Недолго.
Соня примчалась сразу. Он не ошибся: «твердый орешек» был твердым во всем, в том числе и в дружбе.
А спустя несколько недель присмотра за «больным», что включало в себя и все тонкости Саниной любовной игры, преданная Соня раз и навсегда решила быть рядом с ним.
Саня победил, буквально вырвал ее из эфемерной грядки, где прозябали в своей неземной нежности ничтожные незабудки – и пересадил на большую грядку рядом с морковью и редисом. И как только она там оказалась – успокоился и занялся более насущными делами.
…Теперь ничего не поделаешь – мало того, что лишил ее привычной среды, так еще и таскает по свету, как чемодан без ручки: бросить жалко, тащить – становится все труднее. И не играет она ни на лютне, ни в бильярд – удивлять нужных людей нечем. Разве что ее вечно грязным комбинезоном и запахом расплавленной канифоли.
Но – что тут поделаешь? Остается потакать прихотям и продолжать вершить свою судьбу. Ведь она без него пропадет. Ни к чему не приспособлена, людей боится, друзей нет, прошмыгивает по общему коридору, как мышь. Хотя бы общалась со своими, так нет же! Замыкается в себе и читает, читает…
Довольно быстро выучила язык и теперь скупает все новинки в книжном магазине. Много и специальной литературы вроде «Как работать с серебром» или «Ювелирная пайка драгоценных металлов».
Часто сидит во дворе и смотрит неизвестно куда и на что. Не знаешь, как подступиться…
…Саня выскочил на улицу. Поход в магазин займет минут десять – он был неподалеку, все, что нужно купить для Сони, прилежно записано ею на бумажке. Итак, еще минут пять займет путь до конца улицы, к дому номер 5.
То есть пятнадцать минут в «минусе»! Жаль…
В магазине он быстро справился с заданием – флюс и клей. Это заняло ровно десять минут! Остаток дороги благодаря быстрой ходьбе одолел за три минуты и десять секунд.
Взлетел на второй этаж, постучал условным сигналом: три коротких удара, два – с паузой в секунду.
Лаура, рослая, белокожая, тучная немка, встретила его в белом пеньюаре и… толстых черных шерстяных гольфах до колена. Он всегда удивлялся, как мастерски она умеет совмещать, казалось бы, несовместимые вещи. Это касалось не только одежды, но и всего ее поведения. Всей ее сущности.
Это мастерство всегда сбивало его с толку, возбуждало, выбивало из колеи.
Белый полупрозрачный пеньюар с шерстяными гольфами мог быть к лицу только ей! Хотя он не был уверен в том, что она тщательно продумала, в чем ей быть, чтобы возбудить его. Скорее всего, она вообще не заботилась о своей внешности, поведении и фигуре. Любила вкусно и много поесть, выпить бутылочку пива, а то и две за обедом, который к этому часу готовила на двоих.
Обед занимал минут десять – ели быстро и молча, переглядываясь, как заговорщики. Потом, бросив грязную посуду, перемещались в спальню, на ходу вытирая руки, стряхивая с себя крошки хлеба, икая и сопя, как еноты. Все это кардинально отличалось от отношений с эфемерной Соней.
Когда это произошло впервые, Александр почувствовал сильный дискомфорт от простоты их общих действий, но впоследствии эта простота стала возбуждать и требовать еще большей простоты – без лишних слов, жестов, объяснений, без мытья в душе, чистки зубов, обязательного бритья и любовных прелюдий.
Все происходило как бы «между прочим» – так хотела Лаура. И он понял, что ему это подходит, что ему нравится быть неандертальцем. В конце концов, все сложности и условности придумали люди. Все эти реверансы марлезонского балета.
С Лаурой он познакомился в том же хозяйственном магазине, где она тогда работала. Стояла за прилавком, как статуя, вывалив из широкого декольте два земных шара со странным глубоким желобком посередине, будто каждая из грудей существовала сама по себе. Такого он еще никогда не видел. И, в очередной раз покупая флюс, или клей, или еще какую-то ерунду, он не мог оторвать взгляда от этих земных шаров и искривленной тени между ними. Закончилось тем, что продавщица, расхохотавшись, сунула сдачу – два евро – себе в декольте и ему пришлось вылавливать деньги из этой глубокой ложбинки. Деньги прилипли к телу. И он, как истинный джентльмен, должен был оставить их там.
На следующий день она просто написала ему адрес и время, в которое он может заглянуть на обед. Время его устраивало. Колебался недолго. Во-первых, однообразие жизни в этой упорядоченной стране стало немного надоедать, во– вторых, это могло отвлечь от натянутости в отношениях с Соней, к которой ему было все труднее подступиться, – она слишком погружалась в себя, копалась в прошлом и боялась будущего. А это утомляло.
А в-третьих, это намного упрощало его отношения с миром. Для него он должен быть простым и понятным, все должно быть четко, как с Лаурой.
Вероятно, он был у Лауры не единственным, но это его не волновало!
Вот если бы он узнал что-то подобное о Соне… убил бы, ведь Соня принадлежала к другому миру, перед которым он подсознательно преклонялся, – к миру, где существуют правила. А точнее – «заповеди». И перед которым, несмотря на показную суровость, он благоговел.
Он даже выписал самые сложные из них в свой блокнот, чтобы при случае к месту процитировать: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои», «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего».
Про «не убий», «не укради» – это не требовало долгого заучивания, а «не прелюбодействуй»… Ну, это уже зависит от той, что рядом. И лучше пусть относится к ней! Его дело – приносить в дом деньги и закрывать глаза на женские прихоти. На все, кроме одной – иметь от него секреты. Этого он не потерпит. И поэтому всегда хочет контролировать ситуацию.
Скажем, время от времени хочет проверять Сонин электронный ящик. Одно дело – он, но «жена Цезаря должна быть вне подозрений!»
В «ящике» была обычная болтовня с немногочисленными подружками и родственниками, которую Соня никогда не могла «почистить» самостоятельно.
Собственно, благодаря этому он контролировал переписку вполне легально, ведь Соня иногда сама просила его почистить почту или поменять настройки.
Так он и набрел на это письмо в папке «удалены» – от Михаила. И порадовался, что глупенькая Соня, отправив письмо в эту папку, не подтвердила его окончательного удаления. А может, она сделала это намеренно, чтобы он обжегся? И он таки обжегся, чуть на стену не полез. Хотя в письме не было ничего запретного. Но это письмо было для него непонятным. Если бы оно было написано на бумаге, Саня, как разведчик, точно подержал бы его над огнем, чтобы сквозь обычные слова увидеть другие. А они там должны были быть – это он чувствовал кожей.
Но – не было!
«Во Львове дождь… Шестой год он идет, непрерывно. Уровень воды достигает шпилей и куполов соборов и храмов. Теперь я точно знаю, то, о чем ты всегда спрашивала: какое выражение имеют глаза Иисуса Христа, сидящего на верхушке часовни Боимов. Теперь моя лодка стоит напротив, и я могу заглянуть в Его лицо в любую минуту. Все течет. Все утекает сквозь пальцы. Мне говорят: «Дырявые руки!» Я смотрю в Его глаза, и Он улыбается: «Ничего, старик, пусть говорят – посмотри на мои…»
Видимо, он сошел с ума, этот «ботаник». Шесть лет дождь – то есть с тех пор, как они уехали из страны, из города. Саня даже открыл сайт «Погода в Украине», нашел Львов, чтобы убедиться, что Михаил врет. Конечно, врал – погода была разной, особенно летом.
Но это письмо неприятно поразило. Угнетало и то, что Соня ничего не сказала ему об этом послании. Значит, она начала врать? И это только первые звоночки. А чего тогда ждать в будущем?
Хорошо, что все под контролем, что он ЗНАЕТ, а потому – предупрежден, а потому – имеет индульгенцию и на собственную свободу действий.
И все же – неприятно, обидно, невыносимо. А главное, его мучило то, что он никогда не может знать, что у нее в голове? Если бы можно было залезть туда, как в механизм заводной игрушки, покопаться, разобрать по винтикам, чтобы понять, как там все устроено. И почему устроено именно так? И что ей не хватает? Не работает. Целыми днями занимается собой, читает книги, сажает цветы. Другая бы прыгала от счастья до потолка, а не ходила с вечно удивленным выражением лица, будто ее сослали на Луну. Никогда не знаешь, чего от нее ждать.
Другое дело – Лаура.
С этой дородной и бесстыжей женщиной он чувствовал только животную похоть, которую справлял, как малую нужду, за несколько минут, что оставались до конца обеденного перерыва. Его радовала мысль, что потом, садясь за свое рабочее место в офисе, он производит впечатление добропорядочного служащего, застегнутого на все пуговицы – и ни один из коллег даже не догадывается, что несколько минут назад он вел себя, как последний подонок, сопя, икая от выпитого пива и истекая потом на белом теле своей временной партнерши периода собственного неолита.
