Тут же он обнаружил и причину странного поведения студентов. Вокруг памятника маячили стукачи НКВД, про которых все знали, но те делали вид, что осуществляют скрытое наблюдение. Студенты, пробегая мимо, плевали в их сторону. Поскольку они были как бы тайные агенты, то не могли ответить.
Долго наблюдать этот цирк не пришлось. Появилась Люба.
– Здравствуйте, Люба! – у Изотова был целый план выяснения обстановки и в стране и в университете.
– Здравствуйте, Александр Федорович, – певуче ответила Люба.
– Первым делом – что там с Шварцманом?
– Замучил он меня. Пристает.
– Ничего, я приду и покажу ему антисемитизм.
Люба рассмеялась.
– Что смешного, – искренне удивился Изотов.
– Вы всегда так шутите смешно. Он же председатель общества евреев-антисемитов.
Изотов теперь сам рассмеялся и решил, что пора начать главное.
– Люба, я вам сейчас буду задавать вопросы. Очень странные. Поэтому у меня к вам две просьбы: не удивляйтесь и честно отвечайте, поверьте это важно. И, во-вторых, никому-никому ни слова.
– Конечно, Александр Федорович.
Изотов приступил к своему плану выяснения обстановки в стране. Можно было, конечно, спросить, за что и когда расстреляли Хрущева, но это ничего бы не дало. Это все равно, что спросить аспирантку из 77 брежневского года, за что расстреляли Бухарина. Она бы честно ответила бы, что он был врагом народа и за это его расстреляли в 1938 году. На самом деле его расстреляли за то, что он был конкурентом Сталина и тот, кто писал на него донос, скорее всего и встал на освободившееся место.
Поэтому узнавать надо служебный рост, карьерную историю. Изотов подготовился задать первый вопрос, но вдруг уставился на руку Любы. На пальце было обручальное кольцо. Толстое, широкое из желтого золота. Как тогда было модно. И одевали такое кольцо не при помолвке, а в ЗАГСе после оформления брака.
Изотов забыл свои хитроумные политические вопросы и спросил:
– Люба, вы замужем?
– Вы же знаете, Александр Федорович! О таких вещах не шутят! – тем же нежным и певучем голосом ответила Люба, но в голосе чувствовалась настоящая обида.
У Изотова из головы пропали все умные вопросы. Сразу стало на все наплевать.
Спросить, кто муж Любы, ничего глупее не придумаешь. Тем более – какая разница?
– Александр Федорович, я вам зарплату принесла, как всегда за вас расписалась, – Люба протянула Изотову конверт.
– Спасибо, Люба, я пойду, – не зная, что говорить дальше сказал Изотов.
– Вы завтра будете?
– Нет, Люба, я заболел.
– Вызовите врача.
– Да, Люба.
– Я пойду?
– Да, Люба.
Люба развернулась и ее красивые ножки потопали к университету, а Изотов остался стоять как... трудно найти слова как кто. Как памятник Ломоносову. Ему было наплевать на себя, на страну попавшую переделку, на друга по несчастию Боркова, который мается в психушке, на все. Одна только мысль крутилась в голове: Люба вышла замуж. Логическим умом он понимал, что девушки должны выходить за муж. Что он, Изотов тут не причем, и у него своя жена и нельзя жениться на всех сразу, будь ты хоть шах иранский. Умом он все это понимал. Понимал так же и то, что с Любой у него ничего не было. Хотя не было в той жизни, а в этой он и сам не знает, было или не было? А если и что-то было, он-то об этом не знал. Не знал, целовал ли он ее нежное белое тело или купался ли когда-нибудь в ее роскошных волосах. Терял ли голову, махнув рукой на всё, или оставался всегда сухарем – профессором сталинской философии?
Стоять, как пень, на проходе к университету долго было нельзя. Изотов повернулся и пошел в метро. То, что на центральных станциях метро дежурили переодетые сотрудники НКВД, он прекрасно знал. Ему было все равно. Он купил билет, как раньше, когда он первый раз попал в Москву. Вместо турникетов были живые женщины в форме, которые рвали эти несчастные билетики по шесть часов за смену. Изотову все это не показалось интересным. В голове была все та же мысль: Люба вышла замуж.
Совершенно секретно
Председателю СовНарКома
Тов. Молотову
Служебная записка
Сегодня около 11 часов дня в центре Москвы произошли массовые беспорядки. Провокация была хорошо спланирована и подготовлена. Провокаторы воспользовались городским транспортом, в частности автобусом, маршрута № 1 Тушино – Охотный ряд. Сбор антиобщественных элементов произошел в пригороде, а затем они доехали до конечной остановки маршрута и с антинародными и антипартийными лозунгами пытались прорваться к приемной Верховного Совета по адресу проспект Калинина дом 1. По дороге к ним присоединились часть уже ожидавших их преступных элементов и ряд несознательных студентов московского университета.
Милиции и нештатным сотрудникам НКВД не сразу удалось рассеять толпу. Была проявлена преступная медлительность и мягкость в отношении врагов народа, затеявших эту преступную акцию.
К сожалению, ряду иностранных корреспондентов, проживающих в гостинице Националь, удалось сфотографировать происходящие, что говорит о связи провокаторов с иностранными разведками.
Организаторы провокации арестованы и дают показания. С корреспондентами западных средств информации ведется работа по изъятию у них фото и кино материалов.
Принимаются меры по усилению охраны партийных и правительственных учреждений и выявлению провокаторов и их агентуры по всей стране.
Нарком внутренних дел Абакумов
Александр Федорович не мог знать, да и не думал о том, что все силы спецслужб, все стукачи и филеры центрального пересадочного угла срочно вызваны на площадь Дзержинского (теперь Лубянка) для получения инструкций и агентурных донесений по поводу случившегося днем инцидента. Он тупо сел в свой поехал и поехал к себе домой до станции метро Университет. Мысль – Люба вышла замуж просверлила все мозги. Он не мог соображать. Время от времени он спрашивал себя: – А что это я так волнуюсь? Не мое это дело! Но психотерапия не помогала, и снова и снова стучало в голове: Люба вышла замуж.
Придя в свой темный и холодный подъезд, Изотов поднялся на свой этаж и встал спиной к своей квартире. Попробовал ключи. Дверь открылась. Вошел. Осмотрелся. Дома никого не было. Квартира была его. Все было в ней также, только зеркально отражено левое стало правым. Да еще портрет Сталина висел. Изотов снял пальто и ботинки, положил портфель в прихожей и пошел переодеваться. Мозги, после свидания с Любой, были похожи не дуршлаг – мысли из них не задерживались, а утекали. Промелькнула мысль, «интересно сравнить во что одеты люди дома при разных политических режимах», во что одеты Любы, – отозвалось эхом в голове. Наверное, Фрейд в чем-то все-таки был прав.
Об одном Изотов даже думать боялся. Он знал соседа. Часто болтал с ним, когда выходил курить на лестничную клетку. Он боялся, что это он написал на соседа донос, чтобы завладеть его квартирой. В сталинские времена это была обычная практика. Написал донос – соседа посадили, а то и расстреляли, – занимай жилплощадь. Изотову страшно было подумать, что он на такое способен, хоть даже и при Сталине.
Постепенно он стал успокаиваться. Квартира в которой он оказался, была не хуже и не лучше той, что напротив. Поэтому мотив улучшения жилищных условий отпадал. Но еще оставался запах. Каждый дом, каждая квартира пахнет по-своему. Этот дом Изотова пах не так, как прошлый. Это он остро почувствовал.
Опять в душе поднялась тревога за соседа, который сидит или уже лежит в сырой земле. Но, выйдя на кухню, он снова успокоился. На своем месте красовалось большое пятно, которое он протер на стене, когда сидел за чаем. Квартира была его давно, как и прежняя, а ремонта с тех пор и не делали. Видно, получена она прямо в новом доме. Просто списки как-то были сдвинуты.
На кухне он обнаружил пепельницу. Это тоже было странно. Значит, здесь его не гоняли курить на лестницу. Изотов по собачьему стал внюхиваться в незнакомый запах. Так пахнет в тех домах, где нет семейного разлада. Пахнет счастьем и уютом.
Изотов пошел к себе в кабинет, чтобы проверить подозрения. Он с трепетом стал проглядывать бумаги и вырезки газет, все, что касалось политической жизни страны. Бумаги были сложены так, как он привык. Привычка это часть нас, даже если мы существуем в разных жизнях.
Ответ он нашел сразу же. Товарищ Брежнев никогда не переводился в Москву, а значит, и товарищ Коштяну тоже остался в Кишиневе. Тот жучек, который превратил в труху дерево семейного счастья, отсутствовал. Изотов с гордостью откинулся в кресле. Значит, он действительно всего добился сам.
Взгляд его упал на книжную полку. На видном месте стоял учебник сталинской философии. Его фамилия была второй в списке авторов. Ему стало стыдно. Хорошо еще не он первый в списке, а Афанасьев, а иначе бы был совсем позор.
Тут он почувствовал, что хочет есть. Сработал рефлекс – как пришел домой, пора ужинать. А, кроме того, он не ел уже сутки. Последний раз что-то ел в прошлой жизни. Он открыл холодильник. На него глянула оттуда убогая пустота. Кастрюлька с пустыми щами и тушеная капуста – вот весь рацион профессорской семьи. В хлебнице – кусок черного хлеба и все.
