— Я думал, ты мне друг, а ты мне рубашку порвал! — орал Саша. — Когда мне так плохо, все против меня! Вместо того чтобы человека поддержать, ему рубашки рвут!
— Кто тебе рвал? Ты же сам рванулся! — возмутился Колька.
— Ну да — сам! Кругом виноват! Все сам! А ты знаешь, что мне самому так тошно, что хоть реви! — Он налил, выпил. — Может, мне вообще теперь жить не хочется… — Саша сел, закрыв лицо ладонями.
— Знаешь, Коля, — вдруг заключил он, — подлец я.
— Да… — неопределенно сказал Колька. Он подошел к телефону и стал набирать номер. Из трубки доносились длинные гудки. Колька положил трубку, выключил магнитофон и подошел к окну.
Снизу тут же понеслись возмущенные голоса:
— Колька! Включи музыку!
— Света! — не обращая внимания, крикнул Колька. — Света! — Он высунулся в окно.
— Не надо, — сказал Саша.
— Молчи, — сказал Колька. — Света!
В окнах дома напротив уже показались люди.
— Света! — кричали ребята во дворе. — Света!!
На балкон восьмого этажа вышла тоненькая девушка в белом платье.
Возьми трубку! — крикнул Колька. — Трубку возьми!
— Трубку возьми! — закричали снизу ребята. — Это Колька!
Девушка исчезла.
Колька набрал номер.
— Да? — раздалось на том конце провода.
— Света? Здравствуй.
— Здравствуй, Коля.
— Ну, как дела?
— Хорошо.
— Плачет? — спросил Саша. Он стоял рядом.
— Нет, — Колька отстранил его рукой. — Слушай…
— Что?
— Ну, в общем, он осознал свои ошибки…
— Скажи ей, что я подлец! — Саша ходил вокруг Кольки.
— Он говорит, что он идиот, — сказал Колька.
— Не идиот, а подлец! — заорал Саша.
— Света, он тебе сам что-то хочет сказать, — Колька дал трубку Саше.
— Светочка… — начал Саша.
— Что?
— Света…
— Что?
— Я просто нервный.
— Я знаю.
Колька сидел на подоконнике и насвистывал свадебный марш.
А по двору шла невеста Саши, его жена. Ребята расступались, давая ей дорогу.
Ночь. Над городом звучат куранты — они далеко слышны в тишине… Под перезвон и удары часовых колоколов перед нами проходит бронзовый ряд застывших мыслителей.
Пушкин в окружении четырех фонарей прошлого века…
Взмахнул рукой Чайковский…
Два Гоголя — один стоит…
а другой согнулся в кресле…
Первопечатник Иван Федоров…
Ломоносов…
Тимирязев…
Колька ехал в вагоне метро. Час был поздний, и кроме него в вагоне была лишь пожилая чета, но, поскольку они сидели в другом конце вагона, Колька вел себя так, как ведут себя иногда люди, оставшись один на один с зеркалом.
Он смотрел на себя, отраженного в черном глубоком стекле окна, и то придавал своему лицу очень серьезное выражение, то снисходительно улыбался, то приветственно поднимал руку, как бы отвечая на шквал аплодисментов. Он не замечал, что старички внимательно наблюдают за ним.
Поезд подошел к станции, и в окне замелькали белые колонны. Колька вынес чемодан и плащ.
Володя и Алена неторопливо прогуливались по платформе. Володя что-то рассказывал, а Алена внимательно слушала и улыбалась. Кроме них и дежурной по станции никого на платформе не было. Только в отдалении какой-то человек шлифовал мрамор специальной машинкой.
Колька некоторое время шел за ними, но они не замечали его, и он остановился.
Подошел поезд, растворились двери, но никто не вошел и не вышел.
— Готов! — раздалась команда, и поезд умчатся.
Колька свистнул.
Володя оглянулся.
— Вот, — Колька поставил перед ними чемодан. — Ты давай уезжай, а то опоздаешь.
— Спасибо, — сказал Володя.
Ребята замолчали.
На циферблате больших квадратных часов зажигались цифры, отбивая секунды… пять… десять… пятнадцать…
В темноте засветилась точка прожектора первого вагона и, увеличиваясь, стремительно приближаюсь, вытягивая за собой весь состав.
— Ну, — Володя протянул Кольке руку, — до свидания, Николай.
— Будь здоров, — сказал Колька со всей мужской сдержанностью.
— Спасибо за все. — Володя вошел в вагон.
Он взял Алену за руки и, не отрываясь, смотрел на нее. — Я тебе позвоню, — сказал он. — Как только прилечу, сразу позвоню. В семь утра, не рано?
— Нет — сказала Алена, — только не позже, а то я на работу уйду.
— Готов! — раздалась команда, и двери захлопнулись, разъединив руки ребят.
Поезд тронулся. Алена шла за ним, махая рукой прижимавшемуся к стеклу Володе.
Поезд набрал скорость и скрылся в темноте тоннеля.
— Тебе куда? — Колька подошел к Алене.
— В обратную сторону, — сказала Алена.
— Я не могу тебя проводить, — сказал Колька, — мне на работу надо.
— Ладно, — сказала Алена. — До свиданья! — крикнула уже на бегу.
К противоположной платформе подошел поезд, Алена села в него.
Колька пошел к эскалатору.
— Молодой человек! — окликнула его дежурная.
— Да? — Колька остановился.
— А дома вы тоже свистите?
— Да, — сознался Колька.
— Нехорошо, — сказала дежурная. — Некультурно.
— Да, — согласился Колька и вздохнул. — Я больше не буду.
Он встал на ступеньку эскалатора и поехал вверх.
— Коля!
Колька оглянулся.
По платформе бежал Володя.
— Коля!
— Ты почему вернулся?! — заорал Колька.
— Свой адрес скажи! — кричал Володя на бегу. — У меня твоего адреса нет.
— Московский пятнадцать! — крикнул Колька. — Ты опоздаешь!
— Я тебе напишу! — Володя побежал обратно. — Пока!
— Пока! — Колька поднял руку и скрылся, сойдя с эскалатора.
Звучит песня «А я иду, шагаю по Москве…»:
«Бывает все на свете хорошо,
В чем дело, сразу не поймешь, —
А просто летний дождь прошел,
Нормальный летний дождь.
Мелькнет в толпе знакомое лицо,
Веселые глаза, а в них бежит
Садовое кольцо, а в них блестит
Садовое кольцо и летняя гроза.
А я иду, шагаю по Москве,
И я пройти еще смогу
Соленый Тихий океан,
И тундру, и тайгу.
Над лодкой белый парус распущу,
Пока не знаю с кем,
Но если я по дому загрущу,
Под снегом я фиалку отыщу и вспомню о Москве».
Действие фильма происходит летом в Москве на протяжении одной ночи. Фильм начинается днем недалеко от города и кончается на следующее утро ровно в восемь часов.
1
Баржа спокойно плывет по спокойной русской реке, медленно уходят назад берега, деревья, опущенные в воду, рыбаки в желтых соломенных шляпах, пустые, чистые отмели и облака над рекой тоже уходят назад, высокие, летние облака.
Сверху баржа огромна, буксир кажется маленьким, а лодка, которая тянется за баржой, почти не видна.
Лодка привязана к барже тонкой цепью. Это хорошая, старая лодка. В ней сидит Катя, босая девушка, одетая в ситцевое платье. Она свесила ноги за борт, опустила в воду ладонь, вода легко бежит сквозь пальцы, солнце освещает поверхность реки, за баржой тянется широкий след, люди на берегу косят траву. Катя машет им рукой, и они, приветствуя ее, поднимают сверкающие косы.
Катя встает в лодке и, уцепившись за деревянный киль, заглядывает на палубу баржи.
На корме лежит матрос Павлик, молодой человек огромного роста, с большими, крепкими руками. Лицо у него закрыто кепкой, он загорает.
Катя спрыгивает в лодку, быстро снимает платье и, ухватившись за конец веревки, опускается в воду.
Теперь за буксиром тянутся трое: сначала баржа (стальной, маслянистый трос, за баржой лодка (цепочка, продернутая в кольцо, и большой замок в кольце), а за лодкой Катя (конец веревки, зажатый в кулак).
От Кати поднимемся на корму и пройдем вдоль баржи до самого носа, где сидят женщины в белых косынках.
На корме, как мы уже знаем, загорал матрос Павлик. Он и теперь загорает, только он перевернулся на живот и прикрыл кепкой затылок. Следуем дальше. Недалеко от кормы стоит домик под яркой крышей, натянута веревка. Речной ветер покачивает занавески на окнах и белые перчатки, пришпиленные к веревке за указательные пальцы. На солнечной стороне домика сидит шкипер баржи, крепкий тридцатилетний человек. Он в трусах, у него загорелые широкие плечи, серьезное лицо. Шкипер чистит зубным порошком белый парусиновый туфель. Рядом сохнет почищенный. Справа от шкипера стоит приемник «Турист» с выдвижной антенной. Передают песни из кинофильмов. Песен должно хватить до тех пор, пока приемник не будет выключен в конце этого эпизода.
За домиком шкипера начинается трюм. В трюме стоят лошади, разделенные досками. Над ними натянут брезентовый полог, но его не хватает на весь трюм, и часть лошадей открыты. Это красивые, чистые лошади, у них светлые челки, блестящая кожа.
