Молчание.
Я достаю из сапожка второй конверт.
Мама говорит:
- Мы решили, что это тебя порадует.
- От имени твоего брата, - поясняет отец, - мы оплатили твое вступление в организацию "ПиФлэг".
- Какой еще флэг? - спрашиваю я.
- Родители и друзья лесбиянок и геев, - расшифровывает мама.
Перри Комо поет:
"Дом - вот лучшее место для проведения праздников".
Молчание.
Мама поднимается со стула и объявляет:
- Я схожу за бананами, которые купила специально для тебя.
Она говорит:
- Мы с папой хотим удостовериться, что ты вне опасности. Поэтому нам не терпится увидеть, как ты пользуешься нашими рождественскими подарками.
Перенесемся в дом Эви, в ту самую полночь, когда я ловлю пытающегося прикончить меня Сета Томаса.
Я без челюсти, мое горло заканчивается некой дыркой. Из нее торчит язык. Вокруг дырки зарубцевавшаяся ткань: темно-красные блестящие шишки, похожие на вишни в вишневом пироге.
Когда я опускаю язык, можно увидеть мое нёбо, розовое и гладкое, как внутренняя сторона спинки краба. Его обрамляют болтающиеся белые корни верхних зубов, напоминающие подковы.
Чаще всего мое лицо закрыто вуалями, но в некоторые моменты они мне абсолютно ни к чему.
Я ошеломлена. В огромный дом Эви в полночь врывается Сет Томас - этого я никак не ожидала.
Сет поднимает голову и видит меня, спускающуюся по винтовой лестнице в холл. На мне персиково-розовый пеньюар Эви, сшитый из шелково-кружевного полотна. Полосы кружева и полосы шелка расположены по косой. Кружево скрывает мое тело настолько же, насколько целлофановый пакет скрывает запакованную в него замороженную индейку. Низ рукавов и внутренние края бортов пеньюара отделаны озонной дымкой из страусовых перьев, точно таких же, какими украшены тапочки, которые сейчас на мне.
Сет неподвижно стоит у основания лестницы, как будто замороженный. В его руке лучший нож Эви - шестнадцатидюймовый. На голове у него ее колготки.
Укрепленный хлопковой тканью ромб, который должен находиться на промежности Эви, красуется на лице Сета. Чулки свисают вниз и смотрятся в его созданном по принципу смешения и подгонки солдатском костюме подобно ушам кокер-спаниеля.
А я кажусь ему видением. Шаг за шагом я спускаюсь вниз. Я приближаюсь к направленному на меня острию ножа походкой манекенщицы, участвующей в вегасском ревю.
О, я восхитительна! Фантастична!
Я сама суть сексуальности.
Сет стоит на месте как вкопанный. И смотрит на меня, затаив дыхание. Он до смерти перепуган. А все потому, что у меня в руках винтовка Эви.
Ее приклад вдавлен в мое плечо, а ствол устремлен вперед. Перекрестие наведено прямо в центр укрепленного хлопком ромба колготок Эви Коттрелл.
Мы с Сетом одни в холле Эви - холле с окнами из стекла с фаской. Окна у парадного разбиты.
На потолке хрустальная австрийская люстра. Когда она включена, то ослепительно сверкает, как дешевые украшения на платье. Из мебели в холле всего одна вещь - небольшой белый с золотом столик в стиле французской провинции.
На нем телефон цвета слоновой кости с золотой трубкой - огромной, как саксофон. В центре круглой панели с кнопками - камея.
Наверняка Эви считает, что эта штуковина - само роскошество.
Держа нож перед собой, Сет говорит:
- Я не собираюсь причинять тебе вред.
Я продолжаю спускаться с лестницы величавой поступью манекенщицы. Шаг. Пауза. Шаг. Сет произносит:
- Давай договоримся, что ни один из нас не умрет. Дежа-вю, думаю я.
Именно так Манус спрашивал, достигла ли я оргазма. Я имею в виду не слова, а интонацию.
Сквозь укрепленный хлопковой тканью ромб Сет выкрикивает:
- Я виноват перед тобой лишь в одном: в том, что спал с Эви!
Дежа- вю.
Хочешь покататься на яхте?
Эта фраза была произнесена точно таким же тоном.
Сет разжимает руку, нож падает вниз и буквально в полудюйме от его ноги, обутой в военный ботинок, входит острием в паркетный пол холла Эви.
Сет говорит:
- Может, Эви сказала, что это я отстрелил твою челюсть? Она лжет, клянусь.
На столике рядом с телефоном лежит блокнот для записей и карандаш. Сет говорит:
- В ту самую секунду, когда мне стало известно, что с тобой произошло, я понял: в тебя стреляла Эви.
Удерживая винтовку одной рукой, я пишу другой в раскрытом блокноте:
сними колготки.
- Я хочу сказать, что ты не должна меня убивать, - произносит Сет, хватаясь за пояс колготок. - Я - всего лишь причина, из-за которой Эви в тебя выстрелила.
Я медленно приближаюсь к Сету, подцепляю пояс колготок дулом винтовки и сдергиваю их с его квадратно-челюстной головы.
Это тот самый Сет Томас, который в Ванкувере Британской Колумбии будет Альфой Ромео. А до Альфы Ромео - Нэшем Рэмблером, Бергдорфом Гудманом, Ниманом Маркусом, Саксом Пятая Авеню и Кристианом Диором.
Тот Сет Томас, который задолго до получения этого имени был Манусом Келли, моим женихом.
Я не говорила вам правды до настоящего момента, так как хочу, чтобы вы лучше поняли, что я испытываю. И что творится у меня в сердце.
Мой жених намеревался меня убить. И даже сознавая это, я продолжала любить Мануса. Я до сих пор люблю Сета.
Мне казалось в ту ночь, что в меня все-таки вонзили нож. Настолько больно было понимать, что, несмотря на все пережитые беды, я все еще чересчур ранима.
В ту самую ночь началась наша совместная кочевая жизнь, жизнь, которая однажды заставила Мануса Келли превратиться в Сета Томаса. А в промежутке между Манусом и Сетом, в Санта-Барбаре, в Сан-Франциско, в Лос-Анджелесе, в Рино, в Бойсе и в Солт-Лейк-Сити этот парень носил другие имена. За период, прошедший с той ночи по сегодняшний вечер, когда я лежу в кровати в Сиэтле и все еще люблю его, Манус был Лансом Копрелом и Чейзом Манхэттеном. А еще Дау Корнингом, Геральдом Трибьюном и Моррисом Коудом.
И все благодаря проекту "Свидетели перевоплощения Бренди Александр", как она сама его называет.
Столько разных имен, но все они принадлежали когда-то Манусу Келли, человеку, пытавшемуся меня убить.
Сколько разных личностей, но все они обладали сногсшибательной внешностью агента сыскной полиции Мануса Келли. У них у всех были обалденные голубые глаза.
"Ты не должна меня убивать" и "Хочешь покататься на яхте?" - обе эти фразы произнес один и тот же человек. Человек, у которого поменялась прическа, но волосы которого всегда сексуально густые и похожи на жесткую собачью шерсть.
Сет Томас - это Манус. Манус обманывал меня, изменяя мне с Эви, но я до сих пор так сильно его люблю, что готова добавить любое количество конъюгированных эстрогенов в его пищу. Я люблю его настолько безрассудно, что мечтаю его уничтожить.
Конечно, вы подумаете, что я должна быть более разумной. Ведь когда-то я была студенткой колледжа. И к настоящему моменту могла бы стать врачом.
Прости меня, мама.
Прости меня, Господи.
Перенесемся в ту минуту, когда я чувствую себя безумно глупой, прижимая к уху огромную золотую телефонную трубку-саксофон. Имени Бренди Александр, неугодной многим королевы, не указано в телефонном справочнике. А мне известно лишь то, что она живет в центре города в многокомнатном номере "Конгресс Отеля" с тремя соседями:
Китти Литтер.
Софондой Питере.
И жизнерадостной Вивьен ВаВейн.
Известными также как сестры Рей, тремя трансвеститами, боготворящими роскошную королеву и готовыми убить друг друга за дополнительный кусочек пространства в платяном шкафу.
Все это рассказала мне Бренди.
Мне следует позвонить ей, но я набираю номер родителей, предварительно закрыв своего жениха-убийцу в нише для верхней одежды. В этой нише, кстати говоря, я увидела множество своих шмоток, тоже растянутых и превращенных в ничто. А ведь именно в одежду я вложила когда-то все деньги, которые заработала.
Я запираю Мануса на ключ и чувствую, что должна кому-нибудь позвонить.
Возвращаться в кровать мне ни в коем случае нельзя. Вот я и звоню. Мой звонок раздается в удаленном от меня на несколько пустынных районов и лесной массив доме. Отвечает папа.
Я говорю своим чревовещательным голосом, стараясь избегать согласных, для произнесения которых необходима челюсть:
- Герк орх корк, эрх гаирк. Хик. Эрг, кох герхох аиргих? Гиго!
Я понимаю, что телефон мне больше не помощник. Папа отвечает:
- Не вешайте, пожалуйста, трубочку. Я приглашу к телефону жену.
Я слышу, как папа удаляется от телефона и говорит маме:
- Лесли, скорее просыпайся! До нас добрались-таки ненавистники сексуальных меньшинств.
До меня доносится отдаленный голос мамы:
- Я не буду с ними разговаривать. Скажи им, что мы любили и берегли нашего сына-гомосексуалиста.
Сейчас ночь. Я разбудила обоих своих родителей. Я говорю:
