Серёня никак не мог допустить такого развития событий: его верная «торговая команда» теперь не представляла себе жизни без своего бизнеса — и на жизнь хватает, и можно разные планы строить. Разве могли они мечтать, что жизнь им даст такой шанс — снова вернуться в нормальную человеческую жизнь. И держались они за этот шанс — будь здоров!
Да и селяне привыкли к стабильным доходам, шампиньоны теперь в каждом подвале зрели — только успевай урожаи собирать, Сереня всегда интересовался передовыми технологиями. А по осени в лесу бродили целые команды «грибников» и «ягодников» — все грибы в лесу чуть не косой косили, а ягоды также имелись в ассортименте: хочешь, свежие, хочешь, сушеные, хочешь, в виде варенья разного. И запасы лесные были у Серёни теперь неслыханные: и соленых, и маринованных, и даже замороженных грибов было аж до следующего сезона. Ягодные же разносолы селяне только начали осваивать. Неизвестные до сих пор заморские конфитюры оказались не такими уж сложными в изготовлении. Тару и «производственные мощности» в виде специального обрудования Сереня им организовал, да и бренд новый придумал лично — «Ягодная мелодия». О, как! Теперь у «грибников»-«ягодников» — зарплата была стабильная. И все были довольны.
«Да, не зря я вчера начал размышлять над исконно русскими вопросами: кто виноват и что делать, — невесело подумал Сереня. — Ладно, ребятки, вы так, а я — эдак. Опять вы меня из хорошего дела выпихиваете. Жаль, конечно, но ничего не попишешь — друзей подводить нельзя. А то вы и их прицепом вместе со мной в асфальт закатаете».
Первым делом Серёня навестил директора рынка. За время совместной медово-грибной деятельности у них завязалась хорошая мужская дружба. Директор, Михал Михалыч, или попросту Михмих, как звал его весь рынок, сам был в прошлом крепкий хозяйственник. Он трудился снабженцем на меховой фабрике. Когда фабрику продали за долги, он ушел на свои хлеба. Должность директора рынка он купил почти по дешевке, тогда много хороших дел ничего почти не стоили. И смог, как и в былые времена, поставить рынок на рыночные же рельсы. Он досыта натерпелся от бесхозяйственности и дуракизма своих бывших начальников, и поэтому ценил в людях деловую жилку. Он знал, какая это редкость в природе. Как исчезающий вид, занесенный в красную книгу. Поэтому, почуяв в Серёне родственную душу, Михмих проникся к нему глубоким уважением. А это дорогого стоило. И для Серёни было хорошим подспорьем в работе.
Серёня для порядка постучался в дверь кабинета и заглянул туда.
— А, Николаич, заходи. Каким ветром?
— Северным, Михал Михалыч, недобрым.
Директор сразу стал серьезным.
— Рассказывай, — сказал он Серёне, подвинув ему стул.
— Понимаешь, кое-кто из моей прошлой жизни охоту на меня объявил. Или хочет объявить. Но это без разницы. Короче, уехать мне надо. Просьба к тебе, Михалыч, ты прикрой моих, а? Ты меня знаешь, за мной не заржавеет. А то жалко будет. Я только-только людей из дерьма вытащил, они сейчас живут как у Христа за пазухой, и не хочется их опять в то же самое дерьмо макать. Не заслужили они такой несправедливости. Меня тут обязательно по рынку спрашивать будут. Так ты пошепчись тут со своими, чтобы они ничего про меня не рассказывали. На других рынках у меня тоже народ с товаром стоит. Но там я уже давно только со «старшинами» своими общаюсь, они всем и заправляют. Я не думаю, что кто-нибудь на них прямиком выйти сумеет. Остальные граждане там личность мою уж и позабыли давно. Так что, эти знакомцы мои старинные вряд ли туда сунутся, это даже для них очень сложная комбинация, мало ли по рынку людей шляется. А вот к тебе на рынок они обязательно пожалуют. Я же здесь сам кручусь и меня тут каждая собака знает. Так что, на тебя вся надежда.
— Не беспокойся. Я все понял. Сделаем. — Михмиху не надо было объяснять дважды, и Серёня выходил из кабинета с легким сердцем.
На следующий день Серёня поехал в деревню, к селянам. Мужики выслушали его решение молча и, узнав, что сам он больше не приедет, пригорюнились. Объяснять он им ничего не стал. Сказал только, что должен ненадолго уехать, и ещё попросил, чтобы мед и грибы-ягоды на торговые точки они поставляли в прежнем режиме.
— Я уеду, но все останется, как всегда. Все у нас с вами отлажено, механизм настроен надежно. Думаю, все должно идти по накатанной дорожке.
Собственно, участие селян заключалось только в сопровождении груза до Москвы. А там, на рынках у них принимали товар Серёнины «старшины». Шоферская братия, которая возила все это богатство в первопрестольную, давно уже стала своей в доску — кто же откажется от стабильных заработков!
Это поначалу переваливались бедные грузовички с борта на борт по непролазной российской грязи. Крыли матом шоферы такую езду — и в бога, мать ее, и в кочережку! Но селяне с этой бедой быстро справились. Они сделали настилы из бревен, и дороги стали вполне сносными. Зимой же мороз сковывал дорогу ледяным настом. И вновь гоняли шоферы своих железных коней по лесным дорогам — урожай шампиньонов в деревенских подвалах селяне снимали теперь круглый год. Да еще и друг перед другом соревнование устраивали, кто больше грибов снимет со своего грибного огорода. Серёня часто поражался их смекалке. Они не только из книжек новшества всякие грибные вычитывали, а еще и сами эксперименты ставили, и довольно успешно. А Серёня только радовался такому их отношению к делу. А как же! Всем от этого чистая выгода получалась. Единственной проблемой были частые зимние снегопады. Завалит снегом дорогу, и не проедешь по этим сугробам непролазным ни взад, ни вперед. Но и с этой бедой справилась русская смекалка. Мужики в соседней деревне обнаружили бульдозер. Старый и не на ходу. Умельцы-«левши» из этой же деревеньки покумекали сообща, и быстренько реанимировали тяжелую советскую технику. Еще и модернизировали ее — благо, кузнец в той деревне был толковый и непьющий. Приделали они к бульдозеру здоровенный скребок, целое десятилетие провалявшийся в заброшенном колхозном амбаре — уж от колхоза и воспоминаний не осталось, а вот железяка, невесть откуда взявшаяся, пригодилась. И теперь не страшны были зимние снежные завалы рисковой шоферне. Теперь все было просто — ставишь бульдозеристу четверть самогона, и он целую неделю усердно разгребает снег по всей лесной дороге. Нерешаемых проблем не бывает. Особенно в России.
— За старшего вместо меня Филиппыч остается. Он надежный человек, вы его знаете. И Профессор тоже рядом будет. Справятся, — продолжал Сереня свой разговор с селянами.
Мужики сокрушенно качали головами, жали Серёне руку своими задубевшими лапами, и приговаривали:
— Ты, Сергей Николаич, если чего надо будет — не стесняйся. Если обидит кто, тоже не скрывай. Мы, хоть народ и деревенский, темный, но добро помним. А чтобы добро помнить, в школе учиться необязательно. Так что, насчет «бызнеса» не беспокойся, все будем поддерживать, как говорится, «на уровне». Теперь-то чего нам переживать: ты все наши продукты на деловые рельсы поставил. Оно ведь только на первых порах тяжело и много мозгов требуется, а сейчас нам легко будет. Почитай, всему, чему надо, ты нас и обучил. Шоферы все нам знакомы, и они не в накладе, уже цельный год с нами трудятся, только успеваем поворачиваться. А продавцы у тебя толковые, мы их не обидим. Так что, до свиданьица, и, как говорится, с богом.
Так, попрощавшись со своими «соратниками», Серёня двинул в город.
Когда его «рыночная братия» вернулась с работы домой, их ждал сюрприз. Серёня, взяв с самого утра в консультанты бабку Маланью, прошвырнулся по магазинам и накупил всем подарков. И теперь Серёня наслаждался плодами своих и Маланьиных трудов.
Профессору Серёня купил «Набор юного орнитолога». Это чтобы старик длинными зимними вечерами набивал чучела птиц и вспоминал Серёню добрым словом. Профессор хоть и ушел с головой в торговлю — он все делал в жизни основательно — но про свое прежнее увлечение никогда не забывал. И когда выдавалась свободная минутка, он надевал на нос старинное пенсне — Серёня так и не мог понять, почему именно пенсне, а не современные очки! — и садился в кресло около торшера, читать толстую книгу о птицах. Он перечитывал ее уже, наверное, в двухсотый раз, видимо, скучал по своей прежней профессии. И Серёня его ох как понимал!
Кольке достался новехонький компьютер. С пропиской у Кольки теперь не было никаких проблем — Сереня давно уже выкупил деревянный домишко, где обитали его партнеры, в частную собственность, и на рынке он ошивался только после школы или во время каникул. Колька сидел на корточках около коробок с компьтерными прибамбасами, надувшись от гордости и энергично кивал головой, соглашаясь со всем, что ему в напутственном слове говорил Серёня. Для Кольки теперь не существовало различий между Серёней и иконой с изображением Иисуса Христа в ближайшей церкви, куда его мать, несмотря на свое учительское прошлое, регулярно ходила по воскресеньям.
