Заев хмуро показал им кулак.
Сбегав за водой, начинающие поварята поставили ведёрную кастрюлю на обогреватель.
Для голодного времени суп получился шикарный. Даже избалованный своей подругой Дон Жуан – и тот похвалил.
Лёлик с Болеком были на седьмом небе.
— К чёрту телятник, лучше подсобниками к твоей поварихе пойдём! – галдели они.
Пашка поочерёдно сунул им под нос огромную дулю с прилипшей к большому пальцу хлебной крошкой, торопливо оделся и ушёл.
— Спать домой приходи, – заорали ему вслед.
Я с безразличием йога лежал на кровати. Не успел отзвучать грохот хлопнувшей двери, как она опять открылась.
— Забыл чего‑нибудь? – думая, что это Пашка, спросили юные зубоскалы.
— Ага! – сначала появился наполовину пустой флакон с одеколоном, зажатый в вытянутой грязной руке, потом сизый нос Антона Егоровича, затем он сам, следом резкий запах свинарника, в котором побрызгали одеколоном.
— Фуфайку‑то к дверям брось, – заорали двойняшки, затыкая носы.
— С понедельника это будет самый родной ваш запах, – повернулся я на бок.
— Супчик, супчик, – не обращая на нас внимания, напевал Антон Егорович.
— Хватит топтаться, руки помой, – просили его Лёлик с Болеком.
— Чего их мыть, – икал Лисёнок, – чистые. Побольше наливай, – командовал он.
— Перетопчешься! – жадничали двойняшки.
Никому не предлагая, одеколон выпил самостоятельно, убрав под него порядочную миску супа.
— Неплохо, – похлопал себя по животу, – будто курочку съел, – шутил Антон Егорович, тоже заваливаясь на кровать.
Запах свинарника постепенно выветрился.
Лёлик с Болеком последовали нашему примеру. Пару часов раздавался дружный храп.
Вечер прошёл в острой позиционной борьбе двух мощных группировок. Мы с Лисёнком выступили единым фронтом против двойняшек.
Игра проходила с переменным успехом, но всё‑таки они чаще хватали «козла». Утомившись стучать, раскинули картишки, но вскоре надоели и они. Пашка всё не появлялся. Лёлик с Болеком опять пошутили по этому поводу и съели ещё по миске супа.
«Куда только в этих худосочных лезет? – удивлялся им. – Совсем сытости не знают».
В воскресенье рано утром меня разбудили голоса, бубнящие под окном.
«Пашка, что ли, со своей?» – поднял голову с подушки. – Нет! – сложив руки на груди, тот спал сном праведника. – Кто же тогда?» – вдев ноги в сапоги, громко прошлёпал к окну.
— Потише нельзя? – заворочались двойняшки.
Под окном в свете фонаря разглядел большую группу женщин.
Одна из них, укутанная в длинный, до земли, тулуп и ворсистую пуховую шаль, стояла под фонарем и, вытянув шею, разглядывала наше окно. В левой руке баба сжимала огромную корзину с упитанным гусаком, тоже вытянувшим шею по направлению к окну и раскрывшему клюв.
«В хозяйку любопытный, зараза, – ругнул гусака. – Чего, интересно, собрались? Узнали, что городские мужики приехали на племя?»
Спал я здесь, как и дома, без майки. Вплотную приблизился к окну и расплющил нос о стекло.
Тетка, увидев голого мужчину, произвела гигантский прыжок в сторону, выронив корзину и на лету обезопасившись крестным знамением.
«Заметила!» – удовлетворённо отметил я, отправляясь на место.
— На базар в город бабы собрались, – бодрым голосом сообщил Антон Егорович. – По воскресеньям завсегда торговать ездиют, – повернулся на другой бок и тут же захрапел.
— Кончай базар, поспать дадите сегодня? – сунул под подушку голову Пашка.
Лисёнок перестал храпеть, минуту стояла тишина.
— Здорово, Заев! – поздорововался он и громко чихнул.
Косматая Пашкина голова поднялась над подушкой.
— Послушай, Лисёнок…
— Эй, зоопарк, спать давай! – не выдержал я.
— Спать… спать… – передразнили двойняшки, – а сам сапожищами стучишь на весь колхоз.
— Да что они там разгомонились? – распсиховался Пашка, резко усевшись на кровати и надевая сапоги. – Пойду бабьё шугану, – накинул на плечи фуфайку и, белея голыми ногами, направился к выходу.
На наше счастье, громко сигналя, дребезжа и поскрипывая, к столовой лихо подкатили два маленьких автобуса. Один из них, останавливаясь, громко бахнул из выхлопной трубы. Одновременно с ним, ещё громче, бахнул и Лисёнок.
На миг замершие женщины, словно по сигналу, кинулись занимать места. Через пять минут наступила благодатная тишина – автобусы уехали. Поворочавшись для удобства и поматерив вонючего Лисёнка, мы опять заснули.
Второй раз меня разбудил солнечный луч и чиханье Антона Егоровича, видно, у него была аллергия на трезвое состояние организма. Тяжело вздыхая, он уселся на постели, поджал пальцы на худых ногах и горестно стал их рассматривать. Ещё раз чихнув, почесал спину, где сумел достать, и, кряхтя, начал одеваться.
Мне тоже надоело лежать – выспался я прекрасно. Резво вскочив, молниеносно оделся и, обогнав вялого Лисёнка, помчался в туалет. Когда медленно возвращался обратно, с удовольствием вдыхая морозный воздух, меня чуть не сбили двойняшки.
— Посторонись, волк тряпошный! – как кони копытами, простучали они сапогами.
Один Пашка спал беспробудным сном хорошо поработавшего человека.
— Подъё–о-о–м! – дурачась, заорал я.
Он даже не шевельнулся.
— Бесполезно, – ввалились двойняшки и Антон Егорович. – Морозит! – поставили они на обогреватель чайник и закурили, усевшись на кровать против Пашки.
Я расстроился, вспомнив о градуснике, – не мог точно узнать температуру.
— Головка бо–бо? – улыбнувшись, осведомился у Антона Егоровича.
Тот безнадёжно махнул рукой, глубоко затянулся и выдохнул дым на Заева. Сегодня, в отличие от вчерашнего вечера, он был неразговорчивый. Лёлику с Болеком эта затея понравилась. Через минуту Пашка исчез в дыму, словно ёжик в тумане.
— Спендрили, придурки! – очнулся он и наугад махнул подушкой, оглоушив подавшего идею бедного страдальца Лисёнка.
У того не осталось сил даже для ругани. Пошатываясь, под смех двойняшек, побрёл к своей кровати.
— Заев, чего к Лисёнку пристал? – грозно спросил у Пашки, едва сдерживая смех.
Не ответив, он отвернулся к окну и укрылся с головой.
— Антон Егорович, иди чайку хлебни, – позвал горемыку.
Двойняшки от чая отказались и поставили разогревать остатки своего супа. Попив чаю, Лисёнок немного пришёл в себя.
— Чем заниматься думаете?
Мы пожали плечами.
— Хотите, библиотеку покажу? – обрадовал нас.
— А фильмы здесь показывают? – поинтересовались двойняшки.
— Летом показывают, а зимой в соседнем селе, – огорчил их Антон Егорович.
Ну что ж, тогда хоть журнальчики почитаем…
Вечером Пашка отправился к своей сельской красавице, а мы, поужинав оставшимся луком, разбрелись по «рабочим местам».
«Буратине, конечно, этого бы хватило, – лёжа на постели, стал развлекать себя размышлениями. – Я бы сейчас, к примеру… скушал…»
— Эй, кабаны в натуре, что б вы слопать хотели в данный момент?..
Двойняшки задумчиво поскрипели пружинами и мечтательно сглотнули слюну.
— Я бы заливной язык, – сказал один.
— А я бы колбасу жареную с капустой, или сосисок, – размечтался другой.
— Что бы вы выбрали – осетрину с помидорами и луком или… баранью грудинку, жаренную в сухарях?
— М–м-м, – замычали они.
У меня громко заурчало в животе. Их выбор я узнать не успел, так как, широко распахнув дверь, в комнату ввалились четверо парней и молча стали рассматривать нас.
— Заева знаешь? – грозно обратился ко мне широколицый рыхлый парень с конопушками и добрыми глупыми глазами.
Перепуганные двойняшки затихли.
— Волкова знаю, Заева нет! – сел на кровати и на всякий случай стал надевать сапоги.
«Пришли бить… – догадался я. А этот конопатый хрен, видимо, Юлькин братан».
— Можа, им ввалим? – поинтересовался друг конопатого.
— Да не–е-е… – задумчиво промычал тот, – энтого шукать станем… – уходя, громко хлопнули дверью.
Через минуту их голоса раздались под окном и стихли у столовой.
— Да–а, не завидую Пашке, – подмигнул Лёлику с Болеком, – пойду свежим воздухом подышу, – надел фуфайку.
Тишина на улице стояла, как в моём овраге. Лишь где‑то вдали взлаивали собаки, да раздавалась лихая песня.
Ни Пашка, ни мстители на горизонте не маячили.
«Должен отбиться. Одна Юлька чего стоит, если разозлится», – пошёл в помещение.
Одетые двойняшки мрачно курили.
— Надо запереться! – решили они. – Постучит – откроем.
— Вставать сами будете.
— Лады! – согласились Лёлик с Болеком. – А то пристукнут сонных.
Кто открывал Пашке, не слышал. Утром, первым делом, внимательно его оглядел – он был в полном порядке.
— Друзей не встречал?
— Как же? Слышу, бьют кого‑то, оборачиваюсь – меня… А если серьёзно, крошка с ними разобралась по полной программе. Один, оказывается, её брательник. Ободрала его классно.
Собрав кастрюли и чашки, отправились в столовую. После выходных подмели всё, что нам дали. Слопали даже варёное сало, круто его посолив. Позавтракав, разбрелись по рабочим местам.
