– Да, мужики, силу терять не след, – усмехнулся толмач Иван Енисейский. – Чукчи-то что говорят? На Камчатке-реке, мол-де, живут в горах великаны, до девяти китов враз на плечи закинуть могут. Вот где страх-то! Слабый на них только взглянет – враз от страха обделается…
– И веришь ты им, – откликнулся казак Голыгин. – Отец говорил: брёл с мужиками в Сибирь, и всё их великанами стращали – якобы у городка Табаринского живёт страшилище в две сажени вышиною. Схватит одной рукой – только кишки полезут! И что? Оказалось – пустое, выдумка, сибирцы нарочно русских пугали, чтобы не забирались вглубь их земель.
– Всё может быть, – упорствовал Иван Енисейский. – Сказывают, Ермак-то Тимофеевич сразил-таки в Сибири великана.
– Побаски! – засмеялся Голыгин. – Для малых деток сказки…
– Ладно вам мудрствовать, – примирил Атласов спорщиков. – Человеку удивительнее всего небо и земля. Сколько жить будешь, столько и удивляться. Но самое пустое дело – принимать всё на веру. Ежели увидим великана, тогда и помудрствуем, как быть.
Через семь дней отряд достиг большой реки. Камчатка ли это? Казаки с любопытством взирали на высокие холмы, поросшие мрачным лесом – совсем иная земля, нежели пенжинская тундра: простора меньше и кругом – камни, камни, ни единого иноверческого балагана или землянки. Однако к вечеру зоркий Иван Енисейский в перелеске на противоположном береге приметил какое-то движение: нет-нет да и шевельнутся верхушки кустов, будто кто-то, таясь, за ними ползал.
Стрелки кинулись к тому месту и вернулись с молодым комоглазым парнем в белой короткой кухлянке и меховых штанах. Вырываясь из рук служивых, он громко вопил, повторяя одно и то же слово:
– Русаки!
– Что он говорит? Переведи! – велел Атласов Енисейскому.
Иван затолмачил с парнем, но, похоже, разговора не получалось: Енисейский, не зная, как истолковать некоторые слова, снова и снова задавал вопросы, а собеседник, не понимая его, растерянно вертел головой, разводил руками – не понимаю, мол, и снова повторял восторженно и испуганно: «Русаки!», показывая пальцем на казаков.
– Вроде, он знает, что мы – русские люди, – сказал Енисейский. – А больше понять ничего не могу. Не знаю я его языка.
Атласов выхватил взглядом Ому из толпы казаков, кивнул: подойди, мол. Тот нехотя приблизился.
– Славный Ома понимает язык птиц, его ни соболь, ни лиса не обхитрят: Ома умеет читать их следы, – ласково заговорил Владимир Владимирович. – Но знает ли Ома язык, на котором объясняется этот человек? Неужели не знает? Не от того ли молчит мудрый Ома, что ему стыдно, как волку, попавшему в капкан?
Князцу приходилось льстить, чтобы вызвать его расположение, но и о подначках Атласов не забывал.
Князец спесиво глянул на Атласова, оттопырил нижнюю губу в презрительной гримасе и что-то забормотал парню. Тот наконец понял, обрадовался, кинулся к новоявленному толмачу, но Ома отпихнул его в снег – не забывайся, не ровня!
– Этот человек расскажет мельгытангам всё, – объявил Ома. – Он станет говорить языком тела…
Казаки недоумённо переглянулись: как это? Но парень уже показывал жестом – отойдите, встаньте в круг. Все отступили, оставив его в центре. А юноша взмахнул рукой: тише! – и начал приплясывать, приседать, словно бы замёрз и никак не может согреться, насторожился, замер, приставил ко лбу ладонь, вглядываясь вдаль – на его лице отразились испуг, удивление, смятение. Прикрывая руками живот, он упал на землю и отполз в кусты.
– Показывает: их человек упал в воду, вымок и стал греться у костра, – пояснял Ома. – Так, голый, и увидел: плывут по холодной воде неведомые байдары. Испугался человек!
А парень продолжал танец, изображая бородатых людей с чудесными огнеными палками за плечами. Показал пальцы на руках и ногах: «Мача!» – не сосчитать, мол, пальцев не хватит.
– Русаки! – повторял за ним Ома. – Федот – главный мельгытанин.
Постепенно казаки поняли суть необычного действа: к камчатскому берегу пристали суда с отрядом Федота Алексеева. Русские пожили тут, наладили свои «большие лодки» и куда-то уплыли, а через несколько лет сюда снова пришли морем бородачи-кочевщики, интересовались мехами, рыбьим зубом, золотом – хорошие люди, местных сидельцев не обижали, вместе с ними жили, девок молодых своими жёнами сделали – ох, и любили они мельгытангов, сладка с ними любовь, и народились от тех браков красивые крепкие дети. Местные тойоны33 – потомки русаков, в их честь и речку Русаковкой назвали.
А река Камчатка – далече, на её берегах живут камчадалы, совсем другие люди, и боги у них другие, и юрты иначе ставят, и великая битва у них, говорят, сейчас идёт. И прежде чем попасть в Камчадалию, немало рек перейти надобно, а главная из них – Панкара34, и на ней стоит корякский острожок Хангота. Ай, велик! Построен на горе, вокруг его земляной вал высотою в сажень, толщиною в аршин. А внутри городища к этой стене приставлены высокие жерди, верхушки у них вилками, а на те вилки поположены поперечные жердины, и к ним колья привязаны. Не просто попасть в острожок – сильные, смелые воины охраняют три входа и днём, и ночью. С копьями и стрелами сидят у бойниц, боем встречают незваных гостей. А вот здешние люди, на Русаковке живущие, мельгытангов уважают. Они всегда верили: придут новые бородатые люди, много-много русаков, и ох как плохо станет тем, кто обижал их младших братьев. А разве не братья? В крови многих мужчин местных родов бежит и кровь мельгытангов: огненные люди – их предки.
Енишкегечь – так назвался молодой коряк – оказался смыленным малым, за несколько дней научился немного понимать по-русски, привязался к казакам.
– Ениш… Тьфу! И не выговоришь. Что за имя? – смеялись, бывало, казаки. И парень охотно объяснял – опять позорище35 устраивал: идёт беременная женщина по тундре, тяжело идёт, коренья ищет – вот и сума в руках, вдруг откуда ни возьмись – мелведь, так рявкнул, что без чувств повалилась баба в высокий кипрей, там и родился мальчик. Енишкегечь – значит, Кипрейный.
– А не скажешь ли нам, Кипрей, дорогу к реке Панкаре? – спросил Атласов парня. – Пойдёшь ли с нами туда?
Улыбка мотыльком слетела с губ Енишкегеча, он помрачнел и испуганно затряс головой:
– Нет, Большой мельгытанин, нет!
– Ты дороги не знаешь?
– Плохая дорога к Панкаре…
– Ну и что, пройдём, нас много, собаки вывезут, оленей у местных сидельцев выменяем на свой товар…
– Нет, – крикнул Енишкегечь. – Через урочище Ункаляк, однако, идти надо!
– Так что же?
– Страшное место, заколдованное.
– Кипрейный желает получить хорошую награду? Вот! – Атласов показал коряку кусок ярко-красной ткани.
Енишкегечь оживился, в его узких глазках вспыхнул живой огонёк:
– Хорошо, буду проводником. С мельгытангами Енишкегечь не боится заколдованного места…
– Да что ж это за место такое?
– Живёт там Ункаляк – каменный враг. Идёшь, идёшь – вдруг он глыбы начинает метать, редко кто живым уходит.
– Так обойдем это место. Велика мудрость! – присвистнул Атласов. – Хотя всё это сказки – про великанов…
– Не-е, – вздохнул парень. – Ункаляк есть, он требует жертву себе. Кто его обойдёт, тому вовсе плохо будет: мор нашлёт!
Ну, не сказочная ли страна Камчатка? На каждом шагу – неожиданности, вот и Ункаляк этот… Что за Соловей-разбойник такой?
Но никакого каменного врага-великана казаки в урочище не увидели – там высилась только огромная груда глыб. Егишкегечь, завидев её, поднял большой камень и, надрываясь, потащил к куче.
– Всё! Бросил жертву Ункаляку! – объявил после. – Хорошо дальше пойдём, хозяин не станет сердиться. Видите, другие люди тоже его задабривали. Sjy какую кучу камней накидали!
Прошли ущелье, и отряду то и дело стали попадаться иноземческие юрты, в которых порой жило до ста-ста пятидесяти человек. Но каждая семья имела своё летнее жилище – балаган на высоких столбах, чтобы мыши не лезли к припасам да чтоб водой не заливало. Где-то казаков встречали смирно, а где-то – великим боем: бросали камни, выставляли острые копья, бились палками. Но стрелки приступали к стенам со щитами и зажигали непокорные городища, и становились против ворот – так и побивали противника. Впереди казаков понеслась по Камчатке весть: идут мельгытанги, это великие шаманы – их волшебные палки гром и молнии изрыгают, сильны и свирепы те бородатые люди, и лучше им не перечить…
Наконец, Енишкегечь привёл казаков к большой заснеженной реке:
– Вот Панкара!
А на следующий день юкагир Ерёмка Тугуланов пошёл по следу дикого кабана и забрался далеко в лес. То, что он там увидел, поразило настолько, что даже вскрикнуть не смог – дыханье от радости спёрло: снег – сплошь в следах соболя! Зверьки, притаившись в кедраче, вытягивали остренькие мордочки, с любопытством разглядывая человека.
