Главбух Галина Степановна подняла на меня красные от постоянного пересчета глаза и ответила твердо, как прокурору:
— СОС не торгует ничем, кроме специального лекарства.
— Но было бы выгодно продавать «Убийцу» вместе с той же глюкозой, скажем? Помните — хочешь колбасы, купи ставриды?
— СОС не торгует ничем, кроме специального лекарства.
Я не сдавался.
— Что, и шприцы в купе с «Убийцей» не продаем? Это же нонсенс — внутривенным торгуем, а предмет для его введения на прилавке отсутствует.
— СОС не торгует ничем, кроме специального лекарства.
— Вот так трудишься, трудишься целый день, а придешь в женский коллектив, и душой отходишь. Тут тебя и словом теплым обогреют, и взглядом пригладят. В общем, приятно с вами было поговорить. Есть люди, с которыми можно обсудить любые темы.
Прикрыв дверь, я вышел в коридор в разлохмаченных чувствах. Если бы СОС продавала хлорид, то это незачем было бы скрывать. Хлорид натрия — не «ангельская пыль». Мучимый догадками, я зашел в аптеку на Кутузовском, рядом с домом, и попросил стандарт цитрамона и бутылку хлорида натрия. Мне дали то и другое и сунули в пакет чек, из которого следовало, что за хлорид с меня взыскали 14 рублей 70 копеек. Из этого следовало, что СОС в лице президента закупает у оптового поставщика препарат дороже, чем он распространяется в розницу. Это совсем уже не похоже на практичного, понимающего толк в цене жизни Сергея Олеговича.
О непрактичности ученых ходят легенды. У Фазиля Искандера есть в повести «Стоянка человека» эпизод, где такой вот ученый, проходя мимо нищего, бросает ему в кепку пуговицу. Нищий на следующий день, завидев ученого, протянул ему вчерашнее подаяние и сказал что-то похожее на: «Если вы бросили мне пуговицу, исходя из соображений профессиональной рассеянности, то я вас прощаю. Если же вы думаете, что я коллекционирую пуговицы, то вы ошибаетесь». Можно, конечно, предположить, что Сергей Олегович Старостин покупает хлорид за бешеные деньги из-за профессиональной рассеянности, и по сравнению с версией, что он коллекционирует хлорид, эта версия будет выглядеть более обоснованно. Однако мне почему-то не верится, что никто из многотысячного окружения ученого, да что окружения — хотя бы никто из числа его единомышленников, не подсказал главе СОС, что лучше уж тогда хлорид в таких количествах покупать в аптеках, экономя на этом миллионы, чем у Милорадовой, миллионы на этом теряя.
Из дома я позвонил в фармацевтическую компанию. Там мне сказали, что готовы продать хлорид за 11 рублей 23 копейки за 400 миллилитров. Если я возьму, как обещал, и во что им решительно не верится, 685 тысяч литров в стандартной таре, то они продадут мне хлорид за 10 рублей. Но в этом случае, хотя этот вариант им и представляется мифическим, мне придется подождать что-то около двух недель, потому что процесс изготовления хлорида натрия хотя и прост, но все-таки отличается от процесса изготовления водки, и в таких количествах в течение месяца хлорид не потребляет вся Московская область. Как бы основываясь на последнем своем заявлении, фармацевтическая фирма тут же предложила мне услуги по транспортировке хлорида в отдаленные районы, в том числе и Севера.
После ужина, на котором к столу были поданы жареные свиные ребрышки и великолепный портвейн к ним, я попросил своего личного бухгалтера Ирину просчитать все суммы. Через десять минут она мне, лежащему на диване и наблюдающему за тем, как Жан Рено со шлемом на голове бегает по современной Франции, сунула под нос листок бумаги и улеглась рядом. Я посмотрел на лист и бросил его на пол. Через минуту мы смеялись над «Пришельцами» вместе.
Из подсчетов Ирины выходило, что Сергей Олегович, даже если предположить, что ему действительно необходимо для оздоровления нации 685 тысяч литров хлористого ежемесячно, переплачивает что-то около восьми миллионов рублей каждые тридцать дней, то есть около трех с половиной миллионов долларов каждый год.
Когда он принимал меня на работу в СОС, он внимательно смотрел мне в глаза и говорил о том, что я ему нужен, дабы мой искушенный в вопросах права мозг обеспечил безупречную юридическую поддержку и юридическое же сопровождение каждой сделки. При этом говорил так, что я обязан был запомнить — защищать компанию я должен именно от государственных структур, а не от недобросовестных партнеров. Недобросовестными партнерами, как я уже догадался, занимался юрист Говорков. По природе своей я логик. Исходя из имеющихся у меня данных я незамедлительно делаю такой вывод: если я вопросами охраны компании от государственных посягательств буду заниматься с таким же успехом, с каким юрист Говорков обеспечивает ежегодные потери СОС, мне светит хорошее будущее и перспектива занять место находящегося в вечной командировке начальника юридического отдела. Даже не заглянув в офис после прибытия из командировки в Питер, он зашел лишь в бухгалтерию, чтобы сдать старое командировочное удостоверение, получить новое и убыть, как мне сообщила Галина Степановна, в Саранск. За семь полных дней службы я еще ни разу не видел своего начальника. Говорят, он милый человек, очень ответственный и собирает пробки от бутылок, коих в его коллекции уже 340 штук. Я охотно доверяю информации о том, что мой неуловимый босс собирает пробки, но догадаться, чем собирается заняться начальник юротдела компании с мировым именем в Саранске, на то у меня ума не хватает. Я был раз в Мордовии. Все население этой республики делится на три равные части. Первая часть сидит, вторая отсидела, третья скоро сядет. По этой причине в Мордовии с большим удовольствием ждали бы специалистов по борьбе с туберкулезом, нежели с раком. Больной раком доберется до Москвы и через месяц выйдет здоровым человеком, а вот отправлять в столицу многотысячную толпу заключенных, страдающих открытой формой туберкулеза… Я говорю так не из-за цинизма, а из соображений экономической объективности. Операция в клинике Старостина стоит около 200 тысяч долларов, продаваемые СОС в специализированных аптеках инъекции «Убийцы рака» — это только начальный курс лечения, которое обязательно должно заканчиваться в клинике, очередь куда расписана на два года вперед. Но и ампулы с «Убийцей» стоят немало. 10 тысяч долларов потянет не каждый саранчанин (или саранец?), не говоря уже о жителе какой-нибудь Зубовой Поляны. Из этого следует, что юридические разведки нужно осуществлять в районах Лазурного Берега, Кипра или лондонского Челси, а никак не в дотационных регионах России. Так что за каким бубновым интересом мой начальник полетел в Мордовию, про то знать лишь ему и совету директоров СОС во главе со Старостиным. Наверное, будет договариваться с местными фармацевтами о поставках хлористого натрия по 20 рублей.
Я спросил мнение Ирины. И она, человек математического склада ума, не отрывая взгляда от экрана, где герой Кристиана Клавье рубил секирой капот новенького «Рено», тут же ответила:
— Они дадут взятку губернатору Мордовии и построят в Саранске «дочку» СОС. Если, как ты говоришь, раковые больные могут ездить в Москву со всей России, тогда почему бы им не ездить в Саранск? Там дешевле земля, следовательно, дешевле аренда, то есть меньше затраты для компании. Какая разница, в каком регионе тебе на счет будут падать деньги, если счет у тебя в Москве? — и она засмеялась, когда Жакуй назвал негра сарацином.
Завтра я разыщу Милорадову, которая, если верить документам, зарегистрирована на улице Боженко в Западном округе. Не очень понятный выбор места жительства для человека, зарабатывающего по три с половиной миллиона долларов в год на хлористом натрии. Я разыщу Милорадову, хотя совсем недавно из уст президента компании слышал настоятельную просьбу не утруждать себя ничем подобным. Но я дитя начала восьмидесятых, и если я не пойму, зачем один из умнейших людей планеты спускает бабки в унитаз, мне очень трудно будет ходить по коридорам его компании.
— Не искал бы ты ее, Герман, — словно читая мои мысли, оторвалась от экрана Ирина и посмотрела на меня тревожным взглядом. — Зачем? Тебя любят как сына, и не каждый сын получает такие подарки. Ты говорил, что Старостин не имеет детей. Так не похоже ли то добро, что он тебе дарит, на переливающуюся через край нерастраченную отцовскую любовь? Меня бы кто так удочерил…
Как вы думаете, откуда пошло слово «проституция»?
Думаю, что «проституцию», при всей ее ориентации на западное заимствование, следует сближать с банальными русскими понятиями «прости», «просто» и трансформированным «иуция». Ведь ни в одном языке мира блядство не звучит как проституция. Только на русском. Кто-нибудь слышал выражение «проститьюшн» или «проститутионе»? Вряд ли. Мне кажется, что с течением времени, по закону языка, произошла мена местами, перестановка звуков. «Иуция» — не что иное, как древнерусское переложение имени Иуды. Иуция — некое подобие глагола, то есть поступать так, как поступал бы Иуда. Но господь велел прощать, отсюда и «прости». И сделать это, простить, не так уж трудно, то есть «просто». Иначе говоря, «проституция» это не что иное, как плохой поступок, сродни выходке Иуды, который тем не менее простить следует, хотя это и есть смертный грех.
