Мой муж напоминал образы Модильяни. На работы Модильяни надо смотреть сквозь узкий дверной глазок. Тогда можно увидеть типичный прищур глаз, бантик губ, близко рассаженные у носа чечевицы глаз, монгольский тип лица, вырубленный тесак носа или что-то еще, что придавало модели узнаваемость. Все остальное — были цветные плоскости и линии, стирающие своими знаками личность персонажа. Художник играл со своими героями в кошки-мышки. Умышленно или нет. Теперь никому не узнать.
Мой муж был интроверт в золоченом багете. В патине его зеркала ничего не стоило искать, следовало любоваться багетом, разгадывая его завитушки. Если, конечно, он желал подсказать направление, куда двигаться дальше.
Он понял, что я остаюсь, хотя я еще ничего не сказала. Он заключил меня в объятия в прямом смысле слова. Прижал к стене, сковал коробочкой из своих рук и ног. Он рассыпал свои поцелуи, сначала чуть касаясь, потом бешено и требовательно. От дроби до артиллерийских снарядов. Они влетали в меня, продираясь сквозь его дыхание. Один из них попал в цель, и я размякла. Снова расклеилась. Расколотила вдребезги свои принципы. Растоптала свою решимость. Сама захотела.
Он отнес меня в кровать, и мы любили друг друга, как прежде. В сказочной и далекой стране.
Утром я проснулась в шесть и взглянула на мужа. Он спал безмятежно, как дитя. Я почувствовала раздражение. Такое сильное, что захотелось его ударить. До крови. Я сцепила руки в замок, чтобы совладать с собой.
Я поступилась своими принципами ради самовлюбленной, озабоченной чурки? Его не было за неделю до родов, и он приехал через три недели после них. Я сто раз могла умереть и воскреснуть за это время. Он позвонил всего три раза за весь месяц, дабы узнать, не померла ли я. Вдруг повезет? Он сэкономил на свадебном подарке. Он забыл о ребенке, но не забыл о своих металлических, круглых игрушках. У меня был сногсшибательный муж! Ни у кого из всех знакомых мне женщин таких мужей не было. Их мужья хотя бы исполняли роль отца и мужа. Кто-то лучше, кто-то хуже. В зависимости от таланта. Мой муж не затруднялся. Зачем? Он был небожитель.
Я поняла маразматика Ницше с его дурацкой загадкой — «Если узы не рвутся сами, разгрызи их зубами». Моего мужа родил его отец, но у моего мужа не было зубов, чтобы перегрызть пуповину. Напротив, он пуповину холил и лелеял. Пересматривал каждый день. Таращил глаза каждый божий вечер на искусственных блестящих младенцев, запеленатых в кармашки из грубой ткани. Где близняшки Микки и Рурк? Не позвонить ли им? Они заполнят пустующую нишу в его половой жизни. И он наконец оставит меня в покое!
Я ушла на кухню готовить и завтрак, и обед, и ужин. Не стоит сразу открывать карты, надо поводить за нос, помучить противника.
Он коснулся губами моей шеи и сразу уселся за стол. Хотел есть. Очень!
— Давай я сам буду готовить. У меня это неплохо получается, — предложил он, сидя за кухонным столом. Он так этого хотел, что убрался подальше от плиты.
Вот тебе новость! А где ты раньше был со своими умениями? Я чуть не рассмеялась.
— Давай, — не поворачиваясь, согласилась я.
У моего мужа было отличное настроение. На зависть. К чему помнить и портить себе настроение? Что было, то было. Быльем поросло. Устаканилось, утряслось, утрамбовалось. Да здравствует новая старая жизнь!
— Может, пойдем куда-нибудь?
— А как же Маришка?
— Возьмем с собой.
— В толпу?!!
— Можно без толпы. — У него вдруг стал виноватый вид. — А что ты хочешь?
— У меня нет хотений, есть обязанности, — вежливо сказала я.
— Давай их переформатируем? — он смущенно и просительно засмеялся. — Мне в понедельник на работу. Я помогу. Скажи, что надо.
— Сам не сумеешь. Объяснять долго, — телеграфом откликнулась я.
— И что ты предлагаешь? — он резко вскинул голову.
— Я обойдусь одна. Как привыкла. А ты пойди погуляй.
— Что ты хочешь этим сказать? — Трепетная лань закипала гневом.
— Ничего особенного. Тебе нужен свежий воздух, — без улыбки сказала я. — Ты так привык. Забыл?
— Начинаешь заново? — тихо спросил он. — Я женился на сварливой ведьме?
— Спасибо, — я отвернулась к плите.
На столе была гора овощей. Мой муж, любящий готовить, не коснулся ни одного из них. Хотя бы просто чтобы почистить. Небожитель ждал персональных указаний! Я сцепила зубы изо всех сил. Мама мне помогала, пока его не было. Сейчас он явился, я осталась один на один с небожителем и со своей нелепой семейной жизнью. Мне хотелось плакать, а плакать было нельзя. Слезы — это признак слабости. Слезы только для близких, кто сможет понять.
Я услышала, как он рассмеялся за моей спиной. Весело. Беззаботно.
— В двадцать четыре — женятся дураки, а в двадцать пять — детей заводят только идиоты!
— Детей не заводят, — без выражения сказала я.
Хорошо, что я не заплакала. Было бы глупо и унизительно. И совсем никчемно. Для людей типа моего мужа это было — фу!
Он хлопнул дверью, я осталась наедине с горой овощей. И зарыдала в голос. До судорог.
Я побросала в сумку вещи как попало. Самое необходимое. Взяла Маришку, закрыла дверь и ушла, не оглянувшись. В свой настоящий дом.
— Мама, как вы с папой умудряетесь любить друг друга столько лет?
— Я умудряюсь ему уступать.
— Это другое. Он тебя не бросал.
— Зато я ненавижу его дальние походы, охоту и нелепых, случайных друзей, которых он привозит со всех краев света.
— О чем ты? — разозлилась я. — Детей заводят идиоты?! Забывают жен в роддоме дураки?
Мама помолчала и наконец решилась. Я знаю, как и когда она говорит самое трудное для нее. Она вдыхает воздух, как перед прыжком в ледяную воду. Мы с папой не такие. Мой отец кремень, я больше похожа на него. Мне повезло.
— Я знаю. Я не должна тебе говорить. — Голос мамы задрожал. — Я его не переношу. Ни под каким видом. Ушел, и слава богу! Забирай все вещи — и домой. Насовсем. Немедленно! Без глупостей!
— Хорошо, — я давно уже согласилась.
Просто ждала этого момента. Ждала, что мне это предложат еще раз. Глупо менять решение, на котором настаивал сам. Глупо и в Африке глупо.
Мама меня расцеловала. Она была так рада.
— Сейчас позвоню отцу, мы все заберем. Сегодня же. Сами. Ты можешь и не приходить.
— Мам, ну что ты? Я маленькая, что ли? — рассмеялась я. — С вами мне будет спокойнее. Я за вами как за каменной стеной.
— Собирайся, поедем. Я помогу тебе с вещами. Вдвоем быстрее сложим. Папа подъедет и заберет.
Мы вышли из квартиры моих родителей и столкнулись с моим мужем лицом к лицу. Мама отступила в сторону, как от ядовитой гадины. Он улыбнулся нам. Жалко. Нас было больше. Мы были сплоченной толпой, он — одиночкой.
— Таня. Я прошу тебя. Поедем домой.
— Зачем?
Он мялся, ему было неловко перед моей мамой. А она не уходила. Матери не бросают своих детенышей. Никогда. Она просто молчала. Иногда молчание красноречивей всяких слов.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он.
Он покраснел до корней волос. Впервые. Ему было стыдно за себя. Он произнес то, чему его не учили. Стыдно за то, что признался в присутствии посторонних. Стыдно за то, чего не было. Его мучила, терзала, изводила гордыня.
Он опустил голову, и, не зная, куда девать свои руки, заложил их за спину. Мама отступила назад.
— Я пойду домой, — сказала она. — Вы сами справитесь.
Она смотрела мне в лицо умоляюще. Что она хотела сказать? Впрочем, это было неважно. Игра становилась интереснее.
— Тащи коляску, — велела я мужу.
Он нес коляску, спрашивал, не дует ли на нас в машине, открывал и закрывал двери… Был предупредителен, как никогда. А я вспоминала наши любовные игры в сказочной земле. Жестокие игры. Для кого-то ничего особенного, а для любящих друг друга людей — жесть.
Я уложила Маришку в манеж и обернулась.
— Зачем ты на мне женился?
Мне действительно было интересно. Моему мужу была нужна бесплатная кухарка с поломойкой? Бесплатный секс? Бесплатная сиделка? Любимых жен ради железяк не бросают. Это каждый понимает.
— Я же сказал, — он отвернулся.
— Почему ты всегда отворачиваешься? Боишься, прочитаю правду в глазах?
Он повернул ко мне лицо. Я ничего не могла прочесть в его глазах. Я не знала их языка.
— Что я должен сделать, чтобы ты меня простила? — спросил он.
— Встань на колени!
— Значит, тогда простишь?
— Прощу.
Он помедлил и встал на колени. Передо мной. Тяжко и трудно. Как хозяин.
— Довольна? — он поднял голову.
Его глаза сузились, вонзившись в меня частоколом ресниц. Он был унижен и озлоблен.
— Нет. Не довольна. Форма не соответствует содержанию.
— Так будет всегда?
— Почему? У тебя есть варианты. Я желаю тебе все, что твоя душа пожелает.
Он внимательно и пристально изучал паркет. Его ладони были расплющены на коленях тяжестью его тела.
