В воскресную школу с Блетчли и Колином начал ходить Майкл, сын мистера Ригена. Он был высокий, с длинным худым лицом и длинным носом. Глаза у него были белесо-голубые, как у мистера Ригена. Когда они вместе шли по улице, люди смеялись, такой один был толстый, а другой тощий. Риген этого как будто не замечал, но Блетчли нетерпеливо ускорял шаг, и от этого его колени становились все краснее. Когда они возвращались из воскресной школы, Риген шел по одну сторону мистера Моррисона, Блетчли — по другую, а красноглазая женщина держалась немного впереди или сзади.
На третье воскресенье Риген взял с собой скрипку. Так ему велела жена священника, и перед началом службы она объявила, что один мальчик принес свой инструмент; Риген вышел из-за своего стула и подал ей футляр, а она подняла его повыше, чтобы все видели.
Скрипка была похожа на большой красновато-коричневый глянцевитый орех в ложбинке из зеленой бязи. Риген две недели разучивал духовный мотив, и, когда был объявлен последний гимн, он встал рядом с роялем и вынул скрипку из футляра.
Дети молча смотрели на него. Он подложил под подбородок сложенный носовой платок, наклонил голову, чтобы его прижать, а потом уперся в него скрипкой.
Блетчли не спускал с него глаз. Когда они шли сюда, он вдруг пнул футляр ногой и сказал:
— Священник ее у тебя отберет. С такими вещами туда входить запрещается.
— Мне миссис Эндрюс велела, — сказал Риген, имея в виду жену священника.
— А она не священник, — сказал Блетчли. — И если она не делает того, что велено, он дает ей жару.
Однако теперь Блетчли смотрел на него с улыбкой. Потом он сморщился, сощурил глаза, поглядел на мистера Моррисона, снова сморщился и уставился в потолок.
Глаза Ригена раскрывались все шире, он скашивал их на скользящий по струнам смычок, вдруг останавливался и вздрагивал всем телом, если мелодия скрипки расходилась с роялем. А когда дети, а главное, Блетчли начинали петь, ее звуки замирали.
Блетчли пел, закрыв глаза, повернув лицо в сторону скрипки, задрав голову, точно обращался прямо к Ригену.
На обратном пути он снова пнул футляр.
— Будешь так ее таскать, она у тебя разобьется, — сказал он. — А спорим, на рояле ты все равно играть не умеешь!
— Нет, — сказал Риген.
— А мой двоюродный брат умеет, — сказал Блетчли.
Несколько дней спустя Колин увидел, что Блетчли и Риген играют на пустыре за домами. Риген вез Блетчли на спине. Его тощее тело сгибалось под тяжестью, подбородок почти касался колен. Блетчли бил его по ногам палкой, покрикивал «но-о! но-о!» и щелкал языком. Они обогнули яму с осыпавшимися краями.
Через несколько минут мистер Риген прошел через свой огород. Он только что вернулся с работы и был еще в желтых перчатках и котелке. Только расстегнутые пуговицы пиджака показывали, что он вернулся домой.
— Эй! — крикнул он и, когда Блетчли оглянулся, добавил: — Слезай с него.
— Что? — сказал Блетчли.
— Слезай с него, — крикнул мистер Риген.
Блетчли слез и остановился, глядя на мистера Ригена.
— Майкл, — крикнул мистер Риген. — Садись ему на спину.
Риген, нагнувшись, растирал ноги, побагровевшие от ударов палки.
— Садись ему на спину! — крикнул мистер Риген.
Блетчли стоял неподвижно, не спуская глаз с мистера Ригена, а Риген хватал его за плечи, пытался влезть ему на спину, но у него ничего не получалось.
— Присядь, — крикнул мистер Риген и махнул рукой.
— Что? — сказал Блетчли.
— Нагнись.
Блетчли немного пригнулся, по-прежнему глядя на мистера Ригена, и Риген кое-как взобрался ему на спину. Блетчли стоял, покачиваясь, ухватившись за ноги Ригена.
— Отдай ему палку, — крикнул мистер Риген и, когда Блетчли отдал палку, снова крикнул: — А ну, пошел.
Блетчли пошатнулся, вздернул Ригена повыше и, с трудом удерживая равновесие, побрел по кругу.
— Стукни его, — сказал мистер Риген.
Риген поднял голову, глаза у него были большие и круглые, словно он играл на скрипке.
— Стукни!
Риген махнул палкой позади себя и ударил Блетчли по ногам.
— Ой! — вскрикнул Блетчли и сморщился.
— Быстрей, — крикнул мистер Риген.
— Не могу, — сказал Блетчли и захныкал.
— Быстрей, не то я сам сейчас к вам выйду.
Блетчли побежал, щеки у него тряслись, колени терлись друг о друга.
— Ой! — вскрикивал он. Всякий раз, когда мистер Риген отдавал новую команду, он вскрикивал все громче, стараясь, чтобы его услышали дома.
— Быстрее, — командовал мистер Риген. Он весь покраснел, словно следил за игрой в крикет, и заложил большие пальцы в жилетные карманы. — Быстрее, не то я сам тебя огрею.
Блетчли упал.
Он испустил громкий вопль и свалился набок. Глаза его были зажмурены, рот открыт. Он стонал и держался за лодыжку.
— Ой, — сказал Блетчли. — Я сломал ногу.
— Я тебе и вторую сломаю, если ты еще хоть раз возьмешься за свое, — сказал мистер Риген. — Вставай, не то я сам тебя подниму.
Блетчли встал. Он снова застонал и зажмурил глаза, задрав голову.
— Я иду домой, — сказал он, добавив еще что-то, чего мистер Риген расслышать не мог, на всякий случай оглянулся и захромал к своему забору, раскинув руки для равновесия, испуская стоны и гримасничая.
— Если ты еще раз попробуешь его возить, — сказал мистер Риген сыну, — я сам тебя изукрашу. Он тебя бьет палкой, и ты его бей.
— Хорошо, папа, — сказал Риген.
Блетчли, старательно сохраняя страдальческий вид, перелез через забор, испустил стон, снова захромал и, морщась, словно от невыносимой боли, побрел через огород к дому.
— Мам! Мам! — закричал он, подходя к крыльцу. — Мам! — взвизгнул он в последний раз и, когда дверь открылась, рухнул на ступеньки.
Однако после этого Блетчли и Риген стали неразлучны. Каждое утро они вместе шли в школу одинаковым медленным шагом, на спинах у них были одинаковые ранцы, и в каждом лежали яблоко, пузырек чернил, который часто разбивался, и ручка. Иногда их матери стояли, разговаривая, на улице или одна из них шла к другой мимо палисадников. Некоторое время спустя они уже вместе ходили к утренней службе. Иногда их сопровождал мистер Блетчли в коричневом костюме, а потом с ними начали ходить и Блетчли с Ригеном. Порой было слышно, как мистер Риген кричит им что-то из окна спальни, когда они проходят мимо.
— Они в церковь пошли, Гарри, — говорил он, пройдя дворами до их заднего крыльца, на котором, читая газету, сидел отец. — Она каждый вечер ставит парня на колени перед кроватью.
— На колени? — сказал отец.
— Молиться заставляет.
— Ну что же, — сказал отец. — От молитвы вреда не бывает.
— И пользы тоже, — сказал мистер Риген. — Сама дура и из него дурака делает.
— Ну что же, — повторил отец, не отрывая взгляда от газеты. — Заранее ведь не угадаешь. — На этот раз он был не склонен вступать в разговоры.
— Вот-вот, — сказал мистер Риген. — Как ни крути, а будет то же самое.
По воскресеньям мистер Риген ходил без пиджака, расстегнув все пуговицы жилета, кроме последней, но в рубашке с крахмальным воротничком и в галстуке цветов школы, в которой он когда-то учился. Тонкая золотая цепочка тянулась от верхней пуговицы жилета до верхнего левого кармана.
— Только на конце-то просто кусок булыжника, — говорил отец. — Я точно знаю.
После того как ему не удалось устроиться на шахту в поселке, его восхищение мистером Ригеном поостыло.
— Риген человек хороший, — говорил он. — Только почему он жалуется, а делать ничего не сделает?
— Жены боится, — сказала мать. — Он всех женщин боится, в том-то и дело.
— Женщин? — Отец засмеялся и с недоумением поглядел на нее. — Да если бы он их боялся, — добавил он, все еще смеясь, — так перед мужчинами и вовсе хвост поджимал бы. А этого за ним не водится. Сколько лет я его знаю.
Мать кивнула, но ничего не ответила.
Услышав это объяснение, отец на некоторое время снова почувствовал к мистеру Ригену прежнее уважение и по утрам в воскресенье, когда миссис Риген и Майкл уходили в церковь, даже шел к нему через дворы, и они сидели рядом на крыльце, смеялись тому, что вычитывали из газеты, а иногда к ним присоединялся мистер Стрингер или мистер Батти, и чуть позже все они шумной компанией отправлялись в Клуб.
Именно мистер Риген подал мысль, что Колину следует готовиться к отборочным экзаменам. В случае успеха он сможет поступить в следующем году в городскую классическую школу, а если он не доберет баллов, то можно будет попробовать еще через год. Если же у него ничего не получится, то он поступит в обычную среднюю школу на другом конце поселка — кончавшие ее почти все шли работать на шахту.
— Риген верно говорит, — сказал отец. — Ты хочешь, чтобы он стал таким, как я или как Риген, получал бы деньги за то, что весь день просиживает задницу? Я бы знал, что выбрать.
