* * *
— Я так и знал, что этим все кончится, — заметил Дальке, когда вечером унтер–офицер Хаук рассказал солдатам о результате разговора с командиром.
Слухи о затеянном первым расчетом разговоре дошли и до других расчетов, однако никто не верил в успех затеянного, а некоторые даже злорадствовали.
Хаук сидел за столом в спальной комнате. Вокруг него толпились солдаты.
— Головой стену не прошибешь, сколько ни старайся! — заметил кто–то.
— Стоило ли весь сыр–бор затевать попусту? — засмеялся Дальке.
— Товарищи, я думаю, дело вот в чем, — произнес Лахман. — Обер–лейтенант Кастерих не понял, чего мы хотим, поэтому нам надо еще раз поговорить с ним. Ведь все мы убеждены, что план занятий можно улучшить. Парторганизация поддержит нас. Быть может, мы просто неубедительно изложили свои доводы. Ведь речь–то, по сути дела, идет вовсе не о перерывах, а о достижениях батареи. Если нам чего удастся добиться, за нами потянутся и другие расчеты. Я предлагаю пригласить к нам обер–лейтенанта Кастериха и еще раз поговорить с ним. Нам не следует так просто отступать…
— В этом я не согласен с вами, товарищ Лахман, — сказал Хаук.
Все сразу притихли.
— Слушай! — Дальке локтем толкнул соседа.
— Я не согласен, хотя в принципе вы правы, — продолжал унтер–офицер. — Не надо приглашать обер–лейтенанта. Давайте поручим товарищу Штелингу изложить наше предложение на заседании комсомольского бюро. Обер–лейтенант Кастерих — комсомолец и на заседании будет обязательно. Можно пригласить еще некоторых товарищей. Думаю, что только так нам удастся достигнуть своей цели.
— Хорошо, я согласен, — сказал Штелинг, — Вот увидите, я все сделаю…
— Правильно, сделаешь! — Дальке дружески похлопал Штелинга по плечу.
Когда Хаук выходил из спальни, к нему подошел Бауман.
— Я хотел бы тебя предостеречь, — сказал он. — Не забывай, что мы здесь не в кооперативе находимся, а в армии. Учебный план для нас равносилен приказу, а приказы, как известно, не обсуждают. На месте Кастериха я не стал бы с вами и разговаривать. Он и без вас знает, что ему следует делать, потому что несет ответственность за свои действия.
— Армия действительно не кооператив, но не в этом дело. Я прекрасно знаю, где мы находимся, и именно потому хочу, чтобы наша служба стала еще лучше. Нам радоваться надо, когда рядовые вносят такие толковые предложения. И незачем меня предостерегать. Речь идет о нашей подготовке. Мы хотим, чтобы она стала лучше. К тому же я вовсе не боюсь, что это может не понравиться командиру батареи: ведь цель–то у нас общая.
Бауман пожал плечами. Он не был согласен с товарищем.
* * *
— Посмотрим, что из этого получится, — сказал обер–лейтенант Кастерих Брауэру, когда они возвращались домой после заседания комсомольского бюро. — Я внимательно слушал все выступления товарищей. Вообще–то они, конечно, правы… Короче говоря, посмотрим…
Некоторое время они шли молча.
Кастерих был доволен, хотя начало заседания ему не понравилось. Однако очень скоро он понял, что солдаты, критикуя учебный план, прежде всего беспокоятся о хорошей подготовке солдат в целом.
— На наших ребят можно положиться. С ними не пропадешь! — сказал командир батареи, прощаясь с Брауэром. — А мой доклад? Нужно ли мне выступить и перед другими?
— Я думаю, будет хорошо, если об этом узнают и остальные ребята. — Брауэр улыбнулся. — Доклад остается в силе, только вы внесете в него кое–какие коррективы.
— Хорошо, товарищ Брауэр. Тогда… до завтра!
Бауман рассерженно переступал с ноги на ногу.
«Чего они пристали ко мне? Я ведь не член партии. А Кастерих требует, чтобы я каждый вечер в течение целого часа рассказывал солдатам о ходе партийного съезда. Этак у меня и свободного времени не останется. Как будто об этом не говорят на политзанятиях! Оставили бы они меня в покое. Я не затем пошел в армию, чтобы с раннего утра и до позднего вечера крутиться на ногах да убеждать солдат лучше учиться. Свободное время дается мне для отдыха. Я ведь человек! Два увольнения я пожертвовал маленькой жене одного вахмистра, который лежит в госпитале. Она и сейчас меня ждет, и если я не приду, то потеряю ее навсегда».
Бауман чертыхнулся и вышел из комнаты. Сбежал вниз по лестнице, заглянул в учебный класс. Солдаты расчета уже ждали его.
Выслушав доклад Эрдмана, Бауман спросил:
— О чем сегодня пишут в газетах?
— О съезде партии, — в один голос ответили два солдата.
— Так, ну, а конкретнее? — Бауман подождал немного, а затем приказал: — Принесите газеты! Даю вам две минуты.
Солдаты помчались за газетами.
«Газеты они еще не прочли, так что и говорить с ними пока не о чем. Пусть занимаются самообразованием. Вот Эрдман пусть и займется с ними. Я еще могу успеть…» Отдав распоряжение, Бауман пошел вниз. У двери комнаты, в которой жили солдаты его и Хаука расчетов, он остановился, прислушался.
— А я еще на заводе хотел вступить в союз молодежи, но не успел, — сказал кто–то. — А теперь я подам заявление о приеме.
«Интересно, кто бы это мог быть?» — подумал Бауман и в тот же момент услышал голос Хаука:
— Это хорошо, что вы так думаете, товарищ Лахман… ну, а теперь, товарищи, поговорим с вами о международном положении… Кто хочет выступить первым?..
«Значит, это Лахман… Интересно, сам ли он до этого додумался? Ну да ладно!..» — мелькнуло у Баумана в голове. Быстрым шагом он направился к КПП и через минуту был уже за пределами части.
Более трех месяцев пролежал Пауль в госпитале, но рука у него все еще болела. И хотя ребята из расчета часто писали ему, он все же чувствовал себя одиноким. Гулять по госпитальному двору ему надоело, там можно было увидеть только таких же, как он, больных, врачей да сестер. Тогда он увлекся чтением книг. Однажды он получил письмо от товарищей по службе. Вот что было написано там:
«Дорогой Дитер!
Пишу тебе письмо, на которое ты должен побыстрее ответить, так как нам нужно узнать твое мнение. Мы взяли на себя обязательство бороться за звание «Лучший расчет в полку». Правда, мы не очень ясно представляли себе, что от нас для этого потребуется. Но унтер–офицер Хаук нам все подробно объяснил. Посылаем тебе наше обязательство, чтобы ты с ним ознакомился и написал нам о своем согласии, ведь ты являешься членом нашего коллектива».
Пауль сел поудобнее, на миг закрыл глаза, словно решаясь на что–то очень важное, а затем продолжал читать:
«1. До 7 ноября выполнить все учебные программы на «отлично», а спортивные нормативы на «хорошо».
2. Добиться взаимозаменяемости всех номеров расчета. Бюргера подготовить как водителя тягача, тем более что после демобилизации он собирается работать в Картове трактористом.
3. Выполнять все нормативы по стрельбе из стрелкового оружия с оценкой не менее чем на «хорошо».
4. Добиться такого положения, чтобы ни у кого из расчета не было дисциплинарных взысканий, а в расчете — ЧП.
5. Все члены нашего коллектива обязуются регулярно читать художественную литературу, часть прочитанных книг обсуждать на читательских конференциях.
6. Всем солдатам сдать нормы спортивного разряда.
7. Не нарушать правил социалистической морали.
8. Принимать активное участие в культурно–массовой работе, взять культурное шефство над кооперативом в Картове.
Дорогой Дитер, прежде чем принять все эти пункты, мы долго спорили. В наших спорах принимал участие и унтер–лейтенант Брауэр, причем он не всегда был согласен с нами. Кое с чем не согласился сначала и Гертель. Да, у нас новость: Лахмана приняли в комсомол.
Унтер–офицер Хаук убедил нас всех в том, что мы вполне может добиться звания «Лучший расчет».
Надеемся, что ты быстро нам ответишь. Желаем тебе скорее выздоравливать.
Привет ото всех нас и от унтер–лейтенанта Брауэра.
Ганс Шрайер».
Паулю было приятно, что товарищи не забыли о нем, интересуются его мнением.
«Бюргер учится на водителя! Он им станет! Тягач попадет в надежные руки. А мне во что бы то ни стало нужно освоить орудие и получить квалификацию номера расчета!» — Пауль достал ручку с твердым намерением сразу же ответить товарищам на их письмо.
* * *
Во всех комнатах и коридоре пахло мастикой для натирки полов. Правда, в спальных комнатах этот запах перемешался с запахом цветочного одеколона, и это страшно раздражало солдат.
Вернер сидел у окна и смотрел во двор.
Трава заметно позеленела, а хвойный лес, окружавший казарму, стал как–то приветливее. Сидевшие в комнате унтер–офицеры шумели, не обращая никакого внимания на Хаука. Бауман уже полностью был готов к увольнению в город и торопил Германа, который хотел пойти вместе с ним.
Призыв первого расчета уже распространился в полку. В клубе и столовой висели листки–молнии, призывающие всех последовать примеру первого расчета. Никто не возражал против этих призывов, но никто и не следовал им. Все ожидали, что на батарее вот–вот произойдут коренные изменения, но ничего не происходило.
