– Вы хотите сказать, что алмазы в зобу у попугая?
– Да.
– Этим способом и раньше пользовались на португальских судах?
– Да.
– Придется, видно, завести в полиции птичник.
– Вы воспользуетесь моим советом, майор Скоби?
– Вы мне дали совет, Юсеф. А я вам пока ничего не скажу.
Юсеф кивнул и улыбнулся. Осторожно приподняв свою тушу со стула, он робко прикоснулся к рукаву Скоби.
– Вы совершенно правы, майор Скоби. Поверьте, я боюсь причинить вам малейших вред. Я буду очень осторожен, и вы тоже, тогда все пойдет хорошо. – Можно было подумать, что они составляют заговор не причинять никому вреда, но даже невинные слова приобрели в устах Юсефа сомнительный оттенок. – Спокойнее будет, – продолжал Юсеф, – если вы иногда перекинетесь словечком с Таллитом. Его навещает агент.
– Я не знаю никакого агента.
– Вы совершенно правы, майор Скоби. – Юсеф колыхался, как большая жирная моль, залетевшая на свет. – Пожалуйста, передайте от меня поклон миссис Скоби, когда будете ей писать. Хотя нет – письма читает цензура. Нельзя. Но вы могли бы ей сообщить… нет, лучше не надо. Лишь бы сами вы знали, что я от души желаю вам всяческих благ…
Он пошел к машине, то и дело спотыкаясь на узкой дорожке. Он включил освещение и прижался лицом к стеклу. При свете лампочки на щитке лицо казалось огромным, одутловатым, взволнованным и не внушающим никакого доверия; он сделал робкую попытку помахать на прощанье Скоби – тот стоял одиноко и неподвижно в дверях притихшего, пустого дома.
Они стояли на веранде дома окружного комиссара в Пенде и смотрели, как мелькают факелы на той стороне широкой, сонной реки.
– Вот она, Франция, – сказал Дрюс, называя землю за рекой так, как звали ее здесь.
– Перед войной, – заметила миссис Перро, – мы часто уезжали во Францию на пикники.
Из дома на веранду вышел сам Перро, неся в каждой руке по бокалу; брюки на его кривых ногах были заправлены в противомоскитные сапоги, точно он только что слез с коня.
– Держите, Скоби, – сказал он. – Знаете, мне трудно представить себе французов врагами. Мои предки покинули Францию вместе с гугенотами. Это, что ни говори, сказывается.
Вызывающее выражение не сходило с его худого, длинного, желтого лица, которое нос разрезал словно шрам; Перро свято верил в свою значительность; скептикам следовало дать отпор и по возможности подвергнуть их гонениям – эту свою веру он будет проповедовать, пока жив.
– Если они выступят на стороне немцев, – сказал Скоби, – Пенде, вероятно, одно из тех мест, где они на нас нападут.
– Еще бы, – откликнулся Перро. – Недаром меня перевели сюда в тридцать девятом. Правительство предвидело все заранее. Будьте уверены, мы готовы ко всему. А где доктор?
– Кажется, пошел еще раз посмотреть, готовы ли койки, – сказала миссис Перро. – Слава богу, майор Скоби, что ваша жена добралась благополучно. А вот эти несчастные… сорок дней в шлюпках! Страшно подумать.
– Каждый раз на одной и той же линии – между Дакаром и Бразилией, – недаром там самое узкое место Атлантики, – сказал Перро.
На веранду вышел доктор.
На том берегу опять стало тихо и мертво; факелы погасли. Фонарь, горевший на маленькой пристани возле дома, позволял разглядеть несколько футов плавно текущей черной воды. Из темноты показалось бревно, оно плыло так медленно, что Скоби успел досчитать до двадцати, прежде чем его опять поглотила мгла.
– Лягушатники вели себя на этот раз не так уж плохо, – хмуро заметил Дрюс, извлекая москита из стакана.
– Они доставили только женщин, стариков и умирающих, – откликнулся врач, пощипывая бородку. – Согласитесь, что это не так уж много.
Внезапно с дальнего берега донеслось гудение голосов, словно зажужжал рой мошкары. То там, то тут замелькали, как светлячки, факелы. Скоби поднес к глазам бинокль и поймал освещенное на миг черное лицо, шест гамака, белую руку, спину офицера.
– Кажется, они уже прибыли, – заметил он.
У края воды плясала длинная вереница огней.
– Ну что ж, – сказала миссис Перро, – пока что пойдемте домой.
Москиты жужжали вокруг них монотонно, как швейные машинки. Дрюс вскрикнул и хлопнул себя по руке.
– Идемте, – настаивала миссис Перро. – Москиты здесь малярийные.
Окна гостиной были затянуты москитными сетками. Стояла тяжелая духота, как всегда перед началом дождей.
– Носилки переправят в шесть утра, – сказал врач. – Кажется, у нас все готово, Перро. У нескольких человек лихорадка, у одного – в тяжелой форме, но большинство просто истощено до предела – самая страшная болезнь. Та, от которой почти все мы умираем в конце концов.
– Скоби и я займемся ходячими больными, – заявил Дрюс. – Вы нам скажете, доктор, если им не под силу отвечать на наши вопросы. А ваша полиция, Перро, присмотрит, надеюсь, за носильщиками – надо, чтобы все они вернулись обратно.
– Ну конечно, – сказал Перро. – Мы здесь начеку. Хотите еще выпить?
Миссис Перро повернула ручку радиоприемника, и за три тысячи миль к ним приплыли звуки органа из лондонского кинотеатра «Орфеум». С той стороны реки доносились то громче, то глуше возбужденные голоса носильщиков. Кто-то постучал в дверь, ведущую на веранду. Скоби беспокойно ерзал в кресле: орган гудел и стонал, исполняя эстрадную песенку, его музыка казалась Скоби возмутительно нескромной. Дверь открылась, и в гостиную вошел Уилсон.
– Здравствуйте, Уилсон, – сказал Дрюс. – А я и не знал, что вы здесь.
– Мистер Уилсон инспектирует у нас лавку ОАК, – объяснила миссис Перро. – Вам удобно в доме для приезжих? Там ведь редко останавливаются.
– Да, вполне удобно, – сказал Уилсон. – А-а, майор Скоби. Вот уж не ожидал вас тут встретить.
– Не знаю, чему вы удивляетесь, – сказал Перро. – Я же говорил вам, что он здесь. Садитесь, выпейте чего-нибудь.
Скоби вспомнил, что сказала об Уилсоне Луиза: она его назвала фальшивым. Он взглянул на Уилсона и заметил, как с его мальчишеского лица сползает румянец, вызванный предательским замечанием Перро, но тоненькие морщинки у глаз мешали верить даже в его молодость.
– Что слышно о миссис Скоби, сэр?
– Она благополучно доехала еще на прошлой неделе.
– Я рад. Очень рад.
– Ну, а о чем сплетничают у вас в большом городе? – спросил Перро. «В большом городе» Перро произнес с издевкой: он злился, что есть место, где люди преисполнены важности, а его не ставят ни во что. Город для него, как для гугенота – католический Рим, был обителью распутства, продажности и порока. – Мы, лесные жители, живем в своем дремучем углу потихоньку, – нудно вещал Перро. Скоби пожалел миссис Перро – ей так часто приходилось слышать эти разглагольствования; она, верно, давно уже забыла то время, когда Перро за ней ухаживал и она верила каждому его слову. Сейчас она подсела к приемнику, передававшему тихую музыку, – слушала или делала вид, будто слушает старинные венские вальсы, сжав зубы и стараясь не обращать внимания на своего супруга в его излюбленном репертуаре. Ну так как. Скоби, что поделывает наше высокое начальство?
– Да что ж, – неопределенно сказал Скоби, с жалостью наблюдая за миссис Перро, – ничего особенного. Все так заняты войной…
– Ну, конечно, – отозвался Перро, – сколько одних папок надо перебрать в Администрации. Вот бы поглядеть, как бы они стали выращивать рис в наших краях. Узнали бы тогда, что такое настоящая работа.
– По-моему, больше всего шума у нас наделала история с попугаем, верно, сэр? – сказал Уилсон.
– С попугаем Таллита? – спросил Скоби.
– Или Юсефа, если верить Таллиту, – добавил Уилсон. – Разве не так, сэр? Может, я что-нибудь напутал?
– Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, так это или не так, – ответил Скоби.
– А что это за история? Мы ведь здесь отрезаны от всего. Наше дело – думать о французах.
– Недели три назад двоюродный брат Таллита отправлялся в Лиссабон на португальском пароходе. Мы осмотрели его вещи и ничего не нашли, но до меня дошли слухи, что контрабандисты иногда перевозят алмазы в зобу у птицы; вот я и забрал его попугая. И действительно, в нем оказалось фунтов на сто промышленных алмазов. Пароход еще не отчалил, и мы ссадили двоюродного брата Таллита на берег. Дело казалось совершенно ясным.
– И что же дальше?
– Сириец всегда выйдет сухим из воды, – сказал врач.
– Слуга двоюродного брата Таллита показал под присягой, что это чужой попугай… ну и двоюродный брат Таллита, конечно, показал то же самое. По их версии, младший слуга подменил птицу, чтобы подвести Таллита под суд.
– И все было подстроено Юсефом? – спросил врач.
– Конечно. Беда в том, что младший слуга как в воду канул. Тут могут быть два объяснения: либо он получил деньги от Юсефа и скрылся, либо его подкупил Таллит, чтобы свалить вину на Юсефа.
– В наших краях, – сказал Перро, – я бы упрятал за решетку обоих.
