И Зина положила на стол перед Тимохой четыре одинаковые зелёные бумажки. На каждой из них был портрет какого-то неизвестного деятеля, цифра «50» и надписи на иностранном языке.
— Это чего? — спросил Тимоха, подняв голову и близоруко щурясь на жену. — Доллары, что ли?
— Доллары, — эхом повторила Зинаида и быстро, со страхом глянула в окошко. — Валюта.
— Двести долларов? — не поверил Тимоха. — За что?
— Надо спрятать. Если настоящие… это ж сколько же в рублях-то будет? Тысяч пять, поди-ка, или больше. С ума сойти. Валь, а он не это… не псих какой-нибудь? Ещё вернется сейчас, скажет: украли. Чего делать-то будем?
— Да не похож он на психа. Деньги заранее отсчитал, ещё в машине, а у него там светло, — оторопело припоминал Тимоха. — Используй, говорит, с умом. Он ведь не знает, где я живу, в каком доме!.. Ну, надо пока оставить, пусть лежат, если вернётся — отдадим…
— Пусть лежат, — согласилась Зина. — Ну их к чёрту. Не было никогда — и не надо…
— Для него это, конечно, не сумма, — рассуждал Тимоха уже ночью, в постели, обнимая круглые плечи Зинаиды. В комнате было тепло. Печка у Тимофеевых отменная, если хорошо её протопить, греет до самого утра. — Его только машина стоит, может, полмиллиона. И всё такое. По нему видно: состоятельный товарищ. Так что двести баксов для него ерунда.
— Может, удивить тебя хотел.
— Может, и хотел. Да мне-то что. Плевал я…
— Ну, так уж и плевал. Тебе столько в колхозе за год не заработать.
— Колхоз, — усмехнулся Тимоха. — Он бы в колхозе столько и за два не заработал. Вся-то разница между нами, что он сидит, бумажки подписывает, а я на земле работаю, своими руками.
— Вот-вот. Он умный, а ты…
— Ещё умнее. Хватит, не заводи ты свою старую песню, я подпевать не стану.
— Ладно. Давай спать уже…
— Интересно, где их продать-то можно, доллары-то? — не утерпел Тимоха чуть позже и толкнул храпящую жену в бок. — Говорю, где доллары-то можно продать?
Сам того не желая, играя какую-то игру, он делал ударение в слове «доллары» на «а», коверкал название, отсекал от себя эту чужую и опасную вещь.
— В банке, — сказала Зина. — Или в обменном пункте. А то — с рук. Так дороже. В прошлом году Ольга Курицева меняла…
— А у неё-то откуда? — удивился Тимоха.
— Комнату в городе продали, братнино наследство. Трактор купили.
— А-а…
— Спи, тебе вставать рано.
— Ладно. Сплю.
Чужие деньги пролежали у них всю зиму. Никто за ними не приехал. И постепенно Тимоха привык к мысли, что деньги эти уже не такие и чужие. Он завёл привычку интересоваться у всех подряд, какой нынче курс доллара, и рассуждал на людях, выгодно или невыгодно продавать или покупать нынче валюту. «Прямо и не знаю, что делать-то, — говорил он, допустим, Серёге Захарову, когда они вместе пили пиво в забегаловке. Валентин счёл себя обязанным проставиться, поскольку заработал деньги при помощи Серёгиного трактора. Тимоха делал печальное лицо, обременённый тяжкими заботами о капитале: — Продавать уже или нет? А вдруг завтра, как в девяносто восьмом, р-раз — и все?»
— Всё может быть, — подтверждал Серёга, оснащая край пивной кружки доброй щепотью соли. — Им там, — он тыкал пальцем вверх, — доверять нельзя, ептырь. Они себе на пятьдесят лет вперёд нахапали, а мы им до лампочки. Есть у тебя деньги, нет ли, всё равно. Вот возьмут и объявят завтра, что за валюту будут расстреливать, как раньше. И куда ж ты денешься с подводной-то лодки?
Тимоха бледнел: а что, с них станется! Чёрт, может, выбросить или закопать где-нибудь проклятые буржуйские дензнаки? Жалко. Пашка вот-вот заканчивает ПТУ, надо как-то отметить, что-то купить, и вообще… не быть лопухом. Реализовывать потенциал.
Наверное, тогда он и решил твёрдо: пора продавать. Курс не курс, растёт там или падает, а поменять на рубли и тут же в магазин. Приобрести магнитофон для Пашки да пальто для Зинки. И нечего больше рассуждать. Ведь на всю жизнь этих несчастных долларов не хватит.
Да и заметил он, что люди стали как-то отдаляться от них с Зиной, когда узнали о привалившем счастье. (Сначала Тимофеевы рассказывать никому не хотели, но как-то так само уж получилось, что через два дня после происшествия о нём знали все, а через неделю это была старая новость.) Теперь Тимофеевых считали капиталистами, но это ладно, в конце концов у каждого в жизни бывает момент, когда он вдруг становится обладателем хотя бы небольшой суммы, которой могут позавидовать окружающие. Деньги, как знали все, были не заработанные, а дурные, свалившиеся ниоткуда без видимых причин. Это несправедливо. Потому что вокруг много людей не менее достойных… И даже Серёга Захаров, пивший пиво за Тимохин счёт, потребовал себе дополнительно бутылку водки. Тимоха не спорил. Он уже устал говорить людям: чего же вы сидели по домам, шли бы, когда гудок гудел, или лень было мёрзнуть да с трактором возиться? Конечно, никого такие объяснения не удовлетворяли, ибо не в пустых словах тут дело, а в зелёных долларах, а они были в кармане у Тимохи…
И вот он поехал в город. Давно там не был, почти десять лет. Волновался страшно, так что Зинка его даже успокаивала накануне, давала пить валерьянку. Хотя чего волноваться-то, место не чужое, родился, вырос там.
Ранним утром он дождался рейсового автобуса, влез в салон, пыхтя от страха, сжимая в кармане куртки четыре пропотевших насквозь купюры, и почти всю дорогу с подозрением поглядывал на случайных своих соседей — кто из них следит, умышляет недоброе? Ему казалось, что каждый встречный знает о деньгах, о той огромной сумме, что почти беззащитная лежит в его кармане. Ведь человеку много ли надо — два раза дай ему по голове, и он уже не встанет.
Город вроде бы остался прежним, перемен внешне было немного: настроили, правда, новых зданий, да стало почище, а в остальном всё то же, узнать можно. Валентин прошёлся по центру, как на экскурсии, приглядываясь к вывескам банков, густо усеявших лучшие улицы, к курсам валют, выбирая, где побольше, но решил не торопиться (время терпит), промерил сначала своими тяжёлыми ботинками волжскую набережную насквозь. Здесь было, конечно, очень красиво, но люди жили совсем другие, равнодушные к его делам и заботам, занятые собой и чем-то таким, за что Валентин не дал бы и копейки.
По набережной стайками гуляли молодые беззаботные девчонки — кто мороженое ел, кто пил сок, а кто совершенно безбоязненно тянул пиво. Одеты все как с иголочки, сплошная красота. Валентин с тайной грустью посматривал на них исподлобья: да, жаль, не довелось в своё время попробовать студенческой жизни. А ведь многое, наверно, потерял…
Перед армией он хотел поступать, но его знания не вызвали энтузиазма у комиссии. И его забрили на два года, а потом всё завертелось со страшной скоростью: Зинка, её беременность, спешная свадьба, переезд, хозяйство, ребёнок. Как будто вчера всё было, вот вроде только рукой махнул — а ведь сколько лет прошло, с ума сойти. Старик уже, почти старик, и нечего на девок пялиться. «Женою юности твоей утешайся, ибо зачем тебе другие». Всё, иди деньги менять, да в магазин, нечего зря душу травить. Домой приедешь — полегчает.
Он решил продать доллары в государственном Сбербанке. Там хоть и курс ниже был, но зато и гарантия, что не обманут, не обсчитают и вообще выдадут взамен чужих денег настоящие, свои.
У входа в банк его встретили двое улыбчивых юношей в приличных костюмах.
— Мужчина! Вы не валюту сдавать?..
— Нет, — хмуро буркнул Валентин, протискиваясь мимо них в дверь. — Я за квартиру платить.
— Здесь коммунальные платежи не принимают. А мы, если у вас доллары, купим дороже на двадцать копеек, в банке курс очень низкий, подумайте.
И откуда они узнали, черти, на лице у меня написано, что ли? Потея от волнения, постепенно успокаиваясь, Тимоха решал, что делать дальше. Курс действительно низкий, разница будет. сорок рублей. Ого! Совсем не лишние ему рублики! А тут ещё очередь в обменник не движется, как специально, да паспорт спрашивают. Валентин, хоть и был с документами, как-то без особой радости выяснил для себя, что родное государство хочет знать о каждом своём гражданине, который меняет валюту.
Это не прибавило ему хорошего настроения. Он постоял-постоял, не понимая ни слова пробежал глазами развешанные по стенам банковские документы, подумал-подумал. Чёрт с ним, пойду к этим ребятам, с виду они вроде ничего, авось не обманут. Уж они-то паспорт предъявить не попросят. Только надо держать ухо востро. Деньги — из рук в руки, пересчитать сразу же и всё такое. Знаем мы эти дела, нас не проведёшь.
Он вышел на улицу, и один из юношей с дружеской улыбкой мгновенно прилип к нему.
— Ну как, надумали? У нас всё по-честному, без обмана, деньги при себе, — юноша небрежно вытащил пачку пятисотрублевок и помахал ею, словно веером, перед лицом Тимохи.
