Она поправляет подтяжки.
– Готова ли ты быть вамп?
– Как никогда.
Помогло бы, если бы я знала, что такое вамп. Я знаю большинство слов от отца, и он никогда об этом не упоминал. Это имеет отношение к вампирам[21]? Я должна выглядеть кровожадно? Возможно ли выглядеть кровожадно в трикотажных шортах? Во время репетиции я сосредоточилась на походке, остановке, повороте и старалась не упасть. Также на том, чтобы не смотреть в камеру, потому что мы должны притвориться, что её там нет. Сэнди МакШанд продолжает говорить с таким сильным шотландским акцентом, что я не могу разобрать большинство слов. “Перестань трястись" было определенно сказано. Но прямо сейчас я чувствую, как будто у меня нет контроля над моим телом.
– Расслабься, – говорит Шехерезада. – Это весело. Попробуй.
Её имя знакомо, и вдруг я вспоминаю почему. Она должна быть та девушка, с которой Ник нарушил правила, увлекшись ею. «Модел Сити» не может же представлять двух Шехерезад? Я, кажется, помню, Фрэнки говорила, что она “испортила его”. Как? Он, конечно, кажется испорченным: обиженный, неприветливый, и против модельного бизнеса. Ну, это, конечно, не потому, что она некрасивая.
В этот момент ей кивает человек в наушниках, кто-то хлопает по спине, и она выходит. Я наблюдаю за ней на мониторе, как она идёт, а потом замирает на пару минут, пока Сэнди рассказывает о вдохновении, предшествующем созданию одежды. Вдохновением послужила не викторианская купальная машина, как я себе представляла, а Дягилев, импресарио 1900-х годов, который основал "русский балет". Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь пытался сделать балет из вязаной одежды, но ведущие ток-шоу серьёзно кивают и выглядят пораженными.
Шехерезада выставляет бедро, чтобы убедиться, что она по диагонали относительно к камере. Она сказала мне, что если стоять лицом к камере, то выглядишь намного шире. Она выглядит холодной и далекой. Это вамп? Я решаю попробовать это в любом случае.
Через минуту меня готовят к выходу. Я представляю Шехерезаду как девушку будущего художника. Она позировала для него? Это она была в журнале, который показывала Кассандра на моей первой фотосессии? Она вертела головой так, что нельзя было рассмотреть её лицо, но волосы были похожи. Мне пришла в голову мысль, что если Ник Споук любит девушек с длинными волосами до талии, то у меня нет не единого шанса. Не то чтобы он вообще у меня был.
Человек в наушниках кивает мне. Шехерезада выходит из кадра и холодно мне улыбается. Ещё один человек с планшетом тычет мне в спину, намного сильнее, чем я ожидала. Я, дрожа, начинаю идти к синей Х на полу, где должна остановиться и повернуться. Когда я уже на полпути, один из ведущих выкрикивает:
– И обувь, Сэнди. Расскажи нам о потрясающей обуви.
И что я должна делать? Мне нужно продолжать идти, как и раньше, или я должна ходить вокруг, так чтобы они могли восхищаться обувью? Я замираю и выставляю бедро, так как делала Шехерезада, поворачиваюсь к камере так, чтобы я не выглядела огромной. Что там сказал Сэнди? Я помню только про обольщение, но были и другие слова. “Жарко”, вероятно, было одним из них. Мне ужасно жарко под лампами студии, поэтому это нетрудно. Я думаю о Кристен Стюарт – она была великолепным вампиром. Может быть, я могла бы выглядеть как она: бледной и мрачной. Я пробую.
Сэнди о чём-то говорит. Я так занята копированием Кристен Стюарт и тем, что стараюсь не дрожать, что не слышу его. Он машет вокруг руками. Он хочет, чтобы я покрутилась. Что я и делаю. Потом я вспоминаю, что я в неположенном месте, так что я иду к отметке и делаю это снова. Неплохо, я думаю. Теперь другой человек с планшетом машет мне. Он машет мне, что я должна идти обратно. Ого, это было быстро. Я задерживаю дыхание, и стараюсь игриво выйти из кадра.
Пять минут спустя после супер-быстрого переодевания, что утром на репетиции занимало очень много времени, мы делаем это снова и снова, бок о бок. Теперь я думаю, что начинаю понимать. Если не считать того, что я сильно дрожала сначала, думаю, что у меня хорошо получается быть вампиром. Это даже становится весело. Я едва понимаю, что говорит Сэнди МакШанд, но это не имеет значения. Я выгляжу как настоящий вампир и немного как зомби. Шехерезада берет меня за руку и улыбается ослепительной улыбкой. Я улыбаюсь так счастливо, как могу. Мне почти жаль, когда я понимаю, что это закончилось.
– Не слишком уж страшно, правда? – спрашивает Шехерезада, выскользнув из подтяжек, как только мы дошли до места переодевания.
– На самом деле, нет. Это было…
Звонит её телефон, и она обрывает меня.
– Привет, Сэм, – говорит она, быстро переодеваясь. Каким-то образом она успевает раздеться, одеться, и поговорить с менеджером из «Модел Сити» о том, согласиться ли на работу в Нью-Йорке или пойти на вечеринку в Дубае. Я надеялась поговорить с ней обо всём этом, но нет и шанса. Она уходит, как только оделась.
Так как у меня нет работы, на которую надо бежать, у меня есть время переодеться. В голове я прокручиваю мою игривую походку и думаю, выглядела ли она так же хорошо, как мне казалось. Когда я готова, надеваю свой рюкзак через плечо и пытаюсь найти папу, чтобы расспросить его. Кто-то говорит, что он может быть на улице, проветривается вместе с ассистенткой, с которой он подружился. Они указывают на дверь в конце коридора и следующее, что я знаю, я стою на улице, на парковке. Папу нигде не видно, но Сэнди МакШанд бродит туда-сюда спиной ко мне и очень громко говорит по телефону.
– Она была потрясающей! Поразительной! У неё походка стоп-старт. Идеально подходит для открытия шоу Кристофера. Я не могу вспомнить её имя, но вы можете заполучить её? Он должен её увидеть. Серьёзно.
Я прирастаю к месту, ошеломленная. Он сказал “поразительной”. И “походка стоп-старт.” Это значит игривая? Я совершенно не могу заставить себя поверить, что я была настолько хороша, но, может быть...
Сэнди все ещё смотрит на парковку и теперь внимательно слушает.
Конечно, если этот Кристофер (Кристофер Бэйли из Барберри? Кристофер Кейн, шотландского дизайнер?) хочет меня для дефиле, я не смогу это сделать, потому что я ещё не доросла, но смогу в ближайшее время. И дизайнерам нужны модели для других целей. Он мог бы использовать меня для лукбука для модных покупателей, если бы захотел. Или для рекламной кампании. Как правило, я не выгляжу мёртвой в таких вещах, как вязаные подтяжки, но для рекламной кампании я согласна сделать исключение.
– Их было двое. Да, правильно. Ох, ты видел это? Нет, не она. Она очень обычная. Другая. Длинное имя. Вьющиеся волосы. Да, она.
Он заканчивает разговор и направляется обратно в здание. Я на его пути, потому что, хотя и хочу исчезнуть, но приросла к месту. Он смотрит на меня какую-то долю секунды, затем сквозь меня. Он вообще не замечает меня, хотя почему он должен? Я, в конце концов, не поразительная. Я “не она”. Я та, кто оказалась “очень обычной”.
Когда я возвращаюсь обратно, папа ждёт меня в коридоре.
– Всё, милая? Готова идти?
Я киваю. Ещё как готова.
Работа предоставила автомобиль с водителем. Это казалось настолько эффектно в шесть часов утра, когда он приехал, чтобы забрать нас. (Папа сказал маме, что ему нужно встретить друга в аэропорту, я выскользнула вместе с ним). Теперь, сидя в лимузине, я чувствую, что всё неправильно. Пока машина медленно едет домой через утренние пробки, у папы звонит телефон. Это мама.
– Ох, – говорит Папа. – Правда? Ты уверена, милая? Я не думаю, что это может быть, потому что она работает официанткой.
Много криков в телефоне. Папа вздрагивает и держит его подальше от уха. Теперь он знает, что чувствовала Ава, когда он позвонил ей после моей первой фотосессии.
– На самом деле я. Прости Мэнди, – говорит он. – Мы объясним, когда приедем.
Он поворачивается ко мне.
– Твоя бабушка звонила ей. Ей позвонила соседка, которая смотрела шоу. Не думал об этом. Мама сказала, что мне лучше быть с тобой, и мы оба в такой беде, что даже невозможно представить.
Не так я себе представляла, как расскажу маме.
– Я не могу в это поверить, – говорит она, задыхаясь, как только мы заходим.
Она сидит на диване, телевизор показывает всё тот же канал, на котором показывали Сэнди МакШанд. Ава, должно быть, принесла ей стакан воды, который стоит рядом с ней, потому что ясно, что она не двигалась целую вечность.
– Разве она не была великолепна? – говорит папа, все ещё надеясь на чудо.
Мама даже не смотрит на него. Она пристально смотрит на меня.
– Как долго? – спрашивает она, её лицо опустошенное и бледное. – Всё лето?
Я киваю.
– Всё одна? Боже мой, что мы наделали?
– Ну, не одна, – указываю я. – У меня были сопровождающие. Вокруг было очень много людей.
