Откуда ему было знать, на какой тонкой ниточке все тогда висело. Звон стекла разбудил старуху с первого этажа. Но выглянуть из окна она побоялась. А тем более разбудить соседа, у которого был телефон и откуда можно было вызвать милицию. Она содрогнулась при мысли, что теперь, когда в доме воры, ей пришлось бы вылезти из своей квартиры. Давно надо было мне телефон поставить, подумала она с досадой.
Ни в одном окне никаких теней. Михал вытер о брюки кровавые ладони и, согнувшись, перебежал по газону к аптеке. Вскочил на раму разбитого окна и выдавил плечом второе стекло. Голову он прикрыл согнутой рукой.
Какие же мы идиоты! Михал лежал внутри аптеки на осколках, из обеих ладоней текла кровь, и вслушивался, как там снаружи. На дворе, в доме, на улице.
Удары собственного сердца. Все равно я не могу пошевелиться, что бы там ни было.
Наконец он решился повернуть голову к окну. Внизу проема виднелось совершенно белое лицо Евы.
Говорить он не мог. Только взглядом спрашивал, все ли в порядке.
Пожав плечами, Ева протянула Михалу руки.
Почти инстинктивно он взял их в свои. Ева разом выпрямилась, заскребла носками кедов по штукатурке и очутилась на окне.
От каждого резкого движения, каждого громкого звука Михал чуть не впадал в истерику. Когда она прыгнула прямо на осколки, он едва не рухнул на пол. Съежился и настороженно озирался, не зная, откуда ждать опасности.
— У тебя кровь, — прошептала Ева.
— Ш-ш-ш… Быстро! — Если кто-то вызвал ментов, надо успеть вмазаться до их появления.
Ева зажгла фонарик.
Этого еще не хватало, голова и так идет кругом. Свет ведь можно увидеть из дома напротив. Ни хрена не продумали. Черт! Он чувствовал, как его трясет. Полный облом, не могу даже с места сойти. Надо срочно вмазаться. Прийти в себя. Зараза!
Где же у них опиаты?
Декоративная облицовка под красное дерево. Лекарства по алфавиту, как на показ: бромадрил, диолан, кодеин… Но шкафа с опиатами нет. Не может быть! Михал пядь за пядью ощупывал облицовку. Какие-то рейки, резные филенки, надраенные деревянные шары… Должна же, черт возьми, где-то быть эта треклятая дверца к опиатам! Или, может, секретка?
Каждой жилкой он ощущал, как неумолимо убегают минуты. И с каждой из них ближе шанс провала. А мы не можем найти кайф!
— Возьми с полки хоть что-нибудь, — зашипел он на Еву.
Проклятье! Он яростно ощупывал эту идиотскую облицовку.
Бред какой-то! Ну просто полный бред! Главное, успокоиться.
Ева раздобыла полиэтиленовый мешок и пригоршнями швыряла туда лекарства. Черт бы ее подрал!
Михал постучал по облицовке. По комнате будто прошлись из пулемета. Еще один звук, который могли услышать. Пот залил его с головы до пят. Капли пота стекают по носу, щиплют глаза, щекочут спину…
Наконец это идиотское красное дерево зазвучало глуше.
Здесь! Теперь приподнять окаянную облицовку!
Михал взялся за соседние рейки. Давил их, крутил, взламывал, отдирал одну за другой, понимая, что мажет их кровью. И больше ничего. А если повернуть один из шаров?
Интересно, сколько мы тут?
Он достал из кармана отвертку, всунул в треснувшую филенку и разломал ее.
Дерево поддалось. За ним маленькая щель в несколько сантиметров.
Я сейчас тронусь, понял Михал. В голове шумело. Там тикали какие-то чудовищные часы. Прочь отсюда! Сбежать! А что потом?
Неужели этот стук до сих пор никого не разбудил?
Кретинская облицовка!
Он постучал по боку прилавка. Глупость! А здесь? Проклятье! Сунул отвертку в щель под верхней доской и навалился всем телом.
Треск, будто на землю свалилось дерево. Или у меня уже глюки? Наконец-то!
Ящик с опиатами, укрытый под прилавком. Еще один замок. Михал заработал отверткой.
— Ева!
Внутри был клад. Ферметразин, опиаты, опиатная настойка… Он обнял Еву за плечи. Хотелось летать по аптеке, как олимпийскому победителю в марафоне.
— Машинку! Быстро! — Ева вернулась в реальность.
Он вытащил из кармана одноразовый шприц. Отломил горлышко у ампулы с морфием и набрал. Удивительно, но он настолько владел собой, что сначала подал шприц Еве. Или, вернее, она сама его вырвала.
Тяжесть, а потом сумасшедшая легкость. Страх исчез. Унести бы теперь все это богатство. Но как?
Полиэтиленовый пакет полон лекарствами, коробочки с опиатами. Что делать? Оставить тут лишнее? Ну, нет.
— Михал, — послышался из провизорской голос Евы. Он даже не цыкнул, чтобы она не шумела. Подбежал к ней. Ева выбрасывала грязные халаты из корзины для белья.
— Ну, что?
Какое там благоразумие после четырех кубиков. Михал рассмеялся. А почему бы и нет? Главное — побыстрее закончить и завалиться спать.
Они уложили опиаты на дно корзины, бросили сверху полиэтиленовый мешок, прикрыв все это грязным халатом.
Теперь в путь!
Михал поставил корзину на подоконник и спрыгнул во двор. Потом помог Еве. Схватив корзину, они перебежали газон и подтянули лекарства на забор. Михал залез наверх и помог Еве, чтобы та не поранилась.
Улица все еще была пустынна.
Вдвоем, держа корзину за ручки, они направились в сторону шоссе на Прагу. Страх давно прошел. Если до сих пор ничего не случилось, так чего уж теперь… Морфий действовал. Они шагали по дороге, уже совсем успокоившись. На горизонте виднелось марево пражских огней.
Фантастическая удача. Дотащить бы эту корзину домой, и тогда им не на чем нас заловить. Они брели весенней ночью по берегу Влтавы, как двое безумных влюбленных.
Когда за Злиховом пришлось снова выйти на шоссе, Ева заметила такси, возвращающееся из Баррандова. Замахала рукой.
Интересно, догадается шофер, что у нас в корзине? Михал вопросительно поглядел на Еву. Та пожала плечами.
На всякий случай они проехали лишний квартал. Михал высыпал в ладонь таксиста все деньги, которые нашел в кассе аптеки. Раза в три больше, чем надо. Может, не будет трепаться.
— До свидания, маэстро! — поклонился таксист. — Веселой ночи!
Будет молчать, решил Михал. А то бы не взял бабки.
Еще немного, и все будет в порядке. Запрятать кайф по разным углам. В подвал и на чердак, на случай обыска. Так больше шансов хоть что-нибудь заныкать. Да какой, к черту, обыск! Как они нас найдут? Лучше еще разок вмазаться. Мы ведь это заслужили. Блаженно развалиться на поролоне и вообразить, что мы наконец в раю.
Дерево? Как это? Оно что, пробило пол посреди комнаты? Тропическая пальма, которая растет прямо на глазах. Вся в движении. И ствол тоже.
Нет, это не ствол.
Гремучая змея, она обвилась вокруг пальмы!
Плоская головка с неподвижными льдинками глаз, неотрывно следящими за мной!
Медленно приближается. Вот она уже возле моей головы. Раздвоенный язык. Два ядовитых зуба в чудовищно распахнутой пасти.
— Не хочу, не надо!
Остекленевшими глазами Михал наблюдает, как дерево склоняется все ближе и ближе.
Гремучая змея, изготовившаяся к броску.
— Нет! Не хочу! — завыл он.
Теперь пальма падала прямо на него. Вечное, нескончаемое падение, кошмарный бред.
Только не это, лучше смерть!
Михал схватил нож, воткнутый в буханку хлеба у стены возле поролона. Одним движением перерезал себе артерию на правом запястье.
Пальма исчезла в фонтане крови.
— Ну что, пан Отава? — Снова тот молодой врач с усами. — Ваша болезнь прогрессирует. Вам не кажется?
Михал покачал головой. Что еще?
— До сих пор не кажется? В самом деле? К сожалению, состояние ваше намного хуже, чем в прошлый раз.
Михал опустил глаза. Чего тут говорить.
— Ну, хорошо. — Голос врача — сплошная ирония. — Разумеется, дело ваше, но я бы рекомендовал начать лечение немедленно. Времени для раздумий, скажем прямо, маловато.
Он прав. Конечно, он прав. Надо сократить дозы до минимума. Только тут мне ничего подобного не позволят.
— Вам бы воспользоваться тем, что у вас пропали ломки, пока вы были у нас. Значит, можно приступить к лечению.
— Я и сам справлюсь, пан доктор. Я брошу. И без лечения. Честное слово.
Контролировать дозы. И ничего больше, успокаивал он самого себя. Не перебирать. Черт возьми, теперь у меня по этой части богатый опыт.
— Вы и сами понимаете, что это уже почти невозможно, — снова начинает врач.
Эти пронзительные глаза. Упершийся в тебя взгляд. Михал опустил голову.
— Не отказывайтесь от нашей помощи.
— Спасибо. Серьезно, я справлюсь.
— Вы же сами в это не верите.
— Верю.
Хоть на минуту уснуть. Всю ночь он ворочался на промокших простынях. Трясся от холода, умирал от жары. Похожая на Олину сестра подходила вытирать пот. Уже без улыбки. И без слов.
Он упорно пытался сомкнуть веки.
Спать! Проклятье, хоть бы уснуть! Боль в суставах, пояснице, во всем теле. Какая мука — лежать без движения. Два или три раза, когда, пересилив себя, он открывал глаза, возле его постели был врач с сурово поджатыми губами.
