Что, в самом деле, решить? Надо ли наказывать изменщиков сию минуту – батогами, хлыстами, держать их под надзором в холодной землянке без пищи и воды? Ведь достоверные известия пришли с Чукотки: Анадырское зимовье окружено юкагирами и чукчами, они грозятся учинить русским великое разорение. Узнав об этом, спешно вернулся назад отряд казаков, высланный на розыски Атласова.
Что делать, как быть? Худо поступит Атласов, если, как собак, прибьёт своих вероломных спутников. «Тундровая почта» тут же понесёт весть об этом по стойбищам и кочевьям, а как она дойдёт до сородичей юкагиров – те обозлятся в отместку разрушат Анадырское. Придётся, видно, простить Ому. Не стоит держать в напряжении весь лагерь, ведь надо идти дальше, к югу Камчатки. И даже можно сделать уступку: пусть люди Омы охотятся на Палане и Лесной – хороший ясак заплатят царю. Да и казакам после пережитого надобно придти в себя, успокоиться, окрепнуть. В осаде они изнервничались, изголодались: даже пришлось отваривать лахтачьи ремни36 и сдабривать тот бульон корой деревьев. Юкагиры никак не ожидали, что на подмогу мельгытангам внезапно нагрянет отряд Серюкова. Побросав свои копья и луки, они униженно запросили пощады, и сам Ома распростёрся ниц перед Атласовым.
Однако объявленная милость не обрадовала изменников. Угрюмые юкагиры хранили молчание. И только молодой корякский князик, которого с десятком воинов на помощь Оме, видимо, прислал Иктеня, шумно радовался: Атласов велел забрать у него всех оленей и отдать казакам на пропитание – он посчитал это истинным знаком прощения.
Своё появление в стане Омы князик объяснял тем, что заблудился-де в тундре, увидел людей – в гости к ним пришёл. Но Атласов ему не верил. Он подозревал: предводители аборигенов готовят большую битву с русскими. И решил сделать ответный ход: отправил в Анадырское Яшку Волокиту и Ерёмку Тугуланова. Они возвесят тамошним чукотским родам, что мельгытанги целы и невредимы, затея бунтовщиков провалилась, и Ома покорён. Огненный дух по-прежнему защищает русских от бед и поражений. Такое известие, считал Атласов, должно образумить Канмамутея, желавшего посрамить и разорить Анадырское. Если посрамлён Ома, лучший воин юкагиров, то и чукчам нечего надеяться на удачу.
Казачье житьё в корякском стойбище разнообразием не отличалось. Так же, как и туземцы, они долго спали, ходили на рыбалку, кашеварили. Русские тоже питались рыбой, мясом, кореньями, разве что в отличии от аборигенов ухитрялись готовить блины и оладьи, а оленину жарили прямо над огнём – варёная приелась, и хотелось чего-нибудь особенного.
Вместе с жителями стойбища казаки охотились на зверя, и чинили нарты, и рубили деревья на дрова – мало ли работы! А чтобы хоть как-то скрасить скуку долгих зимних вечеров, служилые тайком от Атласова попробовали поставить вино, и нашли ведь способ! Одному из казаков случилось глотнуть окисший рассол голубицы, с осени заготовленной местными сидельцами, и почувствовал он хмельной вкус. Тут же клиунул товарищей и, приготовив котел, к великой радости соучастников поставил ягоду на бражку. И начались опыты!
Проведав, что коряки гонят вино из сладкой травы агагатки, казаки тоже принялись мочить её в воде, квасить с толчёными кедровыми орешками, смешивать с той же голубицей – ничего, доброе сусло получалось, но всё ж не забирало как положено: пошумит в голове да и успокоится, сладко да не хмельно.
Русский человек, если выпить захочет, а горячительное зелье взять негде, всё равно найдёт способ захмелеть. Вот и казаки и додумались квасить особливую травку агататку в кипрейном соке, и бражку ту перегоняли, но без успеха: желанной крепости в напитке всё равно не было. И тогда стали класть агататку прямо в котлы, и получили ведь то, что искали!
Трава, закупоренная в котле, бродила так, что посудина аж тряслась и шипела, готовая выскочить из укромного уголка и пойти вскачь по юрте. И чтобы утаить это изобретение от Атласова, казаки, как только он входил к ним, нарочито громко разговаривали, смеялись, пели, а то, дурачась, затевали игру на бубнах: нравится, мол-де, им эта корякская забава.
Но всё ж однажды начальный человек учуял, бес, запах браги. Он поводил носом, фыркнул, подошел к топчану, заваленному волчьими шкурами, и отрыл под н говорливый ими котёл.
– Великая беда от вина порой случается, – сказал он, – и винолюбцев я не терплю – про то ведаете, – помолчал, усмехнулся и затуманился. – Но и радость великая в вине, коли оно с толком пьётся. Что, додумались гнать его даже в снегах? Ну-ну…
И, к удивлению казаков, не тронул посудины, только на выходе обернулся, покачал головой и пальцем погрозил:
– Чтоб тайно не пили! И мне бы чарку поднесли! Посидели б вместе, братину по кругу пустили – всё веселее…
Скука, бедное пропитание, ожидание весны, когда можно отправиться в дорогу, тоска, долгие ночи – всё это заставляло искать развлечений. Тешились плясками туземных девок, слушали их заунывные песни, и сами в ответ распевали, мерялись силой и, конечно, позволяли себе чарку-другую веселящего зелья.
Торговые люди, бывшие в отряде Атласова, предложили было нагнать вина из ягод и сладкой травы, чтобы менять его на меха. Уж больно нравилось корякам веселящее питьё! Начальный человек рассердился:
– Что? Товары у вас кончились? Какой охотник из пьяного мужика? Меткость потеряют…
А товаров, в самом деле, было мало, в основном мелочь – холст, усольские ножи, шелковые платки, бисер. Да и называть атласовских торговых людей купцами как-то язык не поворачивается, ибо они столько о ккпле-продаже пеклись, сколько о службе – несли её наравне с казаками. Однако кое-кто наменял на товары немало мягкой рухляди, и молодой юкагир Тимошка как-то высмеял их:
– Зачем меха копить? Долго рухлядь лежит – быстро портится, цвет теряет, крепость из кожи уходит…
– Учи их, учи уму-разуму, – подзадоривал Атласов Тимошку. – Пусть не жадничают! Готовы и одежду с себя последнюю снять, лишь побольше собольков нахватать…
Атласов привечал Тимошку, ценил его любознательность и пытливость, да и Ому парень поддерживал как-то неохотно: оказался на его стороне лишь потому, что деваться было некуда.
Бывало, Атласов читает Святое писание, взятое в поход, а тут Тимошка войдёт, осторожно встанет за плечом и, затаив дыхание, тоже упр1тся глазами в столбцы букв:
– Опять, начальник, шаманишь?
Атласов, улыбаясь вопросу, в который раз принимался объяснять:
– Не шаманю – читаю! Это, – показывал на значки, – буквы. Ими можно записать все мысли, рассказать об увиденном и услышанном…
– О! Большое это шаманство!
– Да не шаманство! – хохотал Атласов. – Буквы складываются в слова, слова повесть рассказывают…
– Что же, буквы могут разговаривать? Ай! Почему же Тимошка не слышит их голосов? Комар и тот пищит, жучок и тот жужжит, а буквы – немые. Зачем обманываешь?
– Книга умеет говорить молча, – терпеливо объяснял Атласов. – Вот ты когда думу думаешь, то твои мысли вслух не говорят. Так?
– Так.
– Вот и буквы говорят с человеком мысленно. Чтобы понять книгу, надо выучить буквы, и тогда книга станет твоим собеседником, и возрадует душу твою, и спасёт от сомнений, и даст новое знание.
– Тимошка тоже хочет говорить с книгой!
Атласов, как мог, стал учить его азбуке:
– Как отличить букву «о» от «а»? Глянь: «о» – круглый беличий глаз. Похоже? «А» – ровно две жердины, составленные вместе, посерёдке перекладина. Вот «П» – вешала для юколы. Запомнил?
Тимошка довольно скоро научился находить в тексте Священного писания знакомые буквы, с удовольствием выводил их палкой на снегу, и другие юкагиры с почтением и ужасом внимали ему – не иначе великим шаманом стал их сродственник, престранно камлает, ни один шаман тундры, даже самый старый и хитрый, не знает того, чему он научился у мельгытангов!
В Тимошке чувствовалась великая тяга к знанию, не в пример многим казакам, которые и руку-то не умели к бумаге приложить.
Юкагир радовался, что когда-нибудь сможет сам говорить с другими своими родичами при помощи значков на бумаге.
* * *
Когда воздух сладко запах талым снегом, отряд двинулся к реке Тигиль. Юкагиры по-прежнему держались угрюмо, и это выводило Атласова из себя.
– Как будто мы в чём-то повинны, а не они, – горячась, говорил он Потапу Серюкову.
– А мы и повинны, – откликнулся Потап. – Надо было сразу держать их в чёрном теле. Ома – волк в агничьей шкуре, за ним и сейчас в оба глядеть надо…
Атласов велел следить за поведением юкагиров, и обо всем подозрительном казаки, не медля, докладывали ему.
Дорога давалась всё трудней. Нелегко было идти по марям и болотам. С гор побежали грязные ручьи, они мутили чистую воду озёр и рек. Такую воду теперь нужно было отстаивать и кипятить – одна морока с ней! А тут ещё припасы кончились, всех олешек приблудного корякского князца давно съели и теперь довольствовались только куропатками, дикими гусями да зайчатиной. После дальнего перелёта в камчатскую землицу гуси были худы, без единой жиринки, их мясо отдавало тиной и рыбой. Мужикам снились овсяная каша, сало и чёрный хлеб, посыпанный сверху крупной солью.
