— Я могу делать все сам, — сказал Дэвид, на деясь обосноваться здесь хотя бы на эту ночь. — Все, что мне требуется, — это комната с кроватью, стол и стул.
— Что скажешь, Перси? — м-с Баннинг обернулась к попугаю. — Возьмем его?
— Мерзкий ублюдок, — приветливо отвечал Перси. — Грязный, вшивый, мерзкий ублюдок!
— Это означает, что вы ему нравитесь, — пояснила хозяйка. — Если бы не нравились, он тотчас же поднял бы крик, чтобы отговорить меня. Пойдемте, вы посмотрите, устроит ли вас комната, которая у меня осталась.
Дэвид последовал за ней в дом. Пройдя на заднюю веранду, м-с Баннинг отворила дверь крохотной комнаты рядом с ванной. Там стояли узкая кровать, накрытая белым пикейным покрывалом, стул и комод.
— Вполне устроит! — воскликнул Дэвид.
— Это будет стоить два фунта в неделю, включая завтрак, плата вперед, — твердо сказала м-с Баннинг. — И никаких женщин. Я не терплю всяких там непристойностей.
— Согласен на все, — заверил ее Дэвид. — Вот только насчет денег… У меня с собой только один фунт.
Он вручил ей банкнот, который дала ему Мифф, дабы закрепить сделку.
— Это все, что у вас есть? — с любопытством спросила она.
— Да, почти что, — признался Дэвид, — остальное я вам отдам завтра.
— Пожалуй, лучше взять эти деньги, — решила она, — на случай, если вам вздумается ночью улизнуть.
— Ну, едва ли, — засмеялся Дэвид. — Я слишком устал. Сейчас приму душ и отправлюсь спать, если вы не возражаете.
— Это уж как вам угодно, — ответила м-с Баннинг и удалилась мелкими шажками.
Напутствуемый хриплым благословением Перси, Дэвид бросился на узкую неудобную кровать, и вскоре теплая мгла затопила его сознание: беспокойное, ненасытное любопытство к жизни уступило непреодолимой усталости.
С первыми лучами солнца Перси разбудил Дэвида, приветствуя зарю, и привел его в полное замешательство. Очнувшись в незнакомой обстановке, Дэвид обвел взглядом комнату, припоминая, как он сюда попал. Ее скудное убранство позабавило его и пришлось ему по душе. За окном виднелся задний двор; там росло старое шелковичное дерево, суковатые ветви которого отчетливо вырисовывались на фоне утреннего неба. Рядом стоял похожий на сарай флигелек, где, как догадался Дэвид, квартировали другие постояльцы м-с Баннинг, рабочие с рынка. Сквозь сон он слышал, как рано утром они ходили по двору, плескались под краном и громко переговаривались на каком-то странном языке — то была смесь итальянского с местным диалектом.
Душ, бритье и завтрак, приготовленный м-с Баннинг, — чашка чая, яйца и бэкон — вернули Дэвиду привычное самочувствие и радостное сознание, что он начинает новую жизнь.
Встретившись с Мифф, Дэвид принял свой прежний небрежно-веселый и беспечный топ.
— Привет, дорогая! — сказал он, беря у нее из рук чемодан с одеждой и другими вещами. — Прежде всего мы отправимся в банк.
— У тебя вид малолетнего преступника, — заявила опа.
— Что ж, я неплохо провел время, — ответил оп, сверкнув веселой мальчишеской улыбкой.
— Пойдем позавтракаем в парке, — предложила Мифф, — мы можем там поговорить, и потом так славно будет пройтись берегом реки!
— Отлично!
Получив по чеку деньги, Дэвид с приятным ощущением денег в кармане взял дочь под руку и повел ее по улице через мост на широкую, затененную деревьями набережную.
Какой-то рабочий в комбинезоне, стоя на лужайке у моста, кормил чаек.
— Он приходит сюда каждый день, — сказала Мифф, — иногда их слетается столько, что его среди них и не видно.
— Великое и доброе человеческое сердце! — воскликнул Дэвид. — Мы должны верить в него, хотя и со злом нельзя не считаться. Зло существует, как ни тяжело сознавать это.
— Надо отыскать его причину, — со страстной убежденностью сказала Мифф. — Мне кажется, что основное в людях — добро, стремление к общему благу и счастью. Те грубые ухищрения, к которым прибегают они в погоне за деньгами, порождают в них дурные качества — жадность, жестокость, равнодушие к страданиям других. Это своего рода самозащита: люди боятся быть раздавленными, оказаться лишенными необходимых жизненных благ. Посмотри, — она сжала его руку, — остановись на минуту. Правда, как красива река? Вода блестит и отражает деревья. А вот те городские дома, там, за деревьями, кажутся такими таинственными, почти волшебными!
— Но мы не видим грязи и обломков на дне реки, — усмехнулся Дэвид, — а также трагедий, происходящих за фасадами этих зданий.
— Именно это я и имела в виду, — сказала Мифф. — Может быть, я и идеализирую жизнь, тут уж я ничего не могу с собой поделать, но мне нравится думать, что я реалистка.
Они рассмеялись, взглянув друг на друга, и продолжали путь.
— Как дома? — спросил Дэвид.
— Мама как будто бы примирилась с твоим «сумасбродным поведением», — сказала Мифф. — Но вот Герти, я слышала, как она, вздыхая, шептала своей кошке: «Дом без него уже не тот, правда, Снуке?»
— Что ж, я рад, что хоть кому-то меня недостает, — улыбнулся Дэвид, ожидая, что Мифф немедленно отзовется.
— Можешь быть уверен, нам всем тебя недостает! — воскликнула Мифф и, поколебавшись, добавила: — Меня тревожит Гвен.
— Гвен?
— Она без памяти влюблена в Арнольда Мура.
— А что в этом плохого?
— Видишь ли, это человек уже немолодой, к тому же ловелас, правда, очень красивый, и несомненно тоже увлечен ею. Но он женат, папа, у него милая жена и двое детей.
— Понимаю. — Дэвид задумался. — Далеко ли у них зашло? Их отношения, я хочу сказать.
— К сожалению, да! — грустно ответила Мифф. — Сейчас они вместе в Сиднее.
— А Гвен знает, как позаботиться о себе?
— Она спросила меня, и я рассказала ей все, что знаю сама, но это немного, — призналась Мифф.
— А мама, как она приняла это?
— Господи боже! Надеюсь, она ничего не подозревает! — воскликнула Мифф. — Для нее это было бы слишком тяжелым ударом.
— Ну, а как в отношении развода?
— Никакой надежды. Его жена католичка. Кроме того, сам он школьный учитель. И в случае скандала теряет работу.
— А нельзя ли как-то отвлечь от него Гвен? Ну, скажем, предложить ей поехать за границу? Что-нибудь в этом роде?
— Едва ли, — Мифф задумчиво сдвинула брови. — Сейчас она совсем потеряла голову: воображает себя Джульеттой, Изольдой и Джиневрой одновременно.
— Великая страсть, — негромко произнес Дэвид с горькой усмешкой. — Неужели она и впрямь в это верит?
— Боюсь, что да.
— Изменилось бы что-нибудь, — медленно произнес Дэвид, — если бы я поговорил с Муром?
— Что ты! Гвен придет в бешенство, если ты попытаешься разыграть роль строгого отца, то есть как-то вмешаться в ее дела, — воскликнула Мифф. — Бесполезно также и напоминать ей о «бедной жене и детях». Я уже говорила с ней на эту тему, и она ответила мне, что не отнимает у них ничего, что им принадлежит. Арнольд любит их, как и прежде, но его чувство к Гвен нечто совсем иное. Он не в силах ему противиться. И она тоже.
— Все та же извечная ложь! — Руки Дэвида дернулись нетерпеливым движением.
— Мне кажется, — сказала Мифф, — нам надо быть готовыми оказать помощь Гвен, ну, а все остальное пусть пока идет своим чередом.
— Трудная задача!
Тревожная мысль омрачила лицо Дэвида, стерла с него выражение безмятежности. Оно стало сумрачным и угрюмым, как в ту ночь в саду, подумала Мифф, когда она разговаривали с отцом после смерти Роба. Руки Дэвида сжались в кулаки, он силился овладеть собою.
— Ну вот я здесь, — вырвалось у него, — ради моего долга, я готов пожертвовать всем, лишь бы убедить людей в необходимости положить конец атомному безумию и подготовке к войне. Но могу ли я покинуть Гвен в это трудное для нее время? Мысль о том, что ждет ее, мою маленькую дочурку, терзает меня невыносимо.
— А это действительно так важно для тебя, — спросила Мифф, — я имею в виду то, чем ты намереваешься заняться?
— Да, Мифф. Я одержим этой идеей. Я должен посвятить себя ей всецело! — воскликнул Дэвид. — Как все это будет — еще не знаю. Не знаю даже, как лучше действовать, с чего начать.
— Хорошо, — ответила Мифф, — но я не совсем понимаю, каким образом твоя работа может отразиться на Гвен?
— Ну, видишь ли, раз я не дома, мне все будет казаться, что я не выполнил по отношению к ней своего отцовского долга, — пояснил Дэвид, — может быть, ничего и не случилось бы, если бы я вовремя высмеял ее престарелого поклонника.
— Едва ли, — сухо заметила Мифф. — Не в наших силах препятствовать этому увлечению Гвен. Сейчас ее чувство для нее важнее всего на свете. Но оно будет длиться только до первой сплетни. И Гвен знает об этом.
— Рассчитывать на благородство Мура нельзя?
