Джейн стоит в дверях соседнего магазина и разговаривает по телефону. Я бросаю взгляд на нее, но она на меня не смотрит. Интересно, сыграли ли «Мейби Дэд Кетс» мою песню. У меня все крутятся в голове слова Уилла – второго, – что любовь завязана на правде. Мне любовь и правда представляются неудачной парой близнецов.
– Да однозначно, – говорит Тайни, – она просто вонючая тошнотная свинья, но даже при этом все же надо отдать ей должное – какое имя выбрала. Айзек. Айзек. Да я бы даже, наверное, в девчонку мог влюбиться, если бы ее звали Айзек.
Второму Уиллу Грейсону не смешно, но Тайни не сдается.
– Ты, наверное, вообще офигел, когда увидел перед собой порномагазин, да? Кто же в таких местах встречи назначает.
– К тому же там его тезка покупал журнал, – говорю я, поднимая черный пакет в ожидании, что Тайни сейчас кинется рассматривать, что я там прикупил. Но он не кидается.
– Это даже хуже, чем было у меня с Томми, – говорит он вместо этого.
– А что было у тебя с Томми? – интересуется Уилл.
– Он рассказывал, что настоящий блондин, но его так плохо покрасили, что волосы были, как локоны у Барби. К тому же оказалось, что Томми – сокращение не от Том, как он меня заверял. На самом деле он старомодный Томас.
– Да, хуже. Куда хуже, – заключает Уилл.
Мне тут добавить особо нечего, да и Тайни все равно ведет себя так, словно меня не существует.
– Мальчики, оставлю вас наедине, – с улыбкой говорю я. И смотрю на второго Уилла Грейсона, который как-то подозрительно шатается, мне начинает казаться, что он упадет, если резко подует ветер. Мне хочется что-нибудь ему сказать, потому что мне его реально жаль, но я, как всегда, не могу подобрать слова. Так что я говорю, что думаю. – Я понимаю, что это хреново, но в каком-то смысле это к лучшему. – Он смотрит на меня так, словно я полнейшую чушь сморозил, а оно, разумеется, так и было. – Я про то, что любовь завязана на правде. Ведь они делают друг друга возможными, согласен?
Он улыбается где-то на одну восьмую, а потом снова поворачивается к Тайни, из которого – надо отдать ему должное – терапевт получше, чем из меня. Черный пакет с «Mano a Mano» перестал казаться смешным, так что я попросту бросаю его на тротуар рядом с Тайни и Уиллом. А они даже не замечают.
Джейн стоит на бордюре на цыпочках, то и дело клонясь в сторону проезжей части, которая просто запружена такси. Мимо нее проходит кучка ребят из колледжа, один маякует другому бровями. А я все еще думаю о связи любви с правдой – от чего возникает желание сказать правду ей – всю, противоречивую – потому что иначе в каком-то смысле разве я не такой же, как та девчонка? Которая выдавала себя за Айзека?
Я подхожу к Джейн и беру ее за локоть, но как-то слишком осторожно, так что хватаю только куртку. Она поворачивается, и я вижу, что она еще не закончила разговор по телефону. Я ей жестом даю понять: «Ты не спеши, разговаривай сколько надо» – но из этого, наверное, выходит: «Посмотри на меня! У меня судороги в руках». Джейн поднимает палец. Я киваю. По телефону она разговаривает мягким очаровательным голоском. «Да, да. И я тоже».
Я отхожу к кирпичной стене между «Френчи» и закрытым суши-рестораном. По правую руку разговаривают Тайни с Уиллом. По левую разговаривает Джейн. Я тоже достаю из кармана телефон, словно собираюсь отправить эсэмэмку, но вместо этого просто просматриваю свои контакты. Джейн. Клинт. Мама. Папа. Ребята, с которыми я дружил раньше. Которых я едва знаю. Тайни. После буквы «Т» никого и нет. А телефон у меня уже три года.
– Эй, – окликает меня Джейн, я поднимаю взгляд, захлопываю телефон и улыбаюсь ей. – Жаль, что с концертом так вышло.
– Ничего, – говорю, – все нормально. – И это правда.
– Че это за пацан?
– Уилл Грейсон, – отвечаю я, и она недоуменно щурится. – Я в порномагазине познакомился с Уиллом Грейсоном. Я туда пошел, только чтобы поддельными правами воспользоваться, а он собирался встретиться со своим поддельным парнем.
– Блин, если бы знала, что все так повернется, я бы на концерт не пошла.
– Ага, – киваю я, стараясь скрыть свою досаду. – Пойдем, прогуляемся.
Джейн тоже отвечает кивком. Мы направляемся в сторону Мичиган-авеню, «чудесной мили», где сосредоточены все самые большие и самые дорогие магазины Чикаго. Сейчас уже все закрыто, и даже туристы, которыми в течение дня кишат широкие тротуары, уже рассосались по своим отелям, возвышающимся над нами пятидесятиэтажными зданиями. Бездомные, которые просят у туристов милостыню, тоже разошлись, и теперь здесь почти никого, кроме нас с Джейн, нет. Если молчать, правды не скажешь, так что я рассказываю ей все сначала, стараясь представить историю посмешнее, создать впечатление, что она была круче любого концерта МДК. Когда заканчиваю, следует пауза, а потом Джейн говорит:
– Можно я неожиданный вопрос задам?
– Конечно. – Мы сейчас идем мимо «Тиффани», и я на миг останавливаюсь. Бледно-желтый свет уличного фонаря освещает витрину ровно настолько, чтобы в ней можно было увидеть через тройное стекло пустые манекены – серые бархатные шеи без украшений.
– Ты в прозрения веришь? – спрашивает Джейн, и мы идем дальше.
– Гм, а нельзя ли развернуть вопрос?
– Ну, ты веришь в то, что человек вдруг может перемениться? Что ты просыпаешься однажды и что-то понимаешь, начинаешь видеть некоторые вещи по-другому, не как раньше, и бац: у тебя прозрение. Что-то поменялось навсегда. В такое веришь?
– Нет, – говорю я. – Я не думаю, что вообще хоть что-то происходит мгновенно. Возьмем, к примеру, Тайни. Ты думаешь, он каждый день влюбляется? Нет, конечно. Ему просто так кажется, но на самом деле нет. Понимаешь, если что-то за один миг появилось, то оно может и пропасть за один миг, ведь так?
Джейн какое-то время не отвечает. Просто идет молча. Моя рука близко к ее руке, потом мы даже касаемся друг друга, но ничего не происходит.
– Да, возможно, ты прав, – наконец говорит она.
– А с чего такой вопрос?
– Не знаю. Просто так, на самом деле.
История английского языка очень длинна и полна всяких легенд. Но за все это время еще никто «просто так» не задал ни одного «неожиданного вопроса» насчет «прозрений». Неожиданные вопросы, по сути, самые продуманные.
– У кого было прозрение? – интересуюсь я.
– Вообще-то, я думаю, с тобой мне меньше всего следует об этом разговаривать, – отвечает Джейн.
– В смысле?
– Я понимаю, что хреново поступила, когда пошла на этот концерт, – внезапно объявляет она. Мы подходим к пластиковой скамейке, и Джейн садится.
– Да все нормально. – Я усаживаюсь рядом.
– Все не нормально, пожалуй, в самом глобальном масштабе. Я, кажется, немного запуталась.
Запуталась. Телефон. Сладкий девичий голосок. Прозрения. До меня, наконец, доходит правда.
– Это твой бывший, – говорю я. И чувствую, что у меня сердце словно падает на дно океана, и тут я понимаю правду: она мне нравится. Она симпатичная и реально умная, ровно в меру претенциозно, а мягкость ее лица подчеркивает все то, что она говорит, и она мне нравится, и я не то чтобы прямо должен быть честен с ней; мне этого хочется. Видимо, вот так эти вещи друг на друге завязаны. – У меня идея.
Почувствовав, что она на меня смотрит, я натягиваю капюшон. Уши настолько замерзли, что как будто горят.
– Так что за идея? – спрашивает Джейн.
– На десять минут мы забудем о том, что у нас есть чувства. И, не пытаясь никого защитить, себя или других, будем говорить правду. Десять минут. А потом снова станем слабаками, как обычно.
– Идея мне нравится, – говорит она. – Но ты начинаешь.
Приподняв край рукава, смотрю на часы. 10:42.
– Готова? – спрашиваю я. Джейн кивает. Я снова смотрю на часы. – Хорошо… начали. Ты мне нравишься. Но я это понял только тогда, когда подумал, что на концерте ты будешь с другим, но теперь я это понимаю и еще понимаю, что я жопохрюк, но все же ты мне нравишься. Мне кажется, что ты отличная и очень милая… под этим я подразумеваю «красивая», но не хочу этого говорить, потому что это клише, но ты правда красивая… и мне даже плевать, что ты сноб в музыке.
– Это не снобизм; у меня просто хороший вкус. Я раньше встречалась с одним парнем и знала, что он будет на концерте, и хотела пойти с тобой, отчасти потому, что знала, что Рендэл туда придет, но я даже без тебя хотела пойти, потому что знала, что он там будет, а потом он меня заметил на песне «Краткий обзор парадоксов путешествий во времени» и крикнул мне на ухо, что у него было прозрение и что теперь он понимает, что мы просто обязаны быть вместе, а я типа такая: я так не думаю, а он процитировал слова из стихотворения Каммингса о том, что поцелуи – удел лучше, чем мудрость, а потом еще оказалось, что он попросил МДК посвятить мне песню – раньше бы ему такое точно в голову не пришло, и мне кажется, что я заслуживаю быть с человеком, которому нравлюсь неизменно, а ты-то не такой, так что я не знаю.
