«Эх, эти бабы! Сколько из-за них народу начальствующего погорело!» Он некстати вспомнил директора целинного совхоза, где работает его стройотряд. «Во мужик! Деловой, энергичный. Мировой мужик! А как он на планерках чешет своих заместителей! Достается всем. Когда начинает крыть их трехэтажным матом, у него у самого холодок по спине пробегает. Но его он не ругает».
Он прерывает свои мысли и смотрит в унылую, однообразную утреннюю степь. На то, как голоногий мальчишка-казачонок на гнедой старой, облезлой кобыле сгоняет с дороги табун разномастных лошадок.
«Да, – возвращаются мысли в привычную колею, – а ведь был директор большим человеком. Членом ЦК. Крупным областным начальником. И спутался со своей секретаршей. А жена узнала. Написала в парторганизацию. Началось персональное дело. Завертелось. И кинули его сюда. На совхоз. Директором. Из-за бабы. А что делать? Как без них? Вот и он тоже… Ах, Альфия. Что ты делаешь со мною? И как к этой его идее жениться отнесется дядя Марат?».
После той ночи в общежитии Амантай, если честно сказать, не знал ни минуты покоя. Все его мысли, чувства заняла она, красавица метиска, настоящая торе. Сначала встречались они в общежитии. Потом он снял комнату в городе. Ненасытная, горячая, жадная до ласки, завладела она им. Иссушила, измучила. Эх, какая сладкая была эта мука. Бывало, после ночи вдвоем выползал он утром на занятия еле-еле. А то и просто пропускал день. А ей хоть бы что. Всегда свежая, веселая, живая. «Альфия, Альфия, что ты делаешь со мной! Дурманящая любовь, замешанная на бешеном сексе, затянула, как в петле…»
– Эй, Ербол, давай поворачивай к школе! – оторвавшись от своих раздумий, обратился Амантай к водиле.
«Волга» сошла с асфальта и запылила по проселку к виднеющимся вдалеке серым шиферным совхозным крышам.
***
Несмотря на раннее утро, работа кипит. Весь отряд на ногах. Одна бригада собирает из щитов школу.
Есть такая технология. Делают на фабрике где-то в Чимкенте щитовые дома. В целинном поселке собирают. Быстро. Два-три месяца – и готово. Одна беда – на такой работе расценки низкие. Много не заработаешь. А им надо много. Студент – он как медведь. За лето надо жиру накопить, чтобы хватило до следующего лета. Поэтому вторая бригада у него работает на строительстве тротуаров. Ставят деревянную опалубку по земле. Засыпают песочком. А потом заливают бетоном. Чем не тротуар? Как в городе. Дело очень выгодное, денежное. Но трудоемкое. Пришлось в сельском стройцехе поставить бетономешалку. Выделить туда, на бетон, четырех человек. И вот с самого утра заводят они свою шарманку. И начинают мешать бетон. Потом вываливают его в кузов старенького самосвала ГАЗ-51. И он начинает рейс. Так и челночит. То стыкуется с бетономешалкой, то идет к дороге. К земле. В шутку студенты назвали бетономешалку как американскую космическую станцию – «Аполлон». А грузовичок, на котором челночит хитрющий вислоусый казах, – по названию нашего космического корабля – «Союз». Так и работали. «Аполлон» с «Союзом». Своеобразный конвейер. Когда подходит очередной грузовик, надо быстро-быстро очистить кузов от бетона. Потом на носилках растащить его по опалубке. Утрамбовать, выровнять. И так весь день. Амантай видел, как бросаются на дело парни. Как с каждым днем они выматываются, тончают на глазах. И ему хочется, чтобы за этот каторжный труд они получили хорошие деньги. И тут это уже его забота. Расценки расценками. Но многое зависит от того, как их закроют. Например, напишут в наряде, что песок подносили за пять метров, а не за два, как на самом деле. Вот и набежит существенная разница. И тут важно договориться с прорабом. Сколько он припишет. А прораб у них местный. Кореец по фамилии Ким. Гад вредный, сил нет. Бригадир с ним общего языка не нашел. Вот опять стоят ругаются.
– Я тебе говорю, неровно бетон кладете! Переделывать надо! – нервно теребя папку с бумагами и недобро оглядывая из-под полей летней шляпы приближающихся, кричал жилистый, дочерна загорелый прораб.
– Че ты на меня орешь?! Я инженер! Я знаешь сколько лет в стройотрядах? – в свою очередь, пер в бутылку бригадир Мишка Селезень, смахивая прозрачные капельки пота со лба, обвязанного живописным грязно-розовым носовым платком.
– Я тоже инженер, – горячился, доказывая свое, Алик Ким. – Как инженер, я могу любую дорогу построить.
– Что вы кричите так! – примирительно говорит, подходя к этой живописной группе, Амантай. Весь с иголочки и даже в белой рубашке с галстуком, несмотря на дичайшую жару. Он таким был и на планерке у директора. Держал фасон перед сельчанами.
Все примолкли. Студенты, снимавшие опалубку с уже готового участка, тоже остановились и разогнули спины.
«В чем тут дело? – между тем лихорадочно размышлял Турекулов. – Что-то здесь не так. Амбиции амбициями. Это понятно. Но из-за амбиций никто не собачится так каждый день».
– Вот, смотрите, смотрите! – тем временем Ким подошел к открывшемуся куску бетонного тротуара и стал ковырять бетон носком остроносого ботинка. – Какие раковины огромные! Надо переливать… По ГОСТу полагается…
«Да при чем тут раковины, ГОСТ? Это же деревня. Тротуар, а не плотина какая-нибудь!» – тем временем, наблюдая за перепалкой, тянул дальше привычный ход мыслей командир.
– Вы у меня заработаете! Приехали за шабашкой! Мы тут за сто рублей корячимся. А они… Варяги! – уже не сдерживая себя ни в чем, орал, уходя, прораб.
Тум. И словно тумблер замкнулся в голове. Поток мыслей сменил направление. Все для Амантая стало на свои места. «Да он же просто завидует нашим заработкам! Вот в чем дело! С ним-то никто не делится, – дошло до него наконец, – из-за этого он и кричит. И не хочет подписывать соответствующие наряды. Да, точно не зря мне ребята намекали, что надо делиться с прорабом».
Для Амантая не было вопроса, хорошо это или плохо – давать откат. Да и не могло быть. Во-первых, в силу воспитания и пластичности. Во-вторых, потому, что за ним стояли ребята из его отряда. И им было абсолютно наплевать, как он там договорится с прорабом. Они приехали сюда работать и заработать. От этого зависело, как они проживут следующий учебный год. А для него было важно, сможет ли он наладить свою жизнь с Альфией.
Поэтому решение появилось мгновенно: «У нас без выпивки ничего не происходит. Встретиться с ним в нормальной, неформальной обстановке. Выпить. И прямо спросить. Чего и сколько он хочет. Но это вечером. А сейчас надо подумать. Что делать с этой статьей?». Он позвал Мишку Селезня и комиссара отряда Андрея Петрова. Посоветоваться. Судили-рядили часа два. И так нехорошо. И так плохо. В общем, поговорили. Плюнули. Позвали Андрюху Голева, который своей откровенностью и навлек на всех эту напасть. Накинулись дружненько на него. «Что ж ты так нас подвел под монастырь? По глупости или с умыслом?»
Андрюха стал клясться-божиться, что ну никак не ожидал такого поворота событий. А кабы он знал, что все так обернется, то он бы к ней не то что под юбку не полез, он бы с ней и за версту на одном поле срать не сел.
Короче, решили: будем отвечать после стройотряда. Под конец сезона, после расчета соберем отряд. И ответим коллективным письмом. Где все подпишутся. И пусть тогда кто-нибудь скажет, что его при расчете за сезон обманули. Не выйдет.
А вот с прорабом надо что-то решать срочно. Прежде чем что-то делить, надо заработать и получить наличку, а уж потом думать, как раскидать, чтоб никого не обидеть.
Вечером, прихватив две бутылки самого дорогого коньяка, который только был в местном магазине, он пошел вместе с мастером наводить мосты. Домой к прорабу. Сначала дело не ладилось, но с третьей порции коричневой духовитой жидкости, налитой в граненые стаканы, они уже перешли на «ты».
– Да ты понимаешь, Амантай? Что меня заедает? – сверкая желтыми с прожилками белками узких щелочек глаз и сжимая стакан и челюсти, шумел Ким. – Что он меня не уважает! Меня, инженера!
– Я здесь один с высшим строительным образованием! – упоенно продолжает он. – Знаешь, как я учился? Заочно. А тут какой-то сопляк. Мне говорит. Да, ты колхозник. Да, я, ик, колхозник? Бр-р-р! – теряя нить размышления, пробормотал он. – Давай выпьем за нас. За умных людей. А то он. Колхозник! Оскорбил меня…
Хитрый кореец даже по пьянке не упоминал о главном. Пришлось Амантаю, тоже порядком поддавшему, самому предложить ему десять процентов, если все будет хорошо закрыто. Тут Ким сразу же проявил недюжинные способности в математике. Сошлись на том, что если он закроет нарядов на столько-столько и полстолько, то получит десять процентов от суммы. Ну а если закроет еще на четвертьстолько, то пятнадцать.
Валерка Дершунин, чернявый, явно с примесью цыганской крови пацан, вылетел из комендантского взвода несколько месяцев тому назад. За недисциплинированность. Отправили его в стройбат, в роту. Дубравин потом несколько раз встречал его, идущего вместе с другими строителями, с объекта. Ему Валерку было жалко. Потому что никого на свете у Валерки не было. Вырос он в детском доме, где ребятишкам прививаются совсем иные ценности и навыки жизни. В силу такого своего воспитания и образования он был очень самолюбив и одновременно уязвим в своем самолюбии. Этим пользовались.
