Добро пожаловать в зазеркалье!
Выйдя в большой зал Московского вокзала, она вновь, как в детстве, испытала ощущение, которое сама называла «приездом Алисы в Зазеркалье». Поскольку этот зал был точной копией такого же зала на Ленинградском вокзале в Москве, ей всегда казалось, что она никуда не уезжала и не приехала, а просто прошла сквозь время, а Москва и Питер — это один огромный город, разделенный невидимой волшебной стеной.
На привокзальной площади взяла такси и поехала к себе на Гражданку. Окончательно проснувшись, стала перечислять в уме дела, которые надо сделать как можно скорее — первым делом на работу, где ждет незавершенный рекламный ролик для «Фармасьютикал продактс», забрать вещи из химчистки, если их еще не сдали в ломбард, заплатить за квартиру и свет…
Такси въехало в зеленый двор, Катя расплатилась, взяла сумку и побежала за угол, к подъезду.
У невысокой оградки стояла запыленная «Нива-шевроле». Положив обе руки на руль и уронив на них голову, в машине спал Николай. На заднем сиденье развалилась Марианна, вылизывала переднюю лапку, жмурилась.
— Ты-то как сюда попала, Мурочка? — шепотом спросила Катя.
Марианна посмотрела равнодушно, потянулась во всю длину сиденья.
Катя протянула руку в открытое окно, погладила Николая по голове. Он тут же проснулся, как от толчка. Смотрел на нее покрасневшими глазами, потом крепко потер обеими ладонями лицо.
— Ты сумасшедший? — тихо спросила Катя.
— Ну вроде того, — хрипло сказал он и улыбнулся: — А чего тут ехать-то, шестьсот километров.
— Как ты узнал адрес?
— Ну ты даешь, я же тебе телеграмму-то посылал, забыла? Хорошо бы душ с дороги, а то я пропылился насквозь. Есть у тебя душ-то?
— Есть у меня душ, — медленно сказала Катя. — А ты зачем приехал?
— Как это зачем? За тобой, — серьезно ответил он. — Сколько тебе времени надо собраться?
— Нет, ты точно сумасшедший! — засмеялась Катя.
Хорошо было бы что-нибудь съесть. Тут, на окраине, среди бетонных заборов, запахов металла и бензина, ловить нечего. Но если перебежать большое шоссе, свернуть налево, к рынку стройматериалов, добежать до противоположного конца, там, среди тонаров и павильонов, среди контейнеров с отходами, среди галдящих над хлипкими столиками убогих кафешек местных обитателей, уж наверняка найдется что-нибудь съестное. А может, добрая Фарида, громко костеря подвыпивших грузчиков и покрикивая на нерасторопных поварих, вынесет ближе к ночи костей… Тогда сытный ночлег обеспечен точно.
За ним, как всегда, увязались два молодых кобелька — куда от них денешься. Всюду бегут следом, хоть и на почтительном расстоянии. Но он уже привык — точнее, сам приучил. Вперед не сунутся, но точно знают, что за ним не пропадешь.
Он подлез под бетонный забор — приличный лаз был прокопан тут еще с лета, а снег примят частыми вылазками, растоплен и отполирован брюхами собак, поскольку зимой дыра стала существенно уже. Потом по узкой глубокой тропе добежал до шоссе, протрусил вдоль ограждения. Слева в синеющих мартовских сумерках сплошным потоком шли на Москву огромные фуры, справа шоссе было пустым. Он дождался промежутка между двумя фурами — водитель второй вроде даже притормозил — и рванул через шоссе.
Страшный удар пришелся в правый бок на уровне передней лапы. Глухо стукнулся о металл череп, звезды взлетели перед глазами жутким фейерверком, и свет померк.
Джип занесло, когда Стас машинально ударил по тормозам, почувствовав удар. Тяжелый автомобиль юзом проехал еще метров пятьдесят и остановился, едва не уткнувшись в боковое ограждение.
«Господи, неужели бомж какой сунулся под колеса, только не это! — пискнуло в голове. — Да, сейчас ко всем твоим неприятностям только ДТП и не хватало». Стас стукнул в сердцах по рулю, открыл дверцу. Слева, недовольно сигналя, промчался грузовик — ну да, из-за снега на обочине проезжая часть сузилась, а он неосторожно распахнул дверь на всю ивановскую. Еще раз обругав себя, Стас вылез из машины, пошел назад.
Метрах в шестидесяти увидел совсем не то, чего боялся. У двойной сплошной лежал крупный лохматый пес — похоже, мертвый. Переждав поток машин, Стас наклонился. Из-под лобастой башки натекла лужица крови, правая передняя лапа нелепо вывернута. Стас постоял рядом, закурил: жалко псину, но что поделать, сам виноват — кто же перебегает шоссе в таком потоке?
Хотел уже идти, но пес вдруг зашевелился, открыл глаза.
— Ну ты чего, парень? — склонился над ним Стас. — Ты живой, что ли?
Пес, не поднимая головы, ощерил зубы и глухо зарычал.
— Ну, я же не нарочно, ты сам сунулся под колеса, я тебя не видел. — Стас снова выпрямился. — Ну что теперь делать-то? Давай я тебя на обочину, что ли, отнесу?
Поднял вялую тушу, пачкая рукав куртки кровью. Пес оказался намного легче, чем он предполагал — тощий, наверное, только шерсть густая, вот и кажется крупным. Пес дрыгнул задними лапами — вроде попытался вырваться, но сил не хватило.
— Да ладно, чего ты, может, еще отлежишься.
Стас донес собаку до обочины, положил на снег. Постоял немного, повернулся и пошел к машине. И тут вдруг пес завыл — негромко, не напоказ, но так безнадежно, что он остановился, словно в спину воткнули ножик.
— Да чего ты, не плачь, — вернулся он к собаке. — Давай уж я тебя до ветеринарки довезу какой-нибудь. Может, все не так плохо, не скули.
Стас снова поднял собаку на руки, донес до машины, положил на пол у задних сидений — пес вытянулся чуть не на всю ширину машины, глухо и негромко поскуливая.
— Ну что, лапа сломана — шину поставил, на голове рваная рана — зашил, а так ушиб, конечно, сильный. Но может, и отлежится, собака еще молодая, только истощенная сильно. — Пожилой ветеринар, пузатый и одышливый, выписал рецепт на обезболивающее, с сомнением посмотрел на Стаса. — Вы ж сами уколы-то делать не будете, поди?
— Да не умею я. — Стас виновато пожал плечами. — Но это не проблема, найду кому колоть.
— А, ну если не найдете, позвоните — пришлю практикантку. Девица молодая, но толковая, инъекции хорошо делает. И вообще звоните, если хуже ему будет, а швы снимать надо будет через неделю или дней десять. Тогда сами привезете. — Ветеринар взял в руки какую-то карточку. — А как кличка-то собаки?
— Да не знаю я! — Стас снова пожал плечом. — Я ж говорю, под колеса сунулся на шоссе, он не мой. Скорее всего, бродячий, вон весь в колтунах каких-то, тощий… Ну, я его подлечу, подкормлю, а потом на место отвезу, мне-то он ни к чему, я неделями дома не бываю.
— Ну-ну, — ветеринар хмыкнул, отложил карточку, — решили, стало быть, гуманитарную помощь оказать? Тогда звоните, если что.
Пес, получивший укол чего-то наркозного, больше не стонал, тихо лежал на заднем сиденье. Дотащив его до квартиры, Стас постелил на полу в холле одеяло, найденное в гардеробной — даже сам не знал, что такое имеется, не иначе домработница Марина запасла для гостей. Положил собаку на одеяло, принес миску с водой, поставил у морды.
— Ну, лежи. Утром поговорим. — Постоял рядом. — Как же тебя звать-то, приятель? Шариком — вроде неудобно, не похож ты на Шарика. Рексом — у меня в детстве была овчарка немецкая Рекс. Но тоже непохож, тот с паспортом был, настоящий, а ты беспородный. На боцмана моего похож, я на флоте служил — тоже рыжий был, как ты, и злой, как собака. Буду Боцманом звать, уж не взыщи. Ты же не скажешь, как на самом деле. Или вообще никак? Ну, спокойной ночи, не скули только, мне выспаться надо, ладно?
* * *
Тепло наплывало, как сладкий сон. Пахло мамой, нежно и спокойно. В бок тыкались братишки, ловили друг друга за лопушистые уши, играли.
— Ну, вот он, какой красавчик! — Теплые руки подняли, перевернули, пощекотали брюхо. — Самый удачный из помета, смотрите, крупнее всех. За полторы отдам, не меньше. Только прививки еще не все сделаны, через пару недель приезжайте, и документы будут готовы.
— А кличка какая? — Низкий мужской голос, другая рука — сильная, твердая, ухватила за холку, подняла так, что он повис, поджав лапы и хвост.
— Первый помет у этой суки, щенки все на «А», этот Арчибальд фон Эббе.
— Ух ты, — восхитился мужчина, — прям-таки фон? Фон дер Пшик? Ну, это уж слишком пышно, будем звать Арчи. Арчи, Арчи! Ладно, заметано, через пару недель приеду, вот задаток.
Его опять опустили на подстилку, мать тут же старательно вылизала его с головы до хвоста — чужие запахи ее раздражали. И он снова привалился к теплому брюху, задирая и покусывая братишек за мягкие уши.
Потом его забрали у матери. Пока жесткие руки поднимали его, поворачивали во все стороны, а он приветливо махал хвостиком, она беспокойно взлаивала, но после команды ушла в вольер. Его посадили в какую-то сумку — в ней остро пахло чужим. Потом запахло еще сильнее, гадко и кисло, сумку затрясло, громко завыл кто-то страшный, но сумку сверху раскрыли, и женский голос ласково сказал:
