– Пора сделать перерыв, – сказал Ной, – хочешь побегать по комнате и покричать?
Таскани хихикнула.
– Нет.
– Да, – вспомнил Ной, – расскажи об этом журнале, который ты издаешь.
– Он называется «Это все – ты». Это глянцевый журнал, только он для девушек вроде меня. А то для нас ведь нет ничего подходящего.
– Нуда. «Гламур» и «Вог» – это для официанток из придорожной закусочной, – усмехнулся Ной.
– Что?
– А когда выйдет первый номер?
– Уже. Несколько месяцев назад! – заулыбалась Таскани. Она выдвинула ящик стола, полный глянцевых журналов, вытащила один и дала Ною. На обложке был гламурный снимок Таскани – не витринная фотография девушки в страусовом боа, а такой, что мог бы запросто появиться и на обложке «Вэнити Фэйр»: Таскани в желтом сарафане на лестнице музея «Метрополитен» – кожа нежного оттенка подрумяненного суфле, глаза светятся Ненатуральной лазурной голубизной. – Правда, Здорово? – спросила Таскани. – Посмотрите пока. Мне надо выйти.
Таскани ушла, а Ной принялся за стопятидесятидолларовое чтение журнала «Это все – ты». На второй странице Таскани – на этот раз в балетной пачке – изрыгала извивающуюся рекламную строчку: «Балетно-Улётный Супер-Мега-Стильный Кроссовер». В оглавлении было заявлено пять статей, все за подписью Таскани Тейер. Таскани обещала поведать читателю следующее:
1. Сексапильная Худышка о загаре – с. 3.
2. Забудь о претензиях, приглядись поближе: что знают о сексуальности темнокожие девушки – сб.
3. Хьюиттские шлюшки и найтингейтские нимфушки – манхэттенские школы легкого поведения – с. 8.
4. От 18,5 до 22,5: что расскажет о тебе твой процент содержания жира – с. 11.
И наконец, неизбежное (и, возможно, целиком выдранное из «Кухни Марты Стюарт»).
5. Пять летних суфле, чтобы завоевать его сердце– с. 13.
– Ну как? – спросила вернувшаяся Таскани, шлепаясь на кровать.
– Ты молодчина. Наверняка тебе пришлось много поработать.
– Да. Но это был труд в радость.
– И как ты ими распорядилась?
– Как я что?
– Кому достались экземпляры?
– Ну, кто хотел, тот и брал. У меня еще осталась целая куча. – Она указала на полдюжины нераспечатанных коробок у нее под столом. – Никому особенно не нужно. Можете взять один, если хотите.
– Спасибо. – Ной сунул журнал в портфель между списками слов и «Человеком-невидимкой».
В дверях появилась доктор Тейер.
– Ты сказала Ною то, о чем я тебя просила, Таскани?
– Нет, – простонала она.
– Ну так скажи сейчас.
– Да ты что? Ты же здесь! Вот сама и скажи. И почему ты вечно мешаешься?
Доктор Тейер смерила Таскани взглядом, который, возможно, был задуман как устрашающий, но выражал только замешательство.
– Ной, – жестко сказала Таскани, – моя мама хочет с вами поговорить.
– Спасибо. – Доктор Тейер резко повернулась на каблуках и вышла из комнаты.
– Ведьма, – процедила Таскани, когда дверь закрылась, – вечно ей надо свою власть показывать.
Ной не знал, что сказать. Доктор Тейер вела себя странно, но «показывать власть» означало «осуществлять контроль», а этим, в конце концов, занимаются все родители.
– Вы с ней не ладите? – было самым дипломатичным, что он сумел придумать.
– Что за идиотский вопрос! – Таскани ожесточенно закусила карандаш. – Как с ней можно ладить? Она чудовище.
До конца занятия оставалось десять минут, но Ной не мог представить, как заниматься после того, что произошло. Он решил, что в следующий раз останется на десять минут дольше, и собрал вещи.
***
Ной не имел понятия, где может находиться доктор Тейер. Хоть он приходил к Тейерам уже много недель, их резиденция оставалась для него лабиринтом, где было так же легко заблудиться, как в сказочном лесу. Он прошел мимо кухни и наконец нашел доктора Тейер. Одетая в строгий костюм, она сидела в большом старинном кресле в своей спальне. Жалюзи были опущены, и в комнате царил полумрак.
– Доктор Тейер? – негромко позвал Ной. Она не шевельнулась.
Он позвал еще раз. Она медленно, с трудом повернула голову, словно температура в комнате была ниже нуля.
– Заходите. Садитесь.
Ной внутренне подобрался и осторожно присел на продолговатое сиденье, обитое изумрудным шелком.
– Вспоминание Фредерика Дугласа, – ровно произнесла доктор Тейер.
Тишина заполнила комнату. Лишь мраморные часы на армуаре громко тикали.
– Да, – наконец печально ответил Ной. Это была его самая действенная защита против родительского неудовольствия, применяемая лишь в самых сложных ситуациях: он молчаливо сочувствовал рассерженному родителю, всячески показывая, что перед лицом атак враждебного мира они с ним образуют единый фронт.
– Это вы его этому научили? – спросила доктор Тейер. – И что это за слово – «вспоминание»?
Ной не мог понять, сердится ли она. Слова срывались с ее губ, видимо, под действием какого-то наркотика.
– Э… нет, он сам это придумал. Я действительно подал ему идею написать о Фредерике Дугласе, но имел в виду не совсем это.
По лицу доктора Тейер расплылась ничего не выражающая улыбка.
– С другой стороны, это даже забавно. За юмор могут добавить баллы?
– Возможно, иногда добавляют, но я бы не стал на это рассчитывать.
Доктор Тейер махнула рукой:
– Я уже столько всего передумала об этом экзамене, Ной. Но если у Дилана нет мотивации, все это не имеет смысла. Мы можем дать ему все – я даю ему все, – но он не осознает того, что имеет, что я сделала для него. Словно я вовсе не существую.
– Таскани делает успехи, – сказал Ной простодушным, как он надеялся, голосом.
– У Таскани все получится, – доктор Тейер зевнула, – я не сомневаюсь.
– Ее экзамен через две недели.
– Знаю. Тогда же придут результаты Дилана. Насколько вы лично заинтересованы в успехе?
– Ну, видите ли, мое агентство, решая вопрос о ставках и надбавках, разумеется, учитывает динамику оценок учеников, в какой-то мере…
– Потому что, должна признаться, когда я впервые вас увидела, я подумала: «Он слишком молод, он не справится». Я почти решила отослать вас и запросить другую кандидатуру. – Она значительно посмотрела на Ноя, словно предлагая оценить ее великодушие. – Но детям вы как будто понравились. Что, конечно, может означать, что с вами им не приходится особенно напрягаться… Но тем не менее…
Ной вежливо улыбнулся в окутывающий доктора Тейер полумрак.
– Но мои дети не знают, что есть и другой Ной, Не так ли? – напирала она.
Он заставил себя улыбнуться. Что именно известно ей о его прошлом?
– Что вы имеете в виду?
– Да-да, давайте сохраним приличия: «Ах, Ной, я такая глупая, сама не знаю, что имею в виду!»
Ной вглядывался в полумрак, страх сжал ему горло.
– Я думаю, в чем-то мне следует сказать вам «спасибо». – Доктор Тейер передвинула в кресле свое костлявое тело. – За то, что вы помогаете им. За то, что вы с виду так прекрасно к ним относитесь.
– Спасибо, – на мгновение у него закружилась голова, он словно глянул в бездонную пропасть, – это очень много для меня значит.
Доктор Тейер снисходительно улыбнулась, словно слушала лепет деревенского дурачка, и продолжила:
– Но это не значит, что я удовлетворена. Вот, например, собираетесь ли вы поставить меня в известность о том, что уходите, или просто надеетесь, что я не замечу?
Она не была раздражена, она просто играла. Голос Ноя дрогнул, лишь усилием воли он заставил себя отвечать не спеша.
– Безусловно. И должен сказать вам, доктор Тейер, что было немало занятий, когда я оставался на десять минут дольше положенного.
Она наклонила голову, изображая удивление.
– Но ведь я тогда не просила вас оставаться дольше положенного, не так ли?
– Конечно, нет… – Он не мог придумать, что еще сказать, поэтому просто повторил «конечно, нет», на этот раз более решительно.
Доктор Тейер резко выпрямилась в своем кресле.
– Вот-вот-вот, Ной, молодцом, так держать.
– Простите?
– В вас есть настоящая мужская изворотливость, которую вы пытаетесь от меня скрыть. Вам было не так-то легко добраться до Манхэттена. Проявите характер: забудьте о моих чувствах. Вежливость здесь совершенно излишня. А сейчас скажите мне – только откровенно, – каковы будут результаты Дилана?
Было похоже, что доктор Тейер хочет, чтобы он бросил ей вызов. Она отвела назад волосы, обнажив длинную белую шею, и вопросительно посмотрела на него.
– Так себе. Не слишком хорошие, – сказал Ной.
– Так. А теперь скажите мне: почему так получилось?
– Слишком много репетиторов. – Он старался смотреть ей прямо в глаза, но не мог. Несмотря на то что он чувствовал себя выше ее и сознавал свою правоту, она наполняла его первобытным страхом, словно горгона Медуза, наслаждающаяся своей властью.
