— Думаю, что да, может, не столько в Джеле, сколько вообще в Сицилии… В Тронне, в Гальяно…
— Нравится вам Сицилия?
— Думаю, очень понравится. Я никогда там не был, — сказал инженер, глядя на девушку.
— Вы слышите? — спросил учитель, обращаясь к жене и к девушке. — Человек объездил полмира и не знает Сицилии! Господи, ну и народ, эти итальянцы с континента!
— Мне давно хотелось побывать в Сицилии, — смутился инженер.
— Конечно, конечно, «в краю, где среди бархатной листвы сверкают золотые апельсины», — насмешливо, с горечью процитировал учитель.
— Так всегда бывает, — подала голос синьора Миччике, вступаясь за инженера и успокаивая расстроенного мужа. — Много лет собираешься куда-то съездить, да все откладываешь, вот и получается, что в места, которые больше всего хочется посмотреть, как раз и не попадаешь или попадаешь случайно… Взять хотя бы нас: мы до сих пор не были в Пьяцца Армерина, а ведь со дня свадьбы муж говорит, что нужно обязательно туда поехать.
— Верно, — согласился муж, — так оно всегда и бывает. Но когда я слышу, что человек в возрасте инженера… Простите, сколько вам лет?.. — Он не упускал из внимания задачу выведать как можно больше о спутнике.
— Тридцать восемь.
— …что человек в тридцать восемь лет не знает Сицилии, волей-неволей зло берет… Потому что — не обижайтесь, я говорю вообще, — не зная, не понимая с высоты своего бума или как это там называется, своего экономического чуда, из бедной Сицилии делают отбивную котлету… а раз так, то вот что я скажу: к черту бум, этот ваш бум боком нам выходит, вы нас жарите на нашем же масле… Ради бога, оставим эту тему.
Лулу и Нэнэ затеяли перестрелку из воображаемых автоматов: бум-бум-бум-бум-бум.
— Он был сепаратистом[46],— сказала синьора Миччике, объясняя горячность мужа.
— Сторонником независимой Сицилии, — поправил учитель. — Был и остаюсь.
— Теперь у вас есть нефть, — утешил его инженер.
— Нефть?.. Можете мне поверить, ее высосут, — предсказал учитель, — высосут… Помните Муско из «Дон Жуана» Мартольо? Он держал лампаду перед иконой, приближался человек — и масло в лампаде высыхало. «Подойдет с благочестивым видом мужчина или женщина — и высыхает в лампаде масло…» То же самое будет с нефтью: возьмут соломинку длиной от Милана до Джелы и высосут всю нефть… Разумеется, благочестивые люди, те, что пекутся о Сицилии, болеют за нее душой… Лучше об этом не говорить!
— Но если это происходит или произойдет, вам не кажется, что известная доля вины лежит и на сицилийцах?
— Конечно. Так уж мы устроены: ждем, чтобы плод, когда созреет, упал с ветки прямо нам в рот.
— Тогда, извините, если вы так устроены, я не понимаю, что вам даст самостоятельность.
— Мы так не устроены, — возразила девушка. — Просто мы делаем все для того, чтобы о нас думали как можно хуже, нам это приятно. Мы похожи на людей, которые считают, что у них все болезни, и которым легче, когда они говорят о своих недугах.
— Это верно, — вяло подтвердил учитель. Но тут же оживился, восхищаясь морем возле Таормины — Какое море! Где еще увидишь такое море?
— Прямо как вино, — сказал Нэнэ.
— Вино? — удивился отец. — Новое дело: он воспринимает краски, будто его не учили их различать. У этого моря, по-вашему, цвет вина?
— Не знаю, но мне кажется, в нем есть красноватый оттенок, — сказала девушка.
— Я слышал или где-то читал: винного цвета море, — сказал инженер.
— Возможно, кто-то из поэтов и написал такое, — допустил учитель, — но я лично море винного цвета никогда не видел. — И объяснил сыну — Смотри, здесь, внизу, возле скал, море зеленое, а дальше голубое, темно-голубое.
— А по-моему, как вино, — не сдавался Нэнэ.
— Он дальтоник, — заключил отец.
— Какой дальтоник? Упрямый он, вот что, — возразила мать и тоже попыталась убедить сына, что море зеленое и голубое.
— Вино, — сказал Нэнэ.
— Я же говорю, он упрямый, — повторила мать. — Теперь он вообще утверждает, что это вино.
— Минутку. — Синьор Миччике достал с багажной сетки галстук, зеленый в черную полоску, и, показывая сыну, спросил — Какого цвета у меня галстук?
— Винного, — ответил непреклонный Нэнэ; при этом он злорадно улыбался.
Учитель отшвырнул галстук.
— С ним лучше не спорить, — сказала синьора Миччике. — Настоящий упрямый осел.
— И к тому же, возможно, дальтоник, — повторил свою версию муж, правда без прежней уверенности.
«Винного цвета море — где я это слышал? — спрашивал себя инженер. — У моря не цвет вина, учитель прав. Разве что в первых рассветных лучах или на закате, но только не в этот час. И все же мальчик уловил что-то близкое к истине; может быть, это относится к действию такого моря, как здесь. Оно не пьянит, оно завладевает мыслями, придает им древнюю мудрость.
Диалоги Платона должен был бы исполнять Эдуардо Де Филиппо — на неаполитанском диалекте.
Но здесь, пожалуй, другое дело, ведь это Сицилия».
Поезд шел вдоль самого удивительного моря, какое он когда-либо видел; порой наклон вагона создавал ощущение полета в заходящем на посадку самолете: тот же опрокинутый пейзаж за окном, внизу.
— Красиво или нет? — спросил учитель, в чьем обычае было предлагать собеседникам крайние альтернативы: он показывал на берег и море возле Ачи, словно демонстрируя картину, которую только что дописал.
— Прекрасно, — откликнулись все, за исключением Нэнэ, сосредоточенно выковыривавшего булавки, какими прикалываются к подголовникам сидений белые чехлы.
— А Низима на море?
— О нет! — с грустью ответил инженеру синьор Миччике. — Это внутренняя Сицилия, сухая… Но будем справедливы, она по-своему красива, не такой красотой, как эта, от которой дух замирает, а красотой, захватывающей тебя постепенно, в особенности когда ты далеко и тебе ее недостает… Про здешние места легко сказать, что они красивы, любой болван придет в восторг, а у нас, в Низиме, для этого нужно время, голова нужна… Одним словом, совсем другое дело.
— Там есть мафия? — спросил инженер.
— Мафия? — удивился учитель, точно ему задали вопрос, водятся ли у них пингвины. — Какая мафия? Ерунда!
— А это? — Инженер показал ему во вчерашней газете заголовок на четыре колонки «Мафия не хочет плотин».
— Ерунда! — твердо повторил учитель.
Инженер подумал: «Образованный человек, вежливый, солидный, не желает говорить о мафии, более того — удивляется, когда о ней говорят другие, словно этим придают значение пустяку. Дескать, мальчишество, вздор. Теперь я начинаю понимать, что такое мафия, какая это трагедия».
Поезд остановился в Катании.
— Катания, — объявил учитель. — Для нашего поезда это гроб, как пить дать, застрянем. Приехали!
— Я выйду, мне нужно пройтись, — придумал Нэнэ.
— Вагон должны перевести на другой путь, лучше не выходить, — сказал отец.
— Я хочу мороженого, мороженого и печенья, — заявил Нэнэ.
— Я тоже, — присоединился Лулу. — Мороженого и булочку.
Они получили мороженое, печенье и булочку.
— Разве это мороженое? — процедил Нэнэ с отвращением, правда, уже после того как, закапав свой костюмчик, втянул в рот остатки растаявшей массы. — Вот у дона Паскуалино мороженое, это да! Как приедем в Низиму, полный стаканчик возьму.
— У дона Паскуалино хуже, — возразил Лулу неуверенно, лишь бы не согласиться с братом.
— Ничего ты не понимаешь: тут вода, лимонная кислота и сахар, а у дона Паскуалино — лимонный сок, и еще он добавляет белки, — со знанием дела объяснил Нэнэ.
— Ну что за молодец! — порадовалась синьора Миччике. — Всем интересуется, все ему надо знать…
— Это тете Терезине все надо знать, а не мне.
— Так вот кто плохо говорит про тетю Терезину, — торжествующе уличил его отец.
— Это я от тебя научился, это ты говоришь: «Все ей надо знать, старой ведьме».
Синьор Миччике, положенный на обе лопатки, пригрозил ему увесистой затрещиной. Пропустив угрозу мимо ушей, Нэнэ дал справку для девушки и инженера:
— Тетя Терезина богатая, она завещает нам свою землю, но мне на ее землю…
На этот раз он получил затрещину от матери.
— Тетя Терезина завещает землю мне, — сказал Лулу.
— Довольно! — закричал учитель.
— Тетя Терезина лысая, тетя Терезина в парике, тетя Терезина косоглазая… — пропел Нэнэ.
— Бессовестный! — укорила мать.
— Тетя Терезина больше не даст тебе коржиков, — сказал Лулу.
— Нужны мне ее тухлые коржики! Не напоминай, а то меня стошнит, — и он так правдоподобно изобразил рвотное движение, что заработал новую оплеуху.
Чтобы утешить его, девушка предложила ему прогуляться по коридору. Нэнэ согласился:
— Так будет лучше, все равно здесь ничего умного не услышишь.
