Когда Ной вошел в квартиру Тейеров, до него донеслись слова Дилана: «…на придурка похож». Ной заглянул за угол. Дилан сидел на кожаном табурете посреди сдержанно поблескивавшего хромом кухонного убранства, по пояс запеленутый в роскошное белое полотенце. Смуглокожий мужчина, быстро щелкая ножницами, подстригал его густые волосы. После каждого щелчка Дилан, не обращая внимания на ножницы, поднимал руку и разглядывал свое отражение в зеркальной поверхности холодильника.
– Привет, Дилан, – сказал Ной. Мгновение Дилан смотрел на него, словно не узнавая. Потом улыбнулся:
– Привет.
– Как вчерашний экзамен? На этот раз все было до-настоящему.
– Очень хорошо.
– Очень хорошо?
– Ну, я не знаю, это всегда кажется чем-то таким невероятно трудным, и вчера было точно так же. Но не труднее, чем обычно. Поэтому я и говорю, что все очень хорошо.
– А какая была тема для сочинения?
– Тема… – На мгновение Дилан замер. Потом его глаза расширились.
Он так резко крутнул головой, что парикмахер еле успел отдернуть ножницы.
– Господи Боже! Сочинение!
– Что такое? – спросил Ной. На какое-то ужасное мгновение он решил, что Дилан просто забыл про сочинение.
Дилан похлопал себя по бедрам, на пол посыпались отстриженные прядки.
– Вы бы мной гордились, это точно.
– Почему?
– Было ужас как трудно приклепать это к Фредерику Дугласу.
– Так что же это была за тема?
Дилан выпрямился. Парикмахер сжался от страха: незаметно для Дилана он снял с его головы порядочный клок волос.
– Вот послушайте – имейте в виду, я вас не разыгрываю: «Говорят, что двадцатый век – век прогресса коммуникаций. Двадцать первый век станет веком – пропуск – впишите и объясните».
– И ты написал о Фредерике Дугласе?
Дилан гордо кивнул:
– Да! То есть сначала я разгадал их трюк. Двадцатый век – это те года, которые начинаются на один-девять, а не два-ноль. Они меня на этом чуть не поймали.
Ной показал Дилану большой палец.
– Ну вот, – продолжал Дилан, – а потом я и заполнил пропуск: двадцать первый век будет веком – зацените! – веком вспоминания Фредерика Дугласа!
– Вспоминания Фредерика Дугласа?
– Ну да. В общем, я написал, как с начала времен – тыры-пыры – мы всегда ждали момента повспоминать Фредерика Дугласа, который раскрепостил всех рабов…
– Ты хочешь сказать: повел рабов к свободе.
– Ну да, а вот теперь пришел момент – вообще-то я написал «грядет момент», так круче – наконец достигнуть извечной цели человечества и восхвалить Фредерика Дугласа как воинствующего вождя, каким он всегда пребудет.
Ной заморгал.
– Ну что, круто я?
– Да, звучит здорово.
– Остается ждать, сколько мы наберем!
Ной кивнул.
– Десять дней, Дилан, результаты будут через десять дней.
Он говорил так, словно эти десять дней были отсрочкой до приведения приговора в исполнение.
***
– Твой брат на кухне, подстригается, – сказал Ной, входя в комнату Таскани.
Он обнаружил, что один из наиболее легких способов завязать разговор с подростками – это сказать что-нибудь глупенькое и незначительное, чтобы они расслабились.
– Ничего себе, да? – спросила Таскани.
Она лежала, откинувшись на подушки, и выдергивала из своего шитого золотом покрывала растрепанные золотые нитки. На ней были джинсовые шорты – такие коротенькие, что белый хлопковый карман свисал до середины бедра. – Он такой лентяй, даже ленится сходить в салон. Маме приходится приглашать мастера на дом. И странно получается: Дилану вроде наплевать, что у него с волосами, но стоит этому парню к нам прийти, как все в квартире на цыпочках начинают ходить, словно Дилана в рыцари посвящают. – Таскани даже улыбнулась удивленно, так ей понравилось собственное сравнение.
– А тебя тоже этот мастер стрижет?
– Кристос? Да что вы. Ему бы пришлось тащить кучу всего.
– Как твоя домашняя работа?
Таскани сбросила с кровати свои худощавые ноги, пробежала по ним ладонями, полюбовавшись на мягкий загар, потом вспомнила, зачем она начала двигаться, и достала тетрадь.
– Да ничего, посмотрите сами.
Ной посмотрел. Таскани была прилежная ученица, особенно если сравнивать ее с братом: Ной не мог припомнить, чтобы ему приходилось видеть почерк Дилана. Таскани отлично справилась с упражнениями на проценты, и хотя она не поняла большую часть заданий, где было нужно абстрагироваться, у нее обнаружилась удивительная слабость к прямоугольным треугольникам. Потом Ной устроил ей диктант. При этом он пользовался не просто словарем, а самой настоящей шпаргалкой: агентство свело в таблицу по частотности все слова, неоднократно появлявшиеся в стандартизированных тестах за последние десять лет, а поскольку терминология и проблематика кочевали от одной приемной комиссии к другой, эти списки могли с большой долей вероятности предсказать, какие трудные слова появятся в следующий раз. Таскани знала слова «загвоздка», «поощрение» и «небытие», но забыла «пустословие», «лаконичный» и «местожительство».
– Местожительство, – повторил Ной.
– Э… подождите, – Таскани зажала руками уши и нахмурилась, – я же учила… Это вроде квартиры, да?
– Ну… да. – Заметив, что Таскани приуныла, он добавил: – Да, да, такого определения вполне достаточно.
Таскани откинулась на спинку стула и хлопнула ладонью о ладонь Ноя. Ее акриловые ногти скользнули по его огрубевшим, мозолистым пальцам.
– Круто!
– Да, неплохо. Пансион тебе обеспечен, нет проблем.
– Слава Богу. Не могу дождаться, когда отсюда выберусь.
А почему тебе так хочется уехать? – спросил Ной. Еще во время прошлого занятия он обратил внимание на такую странность: большинство девчонок ее возраста оклеивают зеркала снимками себя Л своих друзей, у Таскани же не было ни одной фотографии.
– Надоело здесь, – сказала Таскани, – хочется уже уехать куда-нибудь, понимаете?
– Может, тебе просто не с кем поговорить? Таскани была застигнута врасплох: ей, похоже, никогда еще не задавали подобного вопроса.
– Да, так и есть! Никому нет до меня дела, понимаете? Они все мне завидуют, а может, просто придираются.
Ною было до боли жаль видеть эту хрупкую, невесомую фигурку в ее не согреваемой дружеским присутствием спальне, сейчас, возможно, снова гадающую, когда она снова увидит своего мужчину, который намного ее старше.
Он смотрел на нее с таким сочувствием, какое только мог себе позволить без того, чтобы быть заподозренным в недостойном поведении. Ведь она, в конце концов, была очень сексуальной девчонкой в крошечных шортиках. В его обязанности входило смотреть на нее как можно меньше. Ему пришлось заплатить за этот урок дорогой ценой. Но несмотря на это, было не так легко заставить себя не смотреть.
– Мир не везде одинаков, – сказал он.
– В каком смысле? – не поняла Таскани.
Ной и сам не понимал, к чему хочет ее подвести. Ее рафинированный, привилегированный мир был ничуть не хуже остальной Америки – правда только, что и ничем не лучше.
– Есть и другие миры, совершенно не похожие на этот. Если здесь ты чувствуешь себя одиноко, это скорее всего результат того, где ты, а не того, какая ты.
Таскани уставилась в окно, постукивая кончиками пальцев по стеклу на столешнице. Рот у нее искривился. Она словно собиралась что-то сказать, но в конце концов просто вздохнула, пощупала свои бедра, чтобы удостовериться, что не успела потолстеть, и вытащила сигарету.
– А чем мы теперь займемся? – весело спросила она.
– Аналогий больше не будет, – объявил Ной.
– Ух ты! – Она улыбнулась так безмятежно и радостно, что Ной понял, что в ней привлекает ее вечно занятых приятелей-бизнесменов.
– Пришло время для познавательного чтения.
Она скорчила гримаску. Они стали по очереди читать отрывок, где сравнивалась кастовая система индейцев хопи с кастовой системой индейцев майя. На Таскани был крошечный розовый топ с надписью «Тигр-р-рица»; она накручивала на палец белокурую прядку. Ее сложные рассуждения поразили Ноя: он вообще не думал, что на Парк-авеню двадцать первого века существует разум, способный провести параллели между древними иерархиями. Закончив, Таскани откинулась на спинку стула и отодвинула брошюру, словно тарелку с недоеденной пищей.
– Ну как, ты поняла, о чем это?
– Это такая скукотища, но я поняла.
И она действительно поняла. Единственное, чего она не смогла, – это сравнить иерархические структуры и слои общества. Прочитав этот вопрос, она звонко расхохоталась.
– Чепуха какая-то. И что бы это значило?
Ной учил Таскани перефразировать сложные места, сосредоточивать внимание на первых четырех строчках параграфа. Таскани прерывала его рассуждения комментариями о том, что если до конца читать – со скуки подохнуть можно, и что у нее «голова пухнет». Она вежливо согласилась вернуться к статье, когда Ной ее об этом попросил, но посреди описания джунглей, в которых жили майя, задумчиво глянула на свои ногти и заметила, что если пить стаканами ледяную воду, можно избавиться от лишних калорий.
