Валя забежала на следующий день. Смущенно порывшись в сумке, она вынула желтый лимон и пачку вафель: "Это тебе. Быстрее поправляйся". Маша улыбнулась: "Зря ты, нашла больную! Так, глупость, поскользнулась на ровном месте". - "Хочешь, я могу помочь, в магазин или по хозяйству". - Валя огляделась расторопно. "Вот еще! - Маша отмела предложение. - Мама сходит или Татка, принцесса". - "Везучая ты. - Валя присела на край кровати, аккуратно отогнув уголок простыни. - Живешь в семье, сестренка, брат еще..." - она произнесла и смолкла. "Кстати, - Маша прервала молчание, - а как ты узнала, что я..." - она кивнула на беспомощную ногу. "Догадалась, - Валя отвечала поспешно: - Ты же не пришла, вот я и... Нет, правда, хорошо, когда в семье", - Валя неловко меняла тему. С какой-то неприязнью, поднявшейся из глубины, Маша подумала о том, что никто не заставлял ее приезжать из Ульяновска - жила бы со своей мамой на малой родине Ильича. "Твоя мама... Она не боится, что ты здесь одна?" - Маша спросила, опустив глаза. Кончиком пальца Валя расправила складку простыни: "Чего же бояться? Не в Америке... Везде люди. Скучает, конечно, это - да". - "В Америке, значит, нелюди?" Валя глядела растерянно: "Люди, конечно, но, не знаю... чужие". - "Тебя послушать, здесь - как один - свои. То-то свои тебя затуркали, сидела, как сыч!"
Растерянная улыбка сползала с Валиных губ. Губы стали сухими и жесткими, как будто слова, сказанные Машей-Марией, хлестнули порывом ветра. Она поднялась и взялась за сумку: "Пойду я... Ой, совсем забыла! Декан заходил, на историю, спрашивал тебя". - "Зачем?" - Маша вскинулась: эта дура забыла самое главное. Прижимая сумку к груди, Валя отвечала, что знать не знает, просто зашел, а Галка сказала, что тебя нет, наверное, заболела, а он говорит, как появится, передайте, чтобы срочно зашла ко мне.
"Постой", - с трудом приподняв распухшую ногу, Маша сползала с постели. Словно почуяв недоброе, Валя отложила сумку. "Чего ты? Ну, спросил и спросил, мало ли..." Согнув ногу в колене, Маша распускала восьмерку. Нога, освобожденная от повязки, была вспухшей и примятой. След эластичного бинта выделялся на белой коже: переплеты ткани впечатались глубоко. Осторожно касаясь пальцами, Маша разминала, сгоняя болезненный след. "Йодом надо, сеточку, очень хорошо рассасывает", - Валя подсказывала сочувственно. "Тащи, йод в холодильнике, на боковой полке". - Маша подумала: народные средства.
Валя действовала ловко. Разложив поверх простыни лист бумаги, она установила больную ногу и, коротко и быстро опрокидывая бутылочку, принялась наносить штрихи. Красноватые полосы ложились косыми клетками вниз - до самых пальцев. "Странно, - Маша наблюдала за быстрыми руками, - почему все не намазать йодным слоем?" - "Не знаю, может быть, чтобы кожу не выжгло, а так вроде дышит". - Валя любовалась готовой работой. "Именно что - вроде...- Маша усмехнулась. - Вообще-то, можно что угодно: буквы писать, а еще лучше - цифры". - "Какие цифры? Шпаргалки?" - Валя закручивала йодную пробку. "Зачем шпаргалки, можно и номера, как в концлагере". Верткая пробка вырвалась из пальцев. "Вот растяпа!" - ругнув себя, Валя нырнула под кровать.
Рука, шарившая в темноте, никак не нащупывала. "Да нет, - Маша шевельнула здоровой ногой, - кажется, под тумбочку, туда, в угол". Выбравшись из-под кровати, Валя полезла в угол: "Ой, ножки смешные, похожи на лапы!" - Она настигла вертлявую пробку. "Лапы?" - Маша свесилась с кровати. "Там, у стенки, не видела?" Не сводя глаз с тумбочки, Маша неловко слезала вниз. "Что ты, зачем, разве можно?" Встав на одно колено, Маша ощупала ближние ножки, деревянные, темные от времени. Больная нога не пускала дальше.
Отступив, Валя глядела, как, морщась и подворачивая негнущуюся ногу, Маша-Мария распластывается на полу. Вытянув руки, как щупальца, она нырнула вглубь, дотягиваясь до самой стенки. Валя, замершая у притолоки, не могла видеть пальцев, шевелившихся под самым днищем. Она видела лицо, неловко вывернутое набок: Машина щека упиралась в деревянный край, покрытый вышитой салфеткой. Слежалые кисти свешивались ниже края, закрывая тумбочку почти на треть.
"Черт!" - Маша-Мария села. Словно не замечая Валю, ошарашенно следившую за нею, она торопливо снимала все, что стояло поверх салфетки: хрустальную пепельницу, похожую на половинку раковины, деревянную лаковую шкатулку, украшенную пестрым орнаментом, высокую стеклянную вазу темно-синего цвета. Сняв и расставив по полу, Маша-Мария рывком стянула салфетку и принялась ощупывать ее кончиками пальцев - с изнанки. Ощупав и отбросив, она внимательно осмотрела тумбочку, как будто надеясь найти спрятанный клад, и вдруг, решительно обернувшись к Вале, бросила: "Помогай". Валя ухватила тумбочку за дальний край.
"Так. Ясно". Со стороны, прежде повернутой к стене, открылся задвинутый ящик. Теперь, когда тумбочка стояла, как полагается, наружу торчали темные ножки, похожие на лапы. Проведя пальцами по когтям, Маша-Мария словно очнулась. Ловко, забыв о боли, она поднялась и пошла к дивану. "Смешно. - Маша-Мария улыбалась, но, на взгляд Вали, улыбка складывалась кривоватой. - Сколько живу, ни разу не догадалась заглянуть. А, впрочем, все равно, какая разница". - "Может, обратно, как было?" - Валя вступила робко. "Ну уж, нет, - Маша-Мария вскинула злые глаза. - Зачем же прятать такую красоту, пусть все полюбуются... Ишь, прикрыли салфеткой".
Вскочив с места, она придвинула тумбочку к стене и, ухватив салфетку за угол, брезгливо сунула вниз - под лапы. Кривоватая улыбка, испугавшая Валю, бродила по Машиным губам. "Надеюсь, твоя сеточка поможет, завтра приду обязательно, в крайнем случае, доковыляю". - "Хочешь, я заеду с утра, помогу, как ты одна - в автобусе?" Валин взгляд старательно избегал Машиных губ. "Спасибо, - Маша-Мария покачала головой, - доеду, не инвалид".
Оставшись одна, Маша села на диван и задумалась. То, что открылось сегодня, касалось одних родителей. Немцев, владевших львиной мебелью, выслали раньше, чем она родилась. "Я - ни при чем". - Улыбка вышла холодной и брезгливой. Она приблизилась к тумбочке и, цепко ухватив ящик, потянула на себя. Открывшийся зев был пустым. Сунувшись в письменный стол, Маша вытянула припрятанную тетрадь и пачку тряпочных требований: они лежали меж ненужных корочек, не сданных в библиотеку. "Вот и пускай... Что было - прошло. Нечего тут - в моем столе..." Сложив все в ящик, Маша силой повернула тумбочку лапами к стенке и прикрыла голую поверхность, спустив желтоватые кисти ровно на треть. На место встали мамины вещи: ракушка, вазочка и шкатулка, и, оглядев, Маша осталась довольна. Никакой, даже самый придирчивый взгляд не заметил бы разницы. Завертев ногу тугой восьмеркой, она сняла с полки первую попавшуюся книгу.
Глава 5 1
В кабинет Маша входила, почти не прихрамывая. Видно, сеточка, вычерченная Валей, помогла. Нурбек Хайсерович поздоровался, но поглядел как-то странно: Маше показалось - внимательно и пытливо. Свой взгляд она не отвела, и, неожиданно смутившись, декан привстал и предложил садиться. "Вы приглашали?" - Маша обратилась вежливо. "Да, - он встрепенулся, - собственно, дело не во мне. Вы прекрасно выступили, очень искренне, я заслушался. Как выяснилось - не один я. Там, в президиуме, профессор Успенский. Попросил, чтобы я передал вам его приглашение". - "Куда?" - Маша нахмурилась, не понимая.
"На кафедру, - декан уточнил торопливо, - сказал, что ваша речь произвела на него сильное впечатление, особенно то, как вы говорили о возможности учиться. Сказал, что вы созданы для научной работы". - "Спасибо". - Маша поднялась. Обернувшись от двери, она заметила странную усмешку, мелькнувшую на губах декана. Поймав ее взгляд, Нурбек Хайсерович отвел глаза.
О профессоре Успенском Маша слышала и раньше. Заведующий кафедрой финансов, он читал на их факультете специальность, которая начиналась с третьего курса, однако был одним из тех преподавателей, чье имя долетало до ушей первокурсников. Занятая своими делами, Маша не очень-то прислушивалась, но теперь, после неожиданного приглашения, насторожилась. Не то чтобы она заподозрила что-то определенное, но странная усмешка декана навела на мысль - расспросить. Взвесив возможности, она поняла, что ленинградцев расспрашивать бессмысленно: "Если что и есть, - про себя Маша подчеркивала первое слово, - узнавать надо в общежитии".
Кое-что она могла припомнить и сама. Нурбек преподавал на кафедре финансов, которой заведовал Успенский. Говорили, что деканат достался ему в преддверии докторского отпуска: тяжелая и неблагодарная работа могла повлиять на решение с овета. Поговаривали, что Успенский ему не благоволит и в защите его не заинтересован, но подробности их отношений на поверхность не выплескивались.
Теперь, трясясь в автобусе, она жалела о том, что за эти месяцы не сошлась поближе с общежитскими: Валя в таких делах не в счет. Слишком шатко она чувствовала себя в огромном городе, чтобы прислушиваться и обдумывать. Мысленно Маша сравнивала с собой: такой она была в прежние годы. Глядела на мир чистыми глазами.
