состоянии истязать другого.
Он знает это по опыту.
Тот, кто вырос в нормальной обстановке, не предрасположен к жестокости.
Его жена придерживается того же мнения и прячет разорванных на части кукол в коробку, которая стоит в столовой.
Она обнимает голое туловище куклы. Двумя пальцами проводит по ее животу, пока тот не распарывается.
У нее нежные руки.
Она с детства любила кукол и долго их хранила, даже когда они становились совсем старыми.
Из окна видно, что задержавшиеся позже других мамаши с колясками на противоположном берегу озера наконец отправляются по домам.
Давай сегодня вечером посидим на балконе, предлагает Хайнц.
Надо подумать об отдыхе, подхватывает Ирена. Ведь весной мы всегда обсуждаем планы на лето.
Она готовит ужин на кухне. Он накрывает стол на балконе.
Хороший муж.
По вечерам они пьют чай или яблочный сок. Сок заказывают ящиками.
Супруги раскладывают на столе проспекты.
Ирена развертывает глянцевитую бумагу и обеими руками перебирает пестрые рекламные картинки.
Поедем на курорт, поваляемся на пляже, предлагает она, пожилая женщина.
Можно осмотреть Помпею, предлагает он.
Они достают из ящика совсем новенький на вид диаскоп пятнадцатилетней давности, чтобы полюбоваться на радостные лица своих детей.
Ирена всегда улыбается, когда ее фотографируют.
Раз уж мы отправляемся в путешествие, мне необходимо новое платье, заявляет она.
Ее свадебный наряд до сих пор хранится в шкафу.
Двумя пальцами она проводит по лысой голове мужа задумывается и восклицает: «Какие у тебя были волосы!»
У нее нежные пальцы.
Как ты можешь быть такой жестокой, упрекает муж и напоминать мне о том, что я уже облысел.
Разве я жестокая? — удивляется жена и начинает прилежно поливать цветы, растущие в ящиках на балконе.
Воды она не жалеет.
Остальные соседки тоже вышли на балконы и приветливо кивают друг другу.
Все они пребывают в полной уверенности, что и десять лет спустя будут все так же ухаживать за своей геранью.
Замечательные соседки, и цветы у них прекрасные.
В определенный, заранее оговариваемый день все собираются в одной из квартир на восьмом этаже.
О чем-то беседуют.
