— Вчера он отличную партию сделал.
— Опять, вишь, вчера! А сегодня и не пойдет, дак что ты с ним сделаешь? И не спросишь больно-то — восемьдесят годков мужику скоро. Другие стоко-то и не живут даже…
Денис не ответил. Что тут скажешь? Действительно, самое лучшее — попасть в «середку». А когда она наступает у мастера? Кто может точно определить грань между «еще рано» и «уже поздно»?
У дома Михаила Лукича уже стоял газик председателя, и народу у палисада заметно уменьшилось. Осталась только ребятня на траве да дед Александр дымился цигаркой на завалинке.
— Вона баррикада-то дымит теперича, — продолжал Макар свой разговор. — Глухомань. Ведро на башку надень — не услышит. А поди-ко, в парнях на беседу ходил! Конский хвост, бывало, на полено натянет — и чище купленной балалайки музыка. А «коньки» резал, бывало? Или ветряк соберет! Уж каких токо фигур не выдумывал — и солдаты-то, и звери всякие. Целую беседу, бывало, соберет на ветряке, и все как живые! Ничего уж не осталось. Ребятня вон теперича одних самолетов насажала на ветряки. У их одно развлечение… Эй! Взорвешься, гляди, все куришь-то! Нос-от опалил, гляди! — Макар легонько толкнул деда в плечо, тот дернулся, поприхлопывал махорочные искры на коленях, приподнял рыжие от табачного дыма брови, закивал:
— Да, да, да, да!
— И вся евонная музыка теперича. Жук, уж, а не человек. Токо што вот искру сам еще гасит. А ведь Михайлов одногодок… — Макар махнул рукой, пошел в дом.
— Денис, как ты смотришь, председатель предлагает взять в кадр дипломы Михаила Лукича, — громко заговорил Василий, и Денис догадался, что тут был какой-то разговор, который оборвался с его приходом.
— А где они? — спросил он, оглядев только кухню.
— Сейчас доставлю те, что в конторе, — сказал Василий.
— В принципе можно… Но не торопитесь. — Денис понял и содержание прерванного разговора. Ах, Вася! Значит, не успокоился?
— А я вот мимо ехал — завернул посмотреть, что тут у меня делается, — сказал Леонид Константинович. — Интересная у вас техника…
— Как везде.
— Да, техника! — вздохнул председатель. — Освободитесь вечером — прошу ко мне или лучше даже к Митричу. Николай Иванович обещал приехать, поглядеть. Звонил, интересовался, как у вас дела. Я сказал, что порядок.
— Спасибо. Вы правильно сказали.
— Тогда до вечера?
— Вы знаете… Я не знаю, когда мы закончим сегодня.
— Да это ведь конечно. Дело есть дело.
— И мне зайти, коли к Митричу-то? — дельно осведомился Макар.
— Ясно! Тебе-то в первую очередь. Как без тебя? — Председатель еще походил по дому, позаглядывал на «юпитеры», на камеру, через желтый светофильтр поглядел на улицу и, сказав «ты гляди, как ясно видать!», попрощался. Василий вышел вслед за ним. «Значит, разговор с ним еще не закончен?» — подумал Денис.
— Мать честная! С избой-то что сделали, ребята!? — огляделся Макар. — Переборка выехала. Свадьбу што ли играть наладились? А Матрена где? Эй, Матрена! Здорова ли, матушка, да ядрена? Где, говорю, она? — спросил он приятеля.
— На полдни, поди, ушла. Чего тебе?
— Вона, а у тебя и язык еще живой? Ну-ко, ставь самовар живо. — Макар застучал колодой по полу, стал отпихивать толстые резиновые кабели. — Чего вы их тута напутали? Вота кино-то! Ставь, говорю, самовар-от! Оплошал, што ли, сидиш-то? Али греешь чего? А я сходил бы пока сундук в горнице открыть…
Михаил Лукич повернулся к приятелю, поглядел на него недоверчиво. Неужто смеется, леший? Или на самом деле откроет? И живо ли хоть там чего?
— Говорю, ставь самовар! — И Макар не удержался, чуть дрогнул голосом.
Не распрямляясь, Михаил Лукич сунулся от круга к печке, где в углу стоял самовар, выволок его, выхватил из горшка полизеню, отжал в кулаке, стал мазать самовар — надо, чтобы блестел для такого случая.
— Который из вас, пойдем-ко со мной, — позвал Макар.
— Мне пойти? — спросил Денис.
— Нет, парень, ты сиди. У Валентина кость потоньше будет. Пойдем, Валя, чего покажу…
— Что там у него? — спросил Денис, когда Макар увел Валентина.
— Уж и не знаю, и живо ли там чего? Подарок мой ему к свадьбе. Чашек дюжину я ему накрутил с блюдцами да медовницу. Посуды-то тогда другой где взять было? Вот и… Токо раз такие-то и вышли. Дак штуки три у его оставались — после войны видал.
Михаил Лукич азартно тер самовар то одной тряпицей, то другой и весь подрагивал от нетерпения, что-то нашептывая себе. Будто это молодость его сейчас явится показаться ему, поглядеть, что от нее осталось в нем. Да и то сказать, тридцати ему еще не было, когда смахнул в один присест на Макарову свадьбу дюжину чашек с блюдцами и медовницу. Легко-то как! Двумя пальцами взял и вытянул тонюсенькие жбанчики. Как только глина тогда не свернулась? Правда, каждую пришлось крутить на кругу, пока подсыхала, а то бы сели бока. А подсушенную-то глину до обжига еще напильничком да шкуроской потер. Вот уж верно, что овсяный блин были — скрозь видать.
— Чу, идут! Дверь им отвори поди. — Михаил Лукич привстал у самовара.
Денис отворил дверь.
— Лбом не стукнись да и не споткнись, батюшко! — попросил Михаил Лукич, увидев, что долгожданное добро несет Валентин, а не сам Макар.
Парень осторожно переступил порог и внес в избу поднос, прикрытый белым вышитым полотенцем. Михаил Лукич юркнул к столу, обмахнул рукой клеенку и не утерпел, потащил полотенце, едва Валентин поставил поднос. Денис глянул на Валентина, чтобы по лицу предупредить свое ожидание, но тот был важен, как длиннофокусный объектив, и не больше.
Михаил Лукич снял полотенце, покомкал его в руках, потыкал им себе в глаза и присел на лавку успокоиться: нехорошо так-то уж на своих-то рук дело глядеть.
А посреди стола на вытертой клеенке в зеленую шашечку стоял некрашеный поднос, выстроганный Макаром из сосновой доски, и на нем — три простенькие темные чашечки, такие же блюдца и медовница на манер старинного ковша утицей. Вот и все сокровище. Ну, да еще старое полотенце, скомканное Михаилом Лукичом. Все просто, как хлеб: поднос — старая доска в свой сосновый рисунок, когда-то выскобленная стеклышком и провощенная, полотенце домотканое, беленое на снегу и вышитое красными нитками в ярославскую строчку, глиняные вещицы — почти черные, с треснувшей в мелкую паутинку глазурью. Ни замысловатых форм, и блеска отделки. Будто это и не сделано никем, будто возникло само из толчеи природы — как камень на земле, как цветы, как капля ее гармонии и простоты.
Денис присел на корточки возле стола, стал разглядывать вещицы, не прикасаясь к ним руками.
— Действительно глина? — спросил он.
— Глина.
— А как же их можно было сделать такими тонкими?
— А кто его знает? Сделались вот…
— И не потрескались, пока сохли?
— А это глина такая, дураха. Моя глина не трескает.
— А вы знаете, что будет, когда мы покажем все это в фильме?
— Да што уж будет-то? — спросил Макар.
— У вас будут их отнимать за любые деньги все музеи, будто это те самые чашки, из которых алкали Сим, Хам и Яфет вместе с Ноем!
— Уж ты нахвастаешь! — по-бабьи кокетливо отмахнулся Михаил Лукич.
— Да? А что, если я пошлю их снимки в Эрмитаж или в Русский музей? С кем поспорим, что за ними тут же приедут?
— Вона как! У их еще хозяин живой. Обожди, умирать буду, дак хошь с колодой вместе пущай везут.
— Об этом мы еще поговорим. А пока самовар греется… Я бы сейчас вынес круг на улицу, и на кругу, монтажно, сначала блюдца по одному, потом чашки так же, потом медовницу. И все это хороводом. И чтобы небо и земля — хороводом. Лужок тут есть за овинами, перед Пеньковским полем… Валентин, Виктор, круг и все остальное — в поле. Быстро.
…Василий с председателем выехали за деревню. Там Леонид Константинович остановил газик, спросил:
— Ну, так и что дальше?
— Ну, конечно, так он понимает замысел — все правильно. Фильм сугубо документальный, об одном человеке. Это с одной стороны. И я, вроде, согласился с ним. А с другой-то стороны — Болотников как-никак почетный колхозник, не так уж это мало. Ну, так можно его взять и с этой стороны?
— А им это надо?
— Они сами не знают, что им надо. Словно, кроме этих горшков ничего исконного в деревне нет.
— Говорил ему это?
— Говорил.
— А он чего?
— Ничего. У него, видите ли, задача другая.
— Ну, так чего же ты тогда? Велишь ему цель переставить? Это уж не наша с тобой задача. Не мы с тобой их сюда звали — сами приехали, значит, знали за чем, и чего же это мы теперь мешать должны? Ты за другим бы приглядел — старика они там не уморят, почетного-то колхозника? А то он сам не свой какой-то.
— Ну, уж тут я вам не нянька.
— Тогда и я тебе не советчик. Дальше поедешь или вернешься?
— Вот подождите, Николай Иванович приедет, он вам тоже скажет.
