– Ты знаешь, господин мой король, – сказал за спиной у него командующий Бная бен-Иояда, – египтянки долго выглядят молодыми, но потом сразу превращаются в старух. Нос у них становится длинным, голос мужским, они то и дело жалуются на запоры и пьют отвары из трав.
– Я возьму её в жёны, – король Шломо разжал веки. – Вы можете идти.
Все пошли к выходу. Король Шломо передал изображение Витии писцу, велев завернуть и хранить.
– Постой, Бная! – окликнул он командующего. – Ты же должен был сегодня знакомиться с пополнением.
– Вчера познакомился, – сказал командующий, с поклоном возвращаясь к креслу короля.
Теперь один месяц в году войско иврим составляли солдаты из одной области, следующий месяц – из другой, и так пока не кончался год. Правитель области посылал своих солдат в города и пограничные крепости, а один отряд – в Ерушалаим, в помощь городской страже. Этот отряд подчинялся командующему Бнае бен-Иояде, и он его придирчиво проверял.
– Откуда солдаты? – спросил Шломо.
– С севера, из наделов Нафтали, Звулуна и Ашера. Но не только. Те, о которых ты спросил, прислал правитель области Дор Авинадав – муж твоей дочери Тафат. Солдаты как будто неплохие, но надо будет испытать их в деле.
«В Гезере, – подумал король Шломо. – Пришла пора разрешить Бнае хорошенько проучить кнаанеев Гезера, чтобы оставили в покое иврим в пограничных селениях».
– Вот видишь, а ты говорил: после разделения на области будет хуже, – засмеялся он.
– Нет, – покачал головой командующий. – Я говорил, что ты хочешь поставить племена иврим в одинаковое положение с племенем Иуды. Сейчас на тебя злятся на севере, зато на своё племя ты можешь опереться. А чтобы весь народ был доволен королём, так не бывает, – добавил он и тоже засмеялся.
В тот вечер Шломо советовался о Бигии с первосвященником Цадоком.
– Взять её в жёны ты можешь, – сказал первосвященник, – но построй для неё дом на другом берегу Кидрона, а не в Ерушалаиме, потому что с тех пор, как сюда перенесён Ковчег Завета, место это сделалось священным.
Так и поступил король Шломо. К прибытию Бигии в Ерушалаим, её ждал дом со слугами и рабами, построенный на изрытом пещерами берегу ручья Кидрон. Главный город иврим был разукрашен, толпа горожан высыпала из домов посмотреть на дочь фараона.
Командир отряда, охранявшего караван Бигии, в точности исполнил приказ фараона передать в подарок будущему зятю Гезер – пограничный участок земли на западе Эрец-Исраэль. О жителях в приказе ничего сказано не было, и египетские солдаты перебили всё население Гезера, включая младенцев, сожгли дома вместе с капищем местного бога, после чего опустошённая земля была передана королю Шломо в придачу к приданному дочери фараона Битии. За что пострадали самые верные подданные фараона в Кнаане, никто так никогда и не узнал.
Через некоторое время пророк Натан продиктовал писцу свой сон:
«Когда Шломо взял в жёны дочь фараона, с небес сошёл архангел Габриэль и опустил тростинку в Верхнее море возле устья одной из рек. Вокруг тростинки образовалась мель, на ней вырос огромный лес, а потом на этом месте возник город, из которого в Эрец-Исраэль пришли армии железных людей. Они принесли много горя потомкам Авраама и Храму».
– Страшный сон, – сказал писец.
– Или вещий, – заметил пророк Натан.
Караваны, идущие по Плодородной Радуге, знали, сколько дней нужно идти от одного оазиса с колодцем до другого, когда колодцы полны и когда они оскудевают, какую плату берут за воду местные племена и много ли верблюдов, ослов и овец можно напоить там за время стоянки. Проводники по Морскому и Царскому трактам помнили не только места, где есть колодцы, но и могли посоветовать, какие пожертвования оставить местному богу Воды и как добраться до ближайшего базара. Воду повсюду старались сохранять чистой и свежей, а чтобы она не испарялась, колодец прикрывали камнем, сдвинуть который одному человеку было не под силу. Караваны рассчитывали время в пути так, чтобы прибыть в оазис к тому часу, когда местные пастухи пригонят с полей стада и напоят их. После этого воду пускали в жёлоб, ведущий к общей поильне для скота.
Все проводники знали, что дороги и тропы в центральной и южной частях Эрец-Исраэль пролегают там, где есть источники, где дождливой зимой реки и ручьи переполняются, а долгим сухим летом хоть и пересыхают, но вода на дне самых глубоких водоёмов всё равно сохраняется. Особо ценными были родники и ключи, бившие круглый год, обильно орошая такие оазисы, как Иерихон, Эйнот-Цуким и Эйн-Геди.
Филистимский караван направлялся к Иордану за солью, необходимой на побережье Верхнего моря для засолки рыбы. Казалось бы, живя у моря, можно выпаривать из него сколько угодно соли, но морская соль не годится для приготовления и сохранения рыбы. Поэтому раз в год каждое селение филистимлян отправляло большой караван, и он пересекал Эрец-Исраэль с запада на восток, чтобы на базаре в оазисе Эйн-Геди у кочевых племён, владевших соляными ямами, выменять кораллы и ракушки на большие корзины, полные твёрдых светло-серых комков, которые растворялись в пресной воде, превращая её в драгоценный рассол.
Дорога, по которой филистимский караван пересекал Эрец-Исраэль, привела его к источнику Тихон, бурлящему круглый год под стенами Ерушалаима. Купцы знали, что вода в Тихоне превосходная, что источник никогда не пересыхает и так обилен, что его хватает и для жителей города, и для караванов, приходивших на базар. В тот день филистимляне появились, когда стража уже заперла ворота, и купцы решили переночевать под городской стеной, а утром войти в главный город иврим, продать на базаре несколько овец и посмотреть, что за Храм построил король Шломо для своего бога. Караванщики разбили лагерь, поджарили зерно, запекли в золе козлёнка и, пока рабы поили верблюдов и устраивали ночлег, купцы под холодным ночным небом принесли жертвы богу Дагону, а потом сели у костра.
– Говорят, что у короля Шломо всё из золота: и престол, и стены храма. Серебро у него ценится, как простые камни, а кедры – как вон те сикоморы, – сказал молодой купец. – Откуда у него столько богатства?
– А я ещё слышал, – добавил начальник караванной охраны, – будто у короля Шломо тысяча четыреста колесниц и двенадцать тысяч всадников.
– Может, и мы завтра увидим его богатства, – размечтался молодой купец.
И тут раздался дребезжащий голос старика – хозяина каравана.
– Король Шломо, – сказал он, – ни во что не ставит ни золото, ни дорогое дерево. Больше всего он ценит мудрость.
Караванщики повернулись к старику. Он продолжал:
– Я захотел побывать в Ерушалаиме после того, как услышал, что король Шломо устроил там Школу Мудрости, где молодых обучают такие мудрецы, как пророк Натан. Вся Плодородная Радуга знает имена законоучителей из этой Школы. Но самый мудрый среди мудрецов – сам король Шломо. Говорят, он продиктовал писцам три тысячи притчей и пять тысяч песен. Цари из разных стран приходят послушать его или посылают своих наследников набраться у него мудрости. И ещё я слышал, будто король Шломо иногда незаметно исчезает из Ерушалаима, бродит по Эрец-Исраэль, и разговаривает не только с людьми, но и с оленями, с полевыми мышами, голубями, даже с деревьями и с камнями. И все они передают ему свою мудрость. Вот такой дар ему дан от бога иврим – всех понимать.
В тот вечер купцы ещё долго сидели у костра. Ночная прохлада сползла с Масличной горы на берег ручья Кидрон и убаюкала филистимлян. Последним ушёл к себе в палатку хозяин каравана.
Филистимские купцы не могли знать, что в это время Шломо не спит у себя во дворце. Всякий раз, вернувшись из Школы Мудрости, он записывал всё, что услышал там за день. Иногда он останавливался, смотрел на фитилёк, плавающий в оливковом масле – хорошем масле, не дающем копоти, – потом опять окунал в тушь заострённую палочку и продолжал писать: «Учитель мудрости сказал: О двух вещах прошу Тебя – не откажи мне прежде, чем умру. Суету и ложь удали от меня. Нищеты и богатства не давай мне. Питай меня хлебом насущным, дабы я не присытился и не сказал: “Кто Господь?” и дабы обеднев не начал я воровать и осквернять имя Бога моего».
Шломо сделал из волокон льна новый фитиль, опустил его в масло и зажёг от другого светильника. Лён плохо впитывал масло и давал слабый свет. Тогда Шломо придвинул к себе глиняную миску с семенами «Содомского яблока», похожими на мохнатые нити, взял несколько штук и скрутил их, продолжая думать. Семена очень хорошо впитывали масло, но сгорали слишком быстро. Зато они давали много света. Шломо взял новую палочку и продолжал писать:
«Ни одно занятие не обессиливает меня так, как размышления о смысле всего, что создал Господь. Тело короля так же болит и так же умирает, как тело раба; человек с малолетства может отличить доброе от дурного; природе Господь придал бесконечную доброту, но злоба стихии губит жизнь… Почему Он так создал?»
