Нет, не о том он думает! Душу по прошлому рвать нечего, самолично тысячу раз убедился — рви, подстёгивай себя на сегодняшние дела, на заботы будущие! Назад голову вертеть — шею свернёшь! На былом крест!
Сегодня чудо-день, Димке двенадцать годков! Лето, все сыты-здоровы! Он в сумасшедшем шторме перемен не пропал, как многие, не растерялся. Что греха таить, армейское наследство спастись помогло: выкупил в полку по дешёвке «газончик» шестьдесят шестой, при случае обменял на «Рафик». Подкрасил приобретение снаружи, подшаманил внутри и за мзду «браткам» вклинился «извозчиком» на маршрут.
Собственный микроавтобус у него теперь и личный бизнес — круги не на дядю наворачивает, а себе на карман! И даже немного капиталистом стал, по выходным напарник в работе, а он как белый человек — отдыхает!
— Пап, к телефону! — краснощёкий именинник собственной персоной высунулся на балкон и отвлёк отца от приятных задушевных мыслей.
Григорьев-старший взялся за трубку и, заслышав странный, вроде бы и знакомый, но ускользающий из памяти голос, долго пытался определить, кто же звонит. К его смущению, собеседник претендовал на знакомство отнюдь не мимолётное: поинтересовался о дочери, о сыне Димке и даже о старой машине Олега Михайловича — огненной «шестёрке». «Продал! Теперь «Тойота»! — без утайки, сам от себя этого не ожидая, отчитался о делах автомобильных Григорьев и простосердечно выложил: — А мы тут Димушке день рождения отмечаем!»
Он улавливал очень близкие слуху нотки из прошлой жизни, но имя абонента той стороны ускользало как наваждение. Три раза он спрашивал, кто это, на что из трубки доносилось удивлённое: «Михалыч, в самом деле узнать не можешь?» Отговорки хмельной Григорьев принял за справедливую игру, где он пока не в выигрыше, и ломал пьяную голову догадками. Потихоньку он вспомнил, что интонации, точно — знакомые, а вот голос совсем незнакомый, даже какой-то нечеловеческий, металлический.
— Водочный магнат из дома не свалил?
Вон что! Наконец-то в вопросе выложился настоящий, кровный интерес собеседника, и всё стало по местам. «Чёрт возьми! — Фалолеев! — пробило Григорьева. — Надо же!»
— Генка, ты, что ли?!
— А кто ж! — как-то странно ответила трубка, но сомнений не осталось — Фалолеев.
— Съехал Андрей, — известил Григорьев давнего сослуживца, товарища и соседа и не удержался от прямого, зудящего вопроса: — Как ты умудрился его кинуть?
— Не будем об этом, — открестился от неприятной темы голос Фалолеева.
— Как сам? Столько лет… тебя ведь из-за денег искали.
— Встретимся, поговорим.
— Ты в Чите?! — удивился Григорьев.
— Угу.
— Так приезжай! У нас компания, отличный стол.
— Не могу! — коротко отказал воскресший Фалолеев. — Завтра ещё позвоню.
Пока Григорьев переваривал новость и отходил от немалого потрясения, детвора сговорилась в парк, на аттракционы. Клич «Сейчас бы на карусельку!» был брошен самой центровой девочкой — худенькой, задиристой, но уже познавшей магические чары своих бойких карих глаз. Призыв покататься не канул в пустоту, а быстро обрёл полный комплект галдящих сторонников.
— Думай, папа, детишки в парк хотят! — выразительно заявила Григорьеву супруга, вкладывая в интонацию и пожелание с выпивкой притормозить. Однако её драгоценный муж с ходу заупрямился:
— По такой жаре — парк?! — он в поисках поддержки посмотрел на полупьяного Семёновича — своего близкого товарища и отца той самой центровой девочки-заводилы. — И поддали выше крыши, какая машина?
Семёнович, коренастый, истекающий застольным потом мужик, с понятием нагнал строгости в осоловелые глаза: в самом деле, какой парк, какая машина?!
Одёргивания отца толкнули девочку на хитрость: она чуть шагнула в сторону и умолкла, вроде как взяла свои пожелания обратно, но её насупленный вид, сокрытый от взрослых, мальчики поняли верно — качели и только качели!
— Ну, папа! — с мольбой потянулся к Григорьеву сын, — мы очень хотим!
Именинник рвался угодить бойкой кареглазой гостье любыми просьбами, любой ценой, лишь бы та запомнила его день рождения в полной, разудалой красе: чудный роскошный стол с двухэтажным тортом, разноцветные шипучие лимонады, куча каких хочешь конфет и в золотинках, и в обёртках, шоколадки — большие, маленькие! А если папа запросто увезёт компанию на карусель, счастью не будет конца! Папочка определённо должен расстараться для его праздника!
Но Григорьев-старший идею с парком упрямо отторгал:
— Сегодня — пас! — махал он руками и делал непонимающий взгляд. — Некому такую ораву везти!
— Вызови напарника с маршрута! — Наденька твёрдо держала сторону детей и не отставала с указаниями.
— Как я вызову?
— Звони его жене, пусть на конечной ловит! — без раздумий скомандовала супруга.
— Ну! Коля делом занят, а я ему вводную — хозяйских детей везти!
— Вот именно — хозяйских! День рождения у твоего сына!
— Дался вам парк! — Григорьев улыбнулся, как улыбается сказочный волшебник, сгоряча наобещавший кучу несбыточных чудес и прижатый с разоблачениями к стенке: мягко и виновато.
— Самый лучший парк в такую жару — на речке! С шашлыками!
Неизвестно, как детишки наседали бы с аттракционами дальше, но кареглазая заводила вдруг подпрыгнула на худеньких, кривоватых ножках, захлопала в ладоши и крикнула:
— Ура! Шашлыки!
Малолетние поклонники вмиг забыли про парк и карусельки, и Григорьев, с видимым облегчением, пьяной, нестойкой походкой отправился в гараж за мангалом.
После дня рождения Олег Михайлович лежал в постели, недомогал. Перебрал, конечно, он в честь сына: помнил, как тлели в мангале алые угли, как вертел он шампуры с мясом, луком и помидорами, как под детское звонкое щебетание рассовывал в маленькие ручки шпажки… а потом всё, провал!
Когда Григорьев вяло потянулся к телефону — не выползая из-под тонкой глаженой простыни, с опознанием собеседника чуть не повторилась вчерашняя история. Вопрос «кто это?» не только тревожно заметался по его сонным, заспиртованным мозговым извилинам, но чуть было не сорвался с языка. Неожиданно он вспомнил странный разговор суточной давности и будто махом сорвал покров с загадочного собеседника — «Да чтоб ты — Фалолеев!»
И опять он удивился голосу Фалолеева, что никак не вязался с прежним Геной, каким тот увольнялся из полка — китель старшего лейтенанта небрежно расстёгнут, фуражка в руках, галстук — долой! Причёска по моде — густая ершистая площадка, взгляд, из которого сразу понятно: парень навсегда и с удовольствием освобождается от бремени службы, формы и всего тошнотворно-дурацкого, что цепко охватило армию. Не вязался голос и с тем Геной, что был у коммерсанта Андрея правой рукой — этакий сноб, то ли знающий, то ли завышающий себе цену.
Интересно, как он выглядит сейчас и что принесло его в логово врага?
— Где встретимся? — спросил Фалолеев.
— Да хоть домой приезжай! — позвал Григорьев с привычным радушием и успел подумать, что заодно опохмелится под интересную беседу.
— На улице бы надо…
— Что так? — совершенно искренне не понял Григорьев.
— Ну, постарел, понимаешь, полысел и всё такое, — странно хохотнул Фалолеев. — Не хочу твою Наденьку пугать.
— Наденьку? Испугать лысиной? Шутишь!
— Короче, на нейтральной территории! — генеральским тоном рубанул бывший старлей, и Григорьев аж крякнул от такого указания — во как резво растут былые щеглы! А, впрочем, что удивительного? Небось, давно не бедняк, поднялся на ворованном!
Сговорились на три часа дня. Григорьеву требовалось выветриться, чтобы за руль сесть свежим молодцом. В голове его уже прояснялось, но он никак не мог отбросить мысль, что бывший сослуживец банально темнит: видишь ли, полысел, напугает Надежду! Он дюжину лет как полысел, и ничего, народ не шарахается. Потом Григорьева успокоил вариант, что Фалолеев боится засады, в которой он, Григорьев, потенциальный помощник всё же Андрею — пять лет полной неизвестности могут таить любой сюрприз.
На встречу Григорьев отправился с интересом и с какой-то скрытой радостью. Общее, дорогое ему прошлое разбередило-таки сердце, воскресило в памяти, что Фалолеев — «птенец гнезда его батарейного».
Он припарковал к тротуару белую малолитражную «Тойоту», занырнул под просторный сине-жёлтый шатёр летнего кафе «Багульник». Ни в ком из сидящих (не больше десятка) он Фалолеева не распознал, хотя пытался на прошлый его портрет набросить лет пять-семь, и предположил, что в первую очередь надо высматривать высокого и с волосатой головой. «Ведь врёт про облысение, — заключил он с уверенностью. — Не доверяет, потому городит всякую чепуху».
