— Кончай выступать, старик, хватит.
Рафа тоже поднялся:
— Слышите, сеньор Кайо? Мой друг хочет, чтобы я замолчал. Мой друг — человек скромный и хочет, чтобы я заткнулся, но не за тем я сюда приехал, чтобы молчать. — Розовые точечки сосков на его белой хилой груди ходили ходуном. Он продолжал: — Страна наконец-то свободна. Впервые за сорок лет мы можем выбирать для нее путь, который нам кажется разумным, понимаете? Но мы должны выбрать правильный путь. Ваша жена, вы, я, все мы будем решать, как нам управлять нашей страной, оставим ли мы бразды правления в прежних руках или передадим их народу…
Виктор обогнул стол и поставил ногу на край очага. Повторил:
— Кончай, Рафа, хватит.
Но Рафа не слушал его. Он засунул руки в задний карман брюк и вытащил полдюжины смятых листков с завернувшимися уголками — списки кандидатов партии, — наспех тыльной стороной ладони разгладил их и протянул сеньору Кайо.
— Вот, — сказал он. — Вот имена моих друзей, это — он, а это — она. Если вы считаете, что мои друзья — люди достойные, берите и голосуйте за них. Если же вы думаете, что они бессовестные негодяи, то порвите это, и дело с концом.
Не дав сеньору Кайо даже глянуть на листки, Виктор выхватил их у него из рук.
— Ну нет, — сказал он. Разорвал бумажки и швырнул их в огонь, в умирающие языки пламени. Листовки вмиг сморщились, пламя поползло по ним, вспыхнуло и проглотило. — Голосуйте, сеньор Кайо, за ту группу или человека, которые внушают вам доверие, вы меня понимаете? А если никто не внушает доверия, то опустите чистый бюллетень или не голосуйте совсем.
Лали тоже поднялась.
— Без десяти десять, — сказала она. — Пора ехать.
Выцветшие зрачки сеньора Кайо беспокойно забегали по лицам гостей. Виктор снял с балки рубашку и облачился в нее. В углу одевался Рафа. Старуха снова задвигала руками, издавая невнятные звуки. Сеньор Кайо очень внимательно следил за нею. Когда она кончила, пояснил:
— Она говорит: возьмите крендельки с собой.
Лали положила руку на плечо женщины.
— Большое спасибо, — сказала она.
Виктор с чувством пожал руку сеньору Кайо. Тот сказал:
— Погодите, я дойду с вами до машины.
На площади теперь, когда птицы спрятались, слышался только хрустальный говор ручья, бегущего по камням, и глухой гул воды — снизу, от водопада Грива. Легкий восточный ветер вымел тучи, и молнии вспыхивали далеко, над западными вершинами. И вдруг сквозь шепот ручья и далекий шум водопада прорезался ровный механический рокот. Сеньор Кайо наклонил голову.
— Машина! — сказал он удивленно.
Перед камнем, положенным на дно ручья, они молча остановились. Сеньор Кайо вглядывался во тьму, окутавшую лощину. Прежде чем заговорить, облизнул губы.
— Из Кинтаны спускается, — объяснил он.
Они долго стояли и слушали, как то нарастал, то стихал шум шедшей по извилистой дороге машины. Мотор вдруг зарокотал громко, как будто машина резко прибавила скорость. Сеньор Кайо сказал:
— Вышла на дорогу. Идет в селение.
Рафа недовольно сморщился:
— Кто это?
Сеньор Кайо подавил смешок.
— Посмотрим, — ответил он, — одно скажу: никогда еще к сеньору Кайо не ездило столько гостей.
Стоя на скале над водопадом Грива, Рафа смотрел вниз на лощину, на красную дорогу, петлявшую вдоль реки меж рядов одичавших яблонь, и хотя солнце уже догорело, он приложил правую руку козырьком к глазам и прищурился, чтобы лучше видеть. Потом сказал:
— «Рено-двенадцатый», белый.
— Кто это может быть? — спросил с беспокойством Виктор.
Рафа спустился со скалы, и вчетвером они стали ждать, когда покажется машина, а когда она появилась, Рафа единственный из всех узнал водителя.
— Маурисио, — сказал он вполголоса.
— Кто такой Маурисио? — спросил Виктор.
Рафа не ответил. Машина остановилась в самом начале улицы, там, где они оставили свою. Трое молодых людей — двое на переднем сиденье и один на заднем — высокомерно смотрели из окошек машины. Первым вышел водитель, еще совсем мальчишка, в зеленой майке и в джинсах. Не поздоровавшись, он спросил у сеньора Кайо:
— Небось эти вас уже захомутали? — Он улыбался. Повернулся к Рафе, стоявшему ближе других, добавил, не переставая улыбаться: — Что вы тут делаете? В Кинтанабаде уйма народу вас дожидается. Больше двух часов ждут.
Рафа жестом показал — мол, болтай-болтай.
— Что еще?
— Ты что — не веришь?
— Ну да, с флагами и плакатами. И оркестр наяривает. Не свисти.
Из машины вышли остальные двое. Один — низенький, коренастый, стриженный ежиком, в желтой непромокаемой куртке, которая была ему так велика, что из рукавов виднелись лишь кончики пальцев. Второй — высокий и тощий, с воинственно торчащим подбородком и длинными цепкими руками. Не проронив ни слова, автоматически, словно выполняя ритуал, он швырнул в воздух две пачки разноцветных листовок. Листовки, покружившись, тихо опали на землю и на воду ручья; никто на них даже не взглянул. Парень в зеленой майке снова повернулся к сеньору Кайо.
— Где алькальд? — спросил он.
— Я алькальд, — сказал сеньор Кайо, ударяя себя в грудь сложенными в щепоть пальцами.
— Тогда скажите, где можно собрать людей? Ненадолго.
Сеньор Кайо покачал головой.
— Уууу! — сказал он. — Для этого придется вам отправиться в Бильбао.
— Так далеко?
— А что делать!
Виктор подошел к сеньору Кайо и протянул ему руку.
— Ну ладно, сеньор Кайо, нам пора. Мы поедем.
Парень в зеленой майке вмешался.
— Не верьте этим, — сказал он. — Они хотят отнять у вас землю.
Лоб сеньора Кайо пошел морщинами.
— Вот уж нет, — сказал он. — Земли тут хватит на всех. Видели низину? Все как есть запустело. Двенадцать лет здешние земли плуга не видали.
Парень в зеленой майке взглядом проследил, куда смотрел старик: заросшие сорняком огороды, одичавшие яблони. Сказал убежденно:
— Доверьтесь нам. Мы тут все исправим.
Сеньор Кайо предупредил:
— А ничего не ломалось.
Парень в майке обернулся к своему приятелю в желтой куртке:
— Слыхал, Гойо? Доходяга какой-то.
Лали прервала их:
— Ну, мы поехали.
Парень в зеленой майке оживился:
— Слушай, детка, мы не кусаемся!
Он стал в позу, скрестив руки на груди, и кивком головы обратился к сеньору Кайо:
— Я вижу, эти уже задурили вам голову?
Рафа примиряюще вступился:
— Слушай, Маурисио, давай разойдемся с миром.
— С миром! — завопил Маурисио глумливо. — Слышишь, Гойо? Небось и старику про мир плели. Они всегда: чуть что — за мир хватаются. — Он повернулся к сеньору Кайо:
— Что, старик, плели они тут про мир?
Виктор встал между ними. И сказал, обращаясь к Маурисио:
— Слушай, оставь его, пожалуйста, в покое.
— В покое? Ах ты, гад, в покое! Это тебе покоя хочется. А страна, народ, этот старик — они всем принадлежат. В этом и состоит демократия, так ведь?
Виктор согласился.
— Так, — сказал он. — Дело не в том, что ты говоришь, а как ты это делаешь.
Маурисио повернулся к парню в желтой куртке.
— Слышишь, Гойо? Кандидату не по нутру наши манеры, кандидат приехал добыть голос этого старика. — Он придвинулся к Виктору вплотную, все больше распаляясь. — Но чтобы добыть голос этого старика, ты должен сказать ему всю правду. Сказать ему, что не успеете вы победить на выборах, как тут же сожжете сельскую церковь, а его самого пристрелите у кладбищенской ограды. Прежде всего это ты должен рассказать старику.
Он наклонился, поднял с земли листовку, из тех, что разбрасывал его приятель, и вложил ее в безучастные руки сеньора Кайо.
— Смотрите сюда: если вы хотите порядка и справедливости, голосуйте за эту кандидатуру.
Сеньор Кайо скользнул глазами по мятой бумажке и, упершись кротким, выцветшим взглядом в Маурисио, изобразил подобие улыбки:
— Порядок, говорите? Тут его хватает. Сами видите.
Гойо шагнул было к нему, но Маурисио удержал его за руку. Виктор не сводил глаз с длиннорукавого. Маурисио сказал:
— Слышал? Здорово они его обработали, здорово промыли ему мозги, этот тип начинает действовать мне на нервы. — Он опустил голову и неожиданно, словно отказываясь от какой-то затеи, совершенно другим тоном сказал высокому парню, безучастно прислонившемуся к дверце машины: — Ну-ка, Пепе, налепи тут пару плакатов и поехали. Одиннадцатый час, здесь нам делать нечего.
Высокий подошел к багажнику, открыл его, достал рулон, клей и кисть. Маурисио взял из рук сеньора Кайо листовку, свернул ее в трубочку и сунул себе в рот, как сигарету. Засмеялся:
— Нравится тебе это, старик, или нет, а проглотить придется.
Виктор схватил его за руку:
