Сашка мысленно осторожно взялась за самую большую опухоль, тихонько потянула, вот ее края стали поддаваться, но… Середина проросла внутрь матки, ее невозможно было всю вырвать, и Сашка решила давить ее прямо там, внутри матки… Это требовало больших усилий, на висках девушки некрасиво, грубо вздулись жилы, потекли капли пота. Она сжимала опухоль изо всех сил, ничего не замечая вокруг. От страшного напряжения прикусила губу. Наконец опухоль лопнула, эта дрянь стала распадаться. По ногам Эли поползли вниз сначала темные капли крови, потом почти черные сгустки и какие-то розоватые с темными прожилками ошметки…
Лицо Сашки исказилось, по нему пробегала судорога. Ее руки непроизвольно делали какие-то движения, словно что-то тянули, давили. Игорь Петрович и врач с изумлением наблюдали за ней. Они не сразу заметили реакцию больной на эти пассы, только когда Эля начала извиваться у них в руках и стонать от боли, тогда они с ужасом увидели и кровь, стекающую по ее ногам, и выпадающие отвратительные куски на расстеленном полотенце. Муж, забыв о предупреждениях Сашки, вскрикнул:
— Боже мой, Эля, как ты?! — он хотел оттащить ее в сторону, но она, хоть и стонала, попыталась оттолкнуть его.
— Не мешай, — с трудом выговорила она.
Мужчины, переглядываясь, продолжали поддерживать женщину. У обоих был дикий, ошеломленный вид. Эля почти теряла сознание, она висела у них на руках. Все это продолжалось около тридцати минут. Сашка очнулась, в поле ее зрения появились и больная, и испуганные муж и врач, вся комната.
— Все, на сегодня все. Больше не могу, уже не получается. Держите ее так еще немного, пусть эта дрянь вытечет, — она сняла перчатки, халат, бросила все на пол.
— Не забудьте это сжечь, — снова повторила она.
У больной началась рвота, тоже с примесью крови и розоватых кусков.
— Пусть все это выходит, значит, организм очищается, это хорошо. И в туалет проводите, кишечник тоже должен освободиться… Если можно, я пойду искупаюсь, потом ее тоже помойте, дайте молока. И пусть спит, не будите.
Они лишь кивали. Сашка, придерживаясь за стены, двинулась в поисках ванной комнаты. Там ее тоже вырвало. Она долго стояла, покачиваясь, под горячими струями, потом, кое-как помывшись, вылезла из ванной, чуть не упав при этом, — у нее кружилась от слабости голова. Вытереться уже не было сил, и потому она просто завернулась в большое банное полотенце, в таком виде и вышла из ванной. В просторном холле ее ждал Олег, он увидел, как Сашка покачнулась, и подскочил к ней, поддержал, провел к дивану, подал молоко, а потом, когда она легла, накрыл одеялом. И Сашка провалилась в сон.
Мужчины в это время выполнили все ее распоряжения. После душа больную напоили молоком и уложили спать. Когда обе женщины заснули, они собрались на кухне и первое время молча смотрели друг на друга — у них был шок.
— Что это? Юра, разве бывает таким внушение? — произнес Игорь Петрович.
— Нет, я не встречал, не знаю, как это можно назвать…
— Да как еще назовешь, колдовство это, она же не касалась Эли руками, мы же видели…
— Расскажите, как все происходило, — взмолился Олег.
— Да как девушка и говорила: она стояла на расстоянии двух метров от Эли, ближе не подходила, ничего не говорила, ничего не делала, а у Эли вдруг открылось кровотечение с такими отвратительными кусками… Девчонка ведь пришла без ничего, здесь, поверх своей одежды, надела наш халат, откуда могли взяться эти окровавленные куски, сгустки, как будто и правда она вырвала опухоль?
— Игорь, а ты заметил, что живот у Эли исчез, в смысле, не торчит больше?
— Да, заметил, ввалился…
— Так, мужики, никому ничего лучше пока не рассказывать. Еще надо проверить, может, это просто какое-то колоссальное надувательство… гипноз. Вот сделаем УЗИ, анализы… тогда уж будем удивляться, если опухоль исчезла в самом деле, — Юрий Иванович отказывался верить своим глазам.
— Что же, заплатить ей надо?
— Игорь, ты же видел все, и живот точно меньше стал, думаю, конечно, надо заплатить, — Юрий Иванович подумал: если эта девочка такой сильный гипнотизер, что смогла все это внушить им, то она могла бы и не устраивать этого представления, а просто заставила бы отдать ей деньги.
Сашка спала недолго, молодой здоровый организм быстро справился с перегрузкой. Через час она проснулась страшно голодной. Одежда ее лежала рядом, кто-то принес все из ванной и положил на стул. Она оделась и побрела искать хозяев в громадной квартире. Ее слегка покачивало… Услышав голоса, вошла в кухню.
— А меня вы не могли бы покормить?
Ее усадили, Олег как самый младший быстро накрыл на стол. И пока Сашка ела, Игорь Петрович и врач донимали ее вопросами. Сашке не хотелось во время еды говорить на такую тему, отчего-то ей было это противно, но пришлось отвечать с полным ртом:
— Опухоль на матке я удалила, но остались небольшие метастазы на яичниках, мочевом пузыре и на позвоночнике. У меня не хватило сил убрать все сразу, да и Эле тяжело. Нужен еще один сеанс, приду дня через два — три, — она настороженно взглянула на Игоря Петровича: — Вы же не против? Я думаю, трех сеансов хватит, чтобы все убрать, а потом, через месяц, проверю, не осталось ли чего, и помогу восстановиться больным органам.
— А как тебя найти в следующий раз?
— Я сама позвоню, — Сашка испугалась, она совсем не хотела, чтобы Антон и его мать узнали о ее способностях. — Меня не надо искать. И обещайте никому не рассказывать обо мне.
— Хорошо, только ты уж не забудь о нас… А разве реклама тебе не нужна? Если все получилось, мы бы расхвалили…
— Нет-нет! Никому не говорите!
Да, ей надо соблюдать осторожность: не надо, чтобы ее опять дразнили колдуньей и шарахались от нее. Не дай Бог, кто-нибудь в институте узнает о ее способностях!
В дверях Игорь протянул ей купюры. Девушка, поколебавшись, неловко взяла деньги. Жить на что-то ведь надо.
Сашка была довольна проделанной работой.
Сколько раз она в душе жалела себя и еще совсем недавно считала обделенной, лишенной счастливого беззаботного детства. Но если бы она жила, как все дети, то сейчас не смогла бы заработать. Знахарство — это не математика: пришел в школу, позанимался, учебник полистал, и все, умеешь умножать и складывать. Да и то пришлось ходить в школу десять лет… А уж обрести способность лечить вообще нельзя по учебникам, для этого надо было с детства жить рядом с бабкой. А может, и родиться с этим. Она вдруг почувствовала гордость за свой дар.
Старая Сашкина бабка, знахарка, возилась в своем домишке все время одна, клиенты приходили и уходили быстро, никто не задерживался, а ей хотелось поговорить, и девочка стала безмолвным слушателем всех ее жалоб, сплетен о соседях, посетителях, об их болезнях и о том, как все это лечить. Еще совсем маленькой Сашка играла на земляном полу в низенькой землянке под бесконечные бабкины монологи — у той была привычка тихонько приговаривать вслух да читать молитвы над лекарствами: «Цэ травка личэ раны, надо ее збирать пока цветэ, пока цветочки свеженьки. Вот мы ее зальем кипяточком, та и зароемо в зимлю до осени, нехай настоится. Ну шо ты, дитятко, сыплешь на пол?! Шо ж ты соришь?! Слухай лучше. У цэй травки выжмемо сок и будем потом добавлять у сало, ох и хороша будэ мазь. Сразу ранки позатягивае». Малышка переспрашивала: «Кипяточком? А зачем в землю?» «Цю травку, полынку, тико у зимлю надоть». И Сашка вместо детских стихов учила наизусть молитвы, рецепты и заговоры, поначалу на этом странном языке — бабкины родители в числе других беженцев переехали после революции в этот городок во время голода откуда-то с Дона, и здесь среди разных переселенцев сложился своеобразный местный диалект: они не говорили — балакали. Став старше, Сашка старалась говорить по-русски, как все.
Старуха привыкла к своей маленькой слушательнице, и все больше использовала Сашку на подсобной работе — той еще семи не было, а она уж помогала бабке, ходила с нею в лес и на луг собирать лекарственные растения. Девочка росла сообразительной, шустрой, все легко запоминала и делала быстро.
Знахарка своим посетителям всегда запрещала сразу говорить, с чем они к ней пришли, с какой «болячкой». Сначала она ставила диагноз сама, просто только глядя на больного, потом расспрашивала о недомогании и уж после этого узнавала официальный диагноз, если он был. Так она подстраховывалась от ошибок. Если все совпадало, назначала лечение, если нет — смотрела снова, иной раз заставляла человека придти в другой раз, чтобы взглянуть на него свежим глазом. Боялась она навредить, все делала с молитвой, как говорила, с Божьей помощью. Иногда, тайком от посетителей, звала дочь:
— Лидушка, глянь, шо с ним? Хиба тэбе трудно? А то я никак ни побачу.
И Лидушка иногда соглашалась, заходила, словно невзначай, рассматривала больного и потом тихонько сообщала матери свой диагноз. Она и не практиковала вроде, а способности у нее оставались… Но чаще Лидия отказывала, особенно, если это была клиентка. Мужчин она всегда жалела больше. Сальмиха не спорила:
