В самолете конструкции Туполева — странный народ. Половина борта — паломники. Кто молится потихоньку, кто втихаря водку пьет, кто затевает свои вечные разговоры про штрих-коды. Это будет продолжаться бесконечно. Пес — свидетель. Довелось наблюдать и присутствовать.
Разбег самолета похож на раскат. На отзвук далекого грома. Откуда эти слова, Пес вспомнить не мог. Так, что-то из юности.
— Ну, как, брат Саша? Хороши ли крылья Родины?
Брат Саша не ответил, откинулся на спинке кресла.
— Вода, сок, вино, пиво? — покатили веселые девки тележку по проходу.
— Мне все… — не открывая глаз, попросил Саша.
— Всего нельзя, — прокомментировал Пес. — Мне воду без газа, ему пиво…
— А водки нельзя? — отозвался Саша.
— Водки нужно.
Открыли. Пес себе нацедил на полпальца. Саша грамм сто двадцать. Выпил и опять попробовал отгородиться в своей норе, где затмение и настойка из присмертных трав.
— Курица, говядина?
— И курица, и говядина.
— Мне курицу, ему говядину.
— А водки?
— Конечно.
Обед этот бортовой был Псу ненавистен. Коробочки, баночки, пакетики. Теперь он откинулся и закрыл глаза. Саша получил и перемолотое в порошок мясо, должно быть — кенгуру, и куриную ножку. И многое другое.
Очнулся он, когда самолет катился по полосе… Присниться ничего не могло. Так, привиделось кое-что.
В порту все прошло удивительно гладко. Впустили их в Грецию. Потом в туалете, умываясь, рассматривая и сравнивая себя и Сашу в зеркале, он подивился свежему, совершенно трезвому виду своего «бизнес-партнера» и очень не понравился себе сам серостью лица, красными глазами, сухими губами. Нужно было скорей добраться до отеля и отлежаться. И, как бы это выразиться, не пить.
ДЕВЯТКИНО — ВИД СВЕРХУ В ОЖИДАНИИ ПСА
Несколько ранее ангел-хранитель героя нашего повествования сидел, свесив ноги, на краю крыши железнодорожной станции Девяткино и пытался повлиять благоприятным образом на поступки и действия своего подопечного. Поступки эти должны были произойти в ближайшее время. И более того, он пытался говорить с ним посредством внушения здравых помыслов, кои тот должен был принять за свои мысленные монологи. И говорить с душой человека, называвшего себя Псом, приходилось, с использованием доходчивой лексики, учитывая реалии данного времени, отчего ангел-хранитель страдал. Одновременно он слушал, о чем говорят сами с собой окружавшие Пса люди, многие из которых, впрочем, более заслуживали собачьих кличек. Забота о них не входила сегодня в его должностные обязанности, и он с тревогой наблюдал почти полное отсутствие других ангелов, долженствующих быть сейчас возле тех, кому они были приданы от рождения. Люди эти не убивали никого, не грабили, они даже церковь посещали, кто время от времени, кто регулярно. Но просьбы их не были услышаны и ангелы покинули их…
Двери в ад выглядят совсем не так, как предполагает большинство обывателей. Во первых, это ожидается, как нечто мистическое, далекое, по ту сторону добра и зла, когда бренная душа воспарит, а тело конкретные пацаны, родственники или соратники уложат в деревянный ящик разной комфортности и сортности. Есть совершенно прелестные — лаковые, с наворотами и удобными ручками для носки. Для такой домовины надобно и авто покруче и остальное, как принято. Потом по глотку на кладбище, и за стол. Чем Бог послал и что на этот случай положено. Для других слоев и случаев можно и простой гроб, обитый черным ситчиком. Только внутри, чтобы стружечка свежая и на столе потом — обязательно киселек. А машину можно попроще. «Пятьдесят третий» — с будкой, но лапами еловыми все внутри уложить. Остальное — бывалые люди подскажут. И потом уже по полной цифре водки и котлеток или кур синявинских. Через девять дней опять. И через сорок. А душа потом уйдет, куда ей положено. Там и суд, и приговор. Тот, что окончательный, — на Страшном суде. А пока предварительный. Можно и отсрочку получить, если отмолят. Если есть кому. В этом вот и заключается заблуждение. На станции Девяткино приоткрывается первая дверка в преисподнюю. Выглядит она совершенно цивильно. Подошел поезд, шипение легкое и понятное. «Осторожно, двери открываются».
Потом закрываются. Следующая станция Лаврики. Лаврики это не ад. Капитолово не ад. Даже Кузьмолово, при всей своей функциональной похожести и близости, еще не то. Нужно ехать дальше и дальше. До самого Приозерска. Это уже ближе. Только не дай вам бог выскочить, не доезжая, не оказаться потом во Владимировке, не сесть на монастырский катер. Или зимой по льду. На Коневце спасение, потому от него бегут, как от чумы. Можно, как и всем любопытствующим, через Приозерск, с экскурсией. Это уже легче. Народу праздного и колотого на голову много возят в монастырь, и от этого всем один вред. И братии и паломникам. Кому нужно, тот сам доберется. Только не надо коммерции, маркетинга, базы данных, коэффициента сезонности. А так вы спокойно проезжаете мимо и не получаете проблем на остаток жизни. Тихо доживаете в иллюзии благодати.
… Вот мужик здесь брошюрками приторговывает и занимательными книжками. Алтари цивилизации. Гуманоиды. Как голубцы грамотно приготовить и перед какой иконой молиться о снижении веса и чистоте кожи на лице и попе. Полную инструкцию можно получить из брошюрок. Есть газеты примерно про то же. Работа эта у него временная. Раньше здесь другой гражданин стоял, но он приболел что-то, денег на длительное и спокойное лечение получил. Ни о чем не беспокоится. Он — ИЧП. Начальников у него нет, выручку ему сдают за вычетом доли. Никто не беспокоит, а если будет что-то нештатное — есть кому заступиться. Место его — на приступочке, примерно посредине платформы, чтобы видеть то, что слева и справа. Вот выходят люди из метро. Поднимаются наверх. Кто-то билеты берет. Большинство не делает этого. Если контролер, то двадцатку даете и порядок. Была десятка, но все дорожает. Прямая экономия. Ни квитанций, ни чеков. Контролер со своим начальством делится. Оно что-то еще отдает наверх. Или не отдает. У каждого свои проблемы. А людям очень удобно. «Сезонку» не брать. Она стоит примерно столько, как если бы вы билет каждый день покупали. Опять же билет брать не нужно. Контроль вас раза три в месяц обует. Значит, вы из Кузьмолово до Девяткино путешествуете копеек за пятьдесят в день. Тем более, что утром контролеры едут на девять пятнадцать, а вечером на восемнадцать сорок пять. Так им удобно на другие поезда в нужных местах перескакивать. Поезда эти редки. Не перескочишь, останешься на полустанке, потеряешь свои двадцатки. Те, кто ездят постоянно в контрольных поездах, берут билеты. Состоятельные люди. Те, кто понимают, чуть раньше или чуть позже. Лучше всосать банку пива с рыбкой. Или контролер все твое всосет. Не отдавайте своего контролеру и не выходите во Владимировке. Зачем вам утреннее правило, вечернее, причастие и литургии. Лучше всосать и ехать. Это — если с электричками все в порядке. Но в порядке бывает редко.
Продавец брошюрок был несколько вырван из потока сегодняшней жизни. Отлучен. То есть другой работой занимался. Теперь стоит тут который день и ждет Пса, который должен в Кузьмолово проследовать. Впрочем, туда можно попасть на маршрутке, с Просвещения. Можно через Бугры. Можно вообще на такси. Но только есть некоторые предположения. Пес через вот эту самую платформу проследует. А на других возможных направлениях работают другие люди. Есть в этом деле доля авантюризма и удачи. Этот парень совершенно свободно может в Кузьмолово попасть и пропасть там. А потом появиться на другом краю земли. Только не ждет он сейчас никакого подвоха. А от прыжков и перемещений устал. И в этом — шанс охотников. А пока на пассажиров фланирующих продавец поглядывает, в голове его варится всякое. Например, про дверки в зыбкое и неизбежное. Есть время подумать спокойно — нужно это сделать. Потом этого времени может не быть. Не часто удается отдохнуть в «наружке». И так вот со своим народом лицом к лицу столкнуться тоже многого стоит. Во время побоища московского я видел лица. Довелось. Только уже времени утекло тринадцать годиков.
Метрошка и электричка — это тот самый срез, коренной, показательный. Тем более, когда они состыкованы. И вот что в голове наблюдателя этого варится.
«Главный человек сейчас — женщина. Или по русски — баба. Беды начались тогда, когда баба сняла юбку. После этого часть этого племени полюбила штаны, а другая часть так и ходит в одежках до пупа. Только если юбка задрана, это ничего, это естественно. А вот в штанах нельзя. Штаны — для мужиков. Баба должна юбки носить, блюсти дом, детей рожать и так далее. Когда она деньги зарабатывает, это в порядке исключения. Так всегда было. А мужик осевой, которому сейчас лет под сорок, пятьдесят, из жизни выдавливается. Вокруг одна беспрерывная и вялотекущая баба. Делится она на обезьянок, телок и ягодок. Нормальной женщине от общественного транспорта, тем более от метро и электричек в конце так называемого рабочего дня, не хочется жить. Нормальные — разбрелись по норам и тихо вымирают. В офисах их нет. То есть, у нас и офисов нет. То, что наблюдается, это русский вариант мирового сортира. Одновременно очеловеченный и вывернутый наизнанку. Офис, в общемировом понимании, это ничто иное, как подразделение ада. Сидеть вот так в помещении огромном со стеклянными дверями и тонкими перегородками нельзя. Тем более, нельзя сидеть и тыкать в кнопочки на „клаве“, наблюдая на мониторе таблички и графики. Сидеть нужно в кабинетах с толстыми стенами и дверями. Чтобы деревянные рамы и классическая, и популярная музыка в приемнике.
