Мэри советует мне распечатать этот рассказ и повесить на стену для запоминания наизусть. Это вряд ли.
И напрасно вы меня называете обезьяной. Именно обезьяной вы меня называете, поскольку трудом Натали я никогда не проникнусь.
Вообще, если когда-нибудь господь лишит меня разума и чувств, и я начну называть женщин обезьянами, мне придется признать тот факт, что всю свою сознательную жизнь я занимался любовью с обезьянами».
На следующее утро Эл проснулся знаменитым, и до сих пор слывет интеллектуальным хулиганом.
Ему нравилось, что говорил Арт и как говорил. Он слушал его с упоением.
— …К сожалению, лгунов, подобных последним, развелось невероятное количество, — плеснув виски в рюмку и не пролив ни капли, Арт с тяжелым, приятным его слуху стуком поставил бутылку на столик. — Не знаю, с чем это связано, наверное, сам стиль и уклад жизни предполагает наличие в обществе таких полумужиков-полукозлов. Я сейчас начну объяснять, в чем дело, и не успею закончить мысль, как все меня поймут. Есть такие мущинки, у которых напрочь отсутствует способность отказывать благородно и обоснованно. Даже когда сама ситуация предполагает отрицательный ответ, эти суки до последнего будут заверять, что все в порядке, что проблема лишь в том, что нужно набраться терпения, немного подождать, а вопрос, вопрос уже решен, и решен положительно, и вот-вот должна произойти какая-то запланированная мелочь, и все образуется. После этого эти суки пропадают из виду. Рушат планы и ход мысли. Потом находятся и, сразу после того как будут найдены, объясняют, что вина не в них. И, как бы покрывая своим благородством якобы чужой промах, суки вновь вдохновляют тебя, уже почти опустившего руки, и снова начинают накачивать дерьмом, и я уже не сомневаюсь в том, что не удовольствие от этого они получают, а просто есть в них что-то отвратительно нечеловеческое, заложенное в генах и поощряемое обстановкой. Чаще всего жертвами таких лгунов становятся женщины, и это объясняется тем, что лгуны такого порядка — обычно промежуточное звено в иерархической цепи государственной или корпоративной культуры — особенно неуязвимы именно для женщин. Выродки, которых система не смогла в свое время выкинуть самостоятельно, а их мамы-руководители предпочли роды аборту…
Бедакер, уже потеряв чувство меры, черкал ручкой, как секретарь на пленарном заседании ЦК, где, собственно, и пребывал до изгнания.
— «Позвоните через неделю, вопрос будет решен». «Дайте мне еще неделю». «Это хорошо, что вы наконец сами зашли, я только что подумал о вас». «Сейчас освободится это место, и я вам сразу позвоню». «Вы сами мне не звоните, как только я все выясню, я сам вас найду». Кто не слышал этих фраз? А как часто после этого решался ВАШ вопрос? Некоторые из этих кентавров — очень немногие, если быть до конца честным, — заходят и вовсе далеко — они успевают еще и попользоваться вами. Но это уже немного другая ложь. — Арт вошел во вкус своей речи, Рита это чувствовала, но не могла понять, связано это как-то с Морозовым или ее мужику просто нужно выговориться. — Неумение отказать по-мужски честно, а то и нежелание учиться по-мужски честно отказывать породило новый подвид государственно-корпоративных педерастов — лжеблагодетелей. Вот эту ложь я ненавижу больше всего. И для меня даже ложь во имя сокрытия супружеской измены выглядит по сравнению с ней благородным поступком, ибо в первом случае лжец бережет человека, а во втором режет. И я вам скажу, что немного успокаивает только то, что у женщин способность так лгать то ли не развивается, то ли не бросается в глаза.
Рита вскинула взгляд. Арт как ни в чем не бывало наливал. И пил.
— Артур, нам вечером прыгать, — робко напомнила она.
— Да-да, я помню. Вечером я готов буду прыгнуть не только с трех километров, но и с пяти. А сейчас, если позволите, утомленный солнцем на часок потеряет сознание. Мне нужно привести в порядок кое-какие мысли. Благородный хозяин, где тут у вас спальная с отдельным входом и внутренним замком?
Бормоча что-то о том, что был сиротлив до знакомства с Артом, что теперь его дом всегда открыт для него и его прекрасной жены, Бедакер довел находящегося в странном для Риты состоянии русского миллионера до собственной спальни и посадил на кровать.
— Сэнкью вэри мач, мистер Бедакер, — улыбаясь красными от натуги глазами, просвистел Арт. — Только не говорите, что, мол, доунт меншн, все дела… Есть, есть за что благодарить. Сегодня я так или иначе набрался бы спиртного, и если бы не вы, то спал бы где-нибудь на лавке, ну в лучшем случае в отеле… На пахнущих «Ленором» простынях… Вы любите Чехова, мастер?
Мастер Чехова боготворил.
— А я настолько люблю его, что запомнил только одну его фразу: «В русских столовых всегда воняет чистыми скатертями»… Так вот, сколько бы звезд ни имел отель, для меня в нем всегда воняет чистыми простынями…
Подняв ноги владельцу почти всей текстильной индустрии России, Бедакер с почтением уложил их на постель.
— Сегодня он немного не в себе, — сказал Морозов только для того, чтобы не выглядеть удивленным поведением Артура.
Рита не ответила. Долистав книжку до конца и так и не поняв, кто автор, она бросила ее на свой столик.
— Прости, я сегодня немного устала.
— День не успел начаться, а ты уже с ног валишься?
Тон, которым она позволяла разговаривать с собой только Арту, обескуражил Риту. Не ответив, она поднялась и направилась в ванную.
Сполоснув лицо и выпрямившись, она увидела в зеркале розовое от волнения лицо Большого Вада.
— Что ты здесь делаешь? — тверже, чем рассчитывала, спросила она.
Резко развернулась… И тут же оказалась в его объятиях.
Едва за Элом закрылась дверь, Арт сел на постели и растер ладонями лицо.
«Черт возьми, — подумал он, — чего мне стоило отказаться от всей этой затеи? Ничего. Зачем мне американский рынок? Если я выиграю, то не более восьми процентов прибыли. Но эти восемь я мог поднять на азиатском рынке».
Добравшись до двери, он босиком спустился вниз и сверху оглядел зал. Он был пуст. Наверху, в своем кабинете, Бедакер громыхал стульями.
У Арта дернулась щека, и он спустился с лестницы.
Шум воды привлек его сразу. Как сомнамбула, он приблизился к двери ванной и положил на нее руку. Наверное, он смог бы разобрать кое-какие слова или звуки, если бы не этот предательский шум воды.
Дверь качнулась.
Арт побледнел.
Дверь качнулась еще раз.
А потом еще.
И снова.
Снова…
Обернувшись, он добрался до своего кресла в зале и опустился в него, чувствуя не пьяную усталость. Как-то нелегко стало жить. Скверно. Арт чувствовал себя как ребенок, у которого взрослые сломали любимую игрушку. Он еще не успел как следует наиграться ею, он всю ночь строил планы, как будет владеть ею, он наметил день, когда заглянет внутрь нее и поймет, как она устроена. Но это случится не скоро. Лет через сто — решил он, ребенок. А эти сто лет он будет до умопомрачения играть и играть… Но утром он встал и обнаружил, что какая-то взрослая сволочь наступила на игрушку и теперь уже нет никакого интереса внутрь нее заглядывать. Все на виду, теперь все знают, что внутри нее, не только он. Более того, ею невозможно теперь и играть.
Опершись на ручки кресла, он поднялся и направился в спальную. Ему действительно хотелось лечь.
Он не знал, сколько прошло времени — четверть часа или час. Он услышал звук открываемой двери, мягкие шаги и чуть качнулся оттого, что Рита легла на матрас.
— Арт… Арт! — пришлось повторить ей. — Не притворяйся, пожалуйста, спящим.
— Вообще-то, я притворяюсь мертвым. Но тебя разве проведешь.
— Что ты там устроил?
«Разве я обязан отчитываться перед тобой?» — хотел ответить он, но промолчал. За этим сразу последует вопрос: «А с каких это пор мы перестали отчитываться друг перед другом за свое поведение?» — и он не вытерпит.
— Мне надоела Флорида с ее климатом. Я хочу домой в осень. И если я сейчас не посплю, милая, вряд ли мне разрешат прыгнуть.
Единственным государством, в которое они приехали и вернулись в Россию не прыгнув с парашютом, был Непал. Арт даже нервничал оттого, что в этой стране нет ни одного аэроклуба. Удовольствие, постепенно вошедшее в привычку, они стали получать с 1995-го года, когда после заключения выгодного контракта в Дюссельдорфе тамошний руководитель компании «Юнгенплатц», заядлый скайдайвер, предложил отметить событие с шампанским в небе. Шампанского выпить не удалось, но Арт и Рита зарядились таким количеством адреналина, что были пьянее тех, кто пил в небе не только шампанское, но и водку. Через 13 лет Герман Юнг совершит свой последний прыжок. Оторвавшись от самолета, он ударится в небе о винтовой планер, и лопастью ему отрубит обе ноги. Он умрет в небе, что выглядело весьма символично.
