— Почему смотришь так, постарел? Поседел? Это от любви к тебе, — пошутил он, а у Мары сердце прыгнуло и провалилось. Что, вот так сразу, увидеть и всё простить?
Так и простила. Мало ли, что в жизни бывает, какие обстоятельства. А у Темы обстоятельства оказались нешуточные. На него цепкий глаз сразу положила дочь начальника училища, смазливая и вертлявая. Да так, что отцепить ее не удавалось. Устроила вечеринку, напоила до беспамятства, утром он очнулся в ее постели. Было что-нибудь, или не было, про то только боженька наверху ведает. Но беременность тут же случилась. Деваться некуда. И даже не потому, что начальник пообещал: «Не женишься, сотру!». А потому, что девчонка родит, а он как бы ни при чем, и как же в глаза людям смотреть? А Лёлька только плакала и причитала. Может, только при нем…
Однажды он вышел из их квартиры, сразу после очередных причитаний, и за чем-то тут же вернулся. Лёлька стояла перед зеркалом, и строила себе веселенькие рожи. Но отступать было некуда. Товарищ по училищу Рафик, веселый балагур и юбочник, усмехался в новенькие усы и спрашивал: «А ты уверен? Уверен? Да у нее таких, как ты, пол-училища!» — и усмехался. Пришлось ему даже в челюсть дать. И жениться на Лельке. Через два года Лелька еще родила. «Так что, у меня двое детей, Севка и Мариночка. У Мариночки такие же глаза как у меня, и улыбка, точь- в- точь…».
Они сидели в Мариной машине, и она всё это слушала. Но недолго. Они начали целоваться, Темку было не удержать, он стал расстегивать ее блузку… Машина у Мары маленькая, тесно и неудобно, хотя и на заднем сиденье (Мару почему-то потянуло туда с ним сесть, вроде, так лучше разговаривать), и вообще, как-то… Мара отодвинулась и застегнула блузку. Но она уже знала, что не сейчас, так потом… Про Еку она всё равно Темке не скажет, ни при каких обстоятельствах.
— Если бы мы… если бы ты тогда забеременела, я бы никуда не уехал, и мы были бы вместе, всегда… — сказал Тема.
— Значит, ты женишься только через беременность, — отшутилась Мара. Тема грустно улыбнулся. Мару так тянуло к нему, что она испугалась. Нет, она не сможет с ним опять расстаться. Пусть Темка чужой муж, и у него двое детей…
6. На милость любви
Мара боролась с собой, сколько могла, но ничего не вышло, она сдалась на милость не судьбы, а любви.
— Мама, ты решила что-нибудь?.. Ты всё время где-то пропадаешь.
— Знаешь, Ека, я передумала.
— Что передумала? Замуж выходить? Ты же хотела! Вилли что-то даже забеспокоился и вчера спросил у меня тихо, когда я у доски стояла: «Здорова ли мама?». А Лева каждый день названивает, а мне что говорить? Что ты в подполье ушла? Интересно, с кем ты туда ушла?
— Ека, сегодня к нам придет один гость… Хороший человек…
— Понятно… Ты влюбилась в третьего. Так и скажи!
Тема пришел, с цветами и бутылкой шампанского. Ека смотрела из-под длинной челки, села за стол только после Мариного нажима, от шампанского отказалась. Тема старался разговорить ее, шутил, но ничего не помогло. «Не понравился, — подумала Мара, — но почему? Ну и пусть, мне ведь замуж за Темку не выходить». Но было почему-то обидно. Даже очень.
— Мама, а тебе Лева сегодня звонил! — заявила Ека. — А Вилли тоже интересовался, сказал, что давно не видел.
Мара потупилась от негодования. Про Вилли явное вранье, он так не скажет. Лева, может, и звонил, он каждый день звонит. Тема молчал, не отреагировал
— Вилли — учитель математики, — пояснила Мара. — А Лева… дальний родственник наш.
— Ага. Троюродный брат. Или четвероюродный? Главное — хороший человек. — Ека ухмылялась во весь большой рот. И глаза жгучие, и рот — всё от Темы.
— Ека, ты все уроки сделала? — намекнула Мара.
— Ой, не все! Пойду решать задачку, трудная такая попалась… очень странная задачка…
— Хорошая девочка, и красивая, — сказал Тема, когда Ека удалилась, бормоча под нос: «Сами позвали, шампанского не налили, и сами выгнали».
— А кто отец? Ты мне до сих пор ничего не рассказала.
— Да нечего рассказывать, — отмахнулась Мара. — Погиб он. Еще до рождения Еки. Катастрофа случилась.
Больше Мара не звала Тему в гости. Невыносимо смотреть, как Ека к нему относится. Всё равно ей замуж не выходить, так зачем звать? В гостинице, так в гостинице. Ей всё равно, где. Только Темочку видеть и обнимать его. Тема сказал, что не в силах с ней расстаться. Она тоже не в силах. «Сильна как смерть, любовь, и стрелы её — стрелы огненные»
И пусть всё горит, пока горит.
Мужчины вокруг — безумцы,
И жизнь без них — пустота.
Дина Немировская
Она выбежала на улицу. Махнула рукой проезжавшему пустому такси. «Куда?» — спросил хмурый водитель. «Туда!». Тот глянул на нее в зеркало. Явно собирался покрутить пальцем у виска. «На кладбище!»
Она бежала по асфальтовой аллее, с зажатым телефоном в руке, оглядываясь по сторонам. Вот оно! Свежевырытая могила, немногочисленная толпа… нет, не толпа, очень мало людей, человек шесть-семь… шепчутся, переговариваются, оглядываются, словно ждут кого-то… Зашептались, склоняя головы друг к другу.
Она подошла. Очень простой, как бы сколоченный на скорую руку, длинный гроб… Будто именно ждали, когда она придет, гроб начали медленно, не торопясь, закрывать крышкой… «Подождите! Одну минуту!». Крышку сразу убрали. Она наклонилась… Лет под сорок. Спокойное лицо. Крупный рот в усмешке. Как живой. Глаза закрыты. Ровный цвет лица. Как живой. Она склонилась ниже, закрыв тело собой. Просунула телефон ему под изголовье. Чуть коснулась губами прохладного лба. Почудилось на секунду, что веки дрогнули… и углубилась усмешка. Почудилось, почудилось. Потому что так хотелось. Чтобы встал и засмеялся. Засмеялся точно так, как в заключение их последнего разговора. Его смех она слышала много раз, веселый он был, всегда. Шутил, подначивал, порой даже будто насмехался. Говорил, что она наивная молодая дурочка. И поэтому она ему нравится. Ему надоели умудренные опытом многознающие дамочки.
Они уже вот-вот должны были встретиться, увидеться. Он всё оттягивал. Завтра, послезавтра, на будущей неделе. Сначала он так говорил, а потом и она. Завтра. Послезавтра. Через неделю. Он сказал: «Боишься, красавица моя?». После этих слов она, действительно, начала бояться. Вдруг не покажется ему красавицей? И еще… ей подумалось, что, когда она согласится, то он обязательно опять откажется. Его-то она уже видела. Так ей казалось. С этой полуусмешкой на губах, с большими, чуть нависающими над глазами, веками, высокий — выше всех своих собеседников, — он стоял в фойе кинотеатра, в окружении нескольких мужчин и женщин, лицом к ней, что-то рассказывал и поглядывал поверх голов на неё. Засмеялся как-то нарочито громко. Между передними зубами у него была заметная щербинка, и его смех и эта щербинка придавали ему мальчишеское озорство. В эту минуту ей показалось, что это он, её телефонный собеседник, и голос очень похож, и… примерно таким она его представляла себе, высоким и смеющимся именно так. Фотографиями они не обменивались — он не прислал, и она тоже. Очень скоро перешли с компьютерных писем на телефонные разговоры.
А переписка началась чисто случайно, она уже и не помнила, как и с чего. Но разговаривать с ним оказалось интереснее, он был остроумен, порой даже язвителен. Голос у него был… нет таких больше голосов на свете — глубокий, то нежный, то резкий, с насмешливыми интонациями… Что-то артистическое было в его голосе. Не дешевое актерское, а тонко-артистическое. И вот он, перед ней — тот самый, его она видела фойе кинотеатра, а потом так и представляла.
Она спохватилась — зачем телефон ему положила под голову, это же неудобно… И быстро переложила черный маленький аппаратик под его сложенные на груди руки, и прикрыла руки покрывалом. Всё это недолгое время, минуты три, она слышала за спиной усиливающийся шепот, ей даже почудился зажатый смешок, словно кто-то хотел засмеяться, а ему прикрыли рот. Выпрямилась, оглянулась, отошла в сторону. Хотя ей хотелось смотреть и смотреть на него.
Она отошла еще на шаг и оказалась рядом с женщиной в надвинутой на лоб черной шляпке с коротенькой маленькой вуалью, и в черной блузке. Та смотрела в упор пристальным, испепеляющим взглядом, словно прожечь насквозь хотела. И вдруг спросила, без церемоний, тонким высоким голосом: «Вы кто?».
Она не нашлась, что ответить. «Почему вы не отвечаете?» — не отступала та. Видно, была из тех, кто всегда настоит на своем. «Никто», — ответила она. «Тогда зачем пришли?» — прошипело из-под шляпки. «А вы кто? И зачем пришли?» — парировала она. Он много раз говорил ей, что нельзя никому поддаваться, и всегда нужно играть на своем поле, а не на чужом.
Удивительно, но женщина в шляпке смешалась и ничего не ответила. «Ну, значит, и вы никто. И какое вам до меня дело?» — почти громко сказала она, и тут же услышала шепот в свое ухо. «Она его любовница… бывшая. И считает себя почти женой, точнее, сейчас почти вдовой. Но он с год, как с ней расстался. А в последнее время у него завелась красавица какая-то, он сам мне говорил…». «А вы кто?» — она повернулась к мужчине в ярком полосатом пиджаке, со светлыми ласковыми глазами. «Я его друг», — с гордостью ответил он громче красивым чувственным баритоном и мягко взял ее за локоть, чуть пожимая, как бы ободряя, и вместе с тем желая вызвать доверие. «А если друг, что же вы сплетничаете у самого гроба?». Из его глаз исчезла ласка, и мужчина слегка отодвинулся. «Зря вы так, — сказал он, понижая опять голос почти до шепота. — Я же сразу понял, что вы — та самая красавица… Я последний, кто разговаривал с ним… Гелий мне сказал, что написал завещание и оформил его, как положено. И сказал, кому завещание. А оно, солидное, я точно знаю… Ведь это вы Элина? Элина Гродецкая?». «Да… это я. Но… откуда? Я ему ни разу не говорила свое имя… Знаете, что? Оставьте меня. Не нужно мне ваших сказок, и вообще ничего не нужно. Я пришла попрощаться и больше ничего знать не хочу».
