— Розамонд, милая, — произнесла она наконец, — понимаю, что прошу о невероятно огромном одолжении, но не могла бы ты приютить Tea на… (Я ждала, будто загипнотизированная.) На две недели? Или на три?
У меня были возможности изучить повадки Беатрикс, и поэтому ее просьба не показалась мне такой уж наглой. Могло быть и хуже. Думаю, именно на такой эффект и рассчитывала Беатрикс, и этот трюк ей отлично удался. Но не это решило дело. Я посмотрела на малышку Tea — девочка, скатившись с невысокой горки, опять бежала к лесенке, чтобы скатиться снова, с упорством робота, запрограммированного на одно и то же действие, и выражением сердитой сосредоточенности на лице, — и мое сердце растаяло. Ну как не полюбить такого ребенка! Конечно, я пригляжу за ней и две, и три недели, — а может, и дольше. Схватив Беатрикс за руку, я сказала, что ей не о чем беспокоиться: если Ребекка не станет возражать, мы с удовольствием возьмем Tea.
* * *
А вот станет ли Ребекка возражать, я понятия не имела.
Но долго пребывать в неведении мне не пришлось. Ребекка вернулась с ужина в кругу семьи довольно рано, около десяти часов. Беатрикс с Tea уже легли спать. Плеснув Ребекке бренди, пристрастие к которому развивалось в нас с небывалой скоростью, я передала ей просьбу Беатрикс.
Сперва Ребекка ошарашенно смотрела на меня. Потом всполошилась:
— Надеюсь, ты отказалась?
— Не совсем, — ответила я. — Сказала, что надо посоветоваться с тобой. Не будешь ли ты против?
— Так вот, я против, — отрезала Ребекка, залпом допила бренди и решительно удалилась в ванную.
Когда она вернулась, я попыталась уломать ее. Мол, ребенка нам оставляют на короткое время, а Беатрикс приходится мне не только кузиной, но и другом детства. Бесполезно.
— Прекрати, — сказала Ребекка. — Я хочу, чтобы уже завтра утром их обеих здесь не было.
Разговор на этом не закончился, но продолжился в более резких тонах, в итоге Ребекка улеглась спать в гостиной одна, а я ушла в спальню, где были наглухо задернуты шторы, села на кровать и расплакалась. В темноте Беатрикс протянула руку и положила мне на бедро. Tea по-прежнему крепко спала.
— Бедненькая, — ласково забормотала Беатрикс. — Из-за меня ты поссорилась с подругой, да?
Я кивнула, разделась до нижнего белья и легла с другой стороны кровати, Tea оказалась между нами. Беатрикс опять вытянула руку, и мы сцепили ладони над спящим ребенком. Помнится, Tea вздыхала и ворочалась во сне. Помолчав, Беатрикс шмыгнула носом (похоже, она тоже плакала):
— От меня одни неприятности, верно? Ты должна ненавидеть меня за то, что я приперлась сюда вот так, без предупреждения.
— Я на тебя не в обиде, — ответила я.
И это было правдой.
Глупо притворяться, будто я помню наш разговор от первого до последнего слова. Подозреваю даже, что мы не столько разговаривали, сколько лежали с широко открытыми глазами и молчали. Но я точно помню, как Беатрикс ни с того ни с сего отметила нашу необычайную близость с Ребеккой и добавила со значением:
— Будто вы чуть больше, чем просто подруги. — Я ничего не ответила, но сердце мое забилось, а она продолжала с деланной наивностью: — Твои родители наверняка будут страшно рады, когда узнают, что в твоей жизни появился такой человек. Девушка, с которой ты неразлучна практически всегда и всюду.
Я посмотрела на нее, гадая, к чему она клонит и что означает блеск в ее глазах, различимый даже в сумраке спальни. Беатрикс опять взяла меня за руку, пожала ее, а потом, уставившись в потолок, где на пятне лунного света дрожала тень от вяза, росшего за окном, спросила:
— Помнишь?..
Она могла не продолжать. Я сделала это за нее:
— Ночь в Шропшире? Когда мы задумали сбежать?
И воспоминания завладели мной.
— Сколько лет прошло, — не произнесла даже, но выдохнула Беатрикс. — Сколько всего случилось с тех пор. И все же…
И опять я знала, что она хочет сказать.
— Да, — подхватила я, — иногда кажется, будто это было только вчера.
И внезапно мне почудилось, что тот вечер, то незабываемое удивительное приключение вовсе не кануло в прошлое, но что я снова переживаю его вот сейчас, в этот самый момент.
И мы с Беатрикс лежим рядышком не на кровати, а под раскидистыми ветвями деревьев, на краю поля дяди Оуэна, и неподвижная фигурка между нами — не Tea, но моя вязаная собачка Тенек, которую я крепко прижимаю к груди. Беатрикс просунула руку мне под голову, я прижалась к ней, и мы лежим так и смотрим на звезды. Совсем рядом жалобно ухает сипуха, шелестят деревья и слегка колышется трава, в которой не прекращается какая-то своя, едва уловимая таинственная жизнь. Ощущения Беатрикс стали моими. Луна поднимается все выше, сипуха вдруг с шумом срывается в полет, мелькая между ветками деревьев. Несмотря на холод, я счастлива…
Когда я проснулась, Беатрикс в постели не было. Я села, озираясь, сердце громко стучало. Потом я услыхала, как за дверью, в гостиной, Беатрикс беседует с Ребеккой. Уже наступило утро. Я торопливо вылезла из кровати, накинула халат.
— Знаю, сегодня у тебя очень важный день, — обратилась я к Ребекке, — мы должны подготовиться и все такое. Но я хочу сказать, что приняла решение. Tea останется с нами на несколько недель.
Ребекка уставилась на меня, сжав губы в узкую твердую линию. А Беатрикс обняла и благодарно поцеловала. Tea, лежавшая на полу в пижаме, закрашивая красным карандашом клеточки в газетном кроссворде, не подняла головы. И больше на эту тему не было сказано ни слова.
Вот почему на фотографии Ребекка так зла на меня и почему мои волосы в таком беспорядке, а на моем чулке, над правой щиколоткой, спустившаяся петля длиной чуть ли не в десять сантиметров, которую я даже не заметила.
Гнев Ребекки скоро выветрился. В ту пору она слишком любила меня, чтобы долго сердиться.
— Думаю, все будет хорошо, — сдалась она вечером того же дня, глядя на Tea, сидевшую за маленьким столиком. Девочка макала хлебные палочки в яйцо, которое мы ей сварили. Беатрикс уже распрощалась с нами, отбыв в аэропорт. — А может, нам удастся отдохнуть в эти две-три недели, пока она с нами, — взялась строить планы Ребекка. — Съездим вместе на море или еще куда.
Я счастливо улыбалась. Все будет замечательно.
Беатрикс потребовалось много больше времени, чтобы добиться своей цели. Вернулась она только через два с лишним года.
— Черт, — Джилл глянула на часы: половина седьмого. — Придется нам прерваться.
На улице уже два часа как стемнело. Дорожное движение, достигнув предела насыщения в час пик, начало потихоньку редеть, но три женщины на самой верхотуре дома, где жила Кэтрин, словно выпали из жизни города. Джилл и Кэтрин все так же сидели на старом иссохшем диване; Элизабет, давно покинув вращающееся кресло, устроилась на полу между ними, привалившись спиной к дивану и положив голову сестре на колени. Кэтрин щелкнула кнопкой на пульте, и кассета остановилась. В оцепенении они продолжали сидеть как сидели, пока звуки внешнего мира вновь не проникли в их сознание, степенно занимая прежние места и оттирая в сторонку зыбкие образы, навеянные повествованием Розамонд.
— Мам, ты ведь слышала раньше обо всем этом? — нарушила молчание Кэтрин. — От тети Розамонд?
— Нет, — покачала головой Джилл. — Сегодня впервые.
— Но ты же видела фотографии, о которых она говорит?
— Не все. — Джилл уже решила про себя, что, как только вернется домой, вытащит фотоальбомы Розамонд с чердака, куда их успел упрятать Стивен, и рассмотрит снимки повнимательнее.
— Как бы я хотела поехать в «Мызу», — мечтательно произнесла Элизабет. — Какой он, этот дом?
— Розамонд его в точности описала. — Джилл встала и потянулась. — Когда я была маленькой, мы каждый год ездили туда на Рождество. По-моему, однажды там была Розамонд… вместе с Tea. — Нахмурившись, она силилась восстановить полузабытое воспоминание. — Точно не могу сказать, но как-то Розамонд приехала с молодой девушкой, и мы толком не знали, кто она такая. Лет ей было семнадцать или восемнадцать. Наверное, это была Tea.
— А мы можем поехать туда? — спросила Элизабет. — Давай в следующие выходные отправимся все вместе на машине?
Джилл рылась в сумочке в поисках помады.
— Не вижу смысла. Айви и Оуэн передали имение одному из сыновей — Реймонду, кажется. После чего дела на ферме пошли вкривь и вкось. Реймонд ее продал, и последний раз, когда я там была, дом стоял заколоченный и пустой. Потом «Мызу» кто-то купил, соорудил бассейн, как водится, и тому подобное. Теперь дом выглядит совсем по-другому.
Они взяли такси. Сестры уселись на откидных сиденьях, спиной к водителю, а Джилл сзади, лицом к девочкам. На ее сиденье свалили футляр с инструментом, небольшой усилитель, холщовую сумку, набитую спутанными проводами и кабелями, и плоский чемоданчик с электронным устройством, которое Джилл не смогла опознать. Янтарные отблески уличных фонарей мелькали на ее лице, пока она ерзала, пытаясь устроиться поудобнее.
