Душная ночь под хрипы не выключенного телевизора и свечение твоих запястий на изломе. Потом придут ночные скрипы и шорохи.
Когда дождь смывает с электрички наросты злобы и отчаяния, стоящим в тамбуре или сидящим на скамьях достается своя доля благодати. Воды небесные вожделенны и неизбежны. Тогда и ангелы, должно быть, резвятся под материальными струями, материализуясь на миги краткие и чудесные. Дожди проходят где-то в другой стороне, и сторона эта трагически недалека. И тогда долгое желание взлететь сводит, как манипуляция злобного трансформера, тебя, лежащего на раскладном диване, с тобой, стоящим в том самом тамбуре, и ты поднимаешься все же примерно на треть от смрадного пола вагонного и от смятой простыни своей, но тут же опускаешься и вспоминаешь о холодной ухе в тефлоновой кастрюльке, и топ-топ на кухню, где холодный недопиток в четвертинке и краюшка кушелевского.
Под утро приходит прохлада, и ты паришь, все же засыпая, среди ее прохладных струй.
Телевизор выключен, но забыта лампа и круг света от нее, обозначающий границы этого зыбкого пузыря, как незримая и эластичная птичья сеть. В небе парят твои единокровники из стаи, парят пассажиры электрички, и один из них нечаянно наклоняет полуторалитровый баллон «арсенального». Тонкая желтая струя в сопровождении стаи восторженных мух стекает прямо в твой распахнутый рот.
Мы раскрываем рты и в них само стекает вожделенное дерьмо. Отличный слоган для приличной пивной компании. Ты тучен, ну, а стало быть, здоров.
И ритм в наушниках девушки, и музыка чугунных полусфер этого поезда, и нечто другое сливаются в соло безумного музыканта, отъявленного игрока на барабанах, восставшего над городами и гробовозками, везущими где-то на Дальнем Востоке, в Сибири и, возможно, уже на Урале теплую плоть народа из дома туда, что лукаво называется рабочим местом, а рабочим местом можно назвать и анальное отверстие в определенной ситуации…
О наш несостоявшийся Союз!
А ангелы пролетают над гнездами своих несуразных подопечных, всячески пытаясь им помочь и как редко удается им это… Иначе, почему же все так печально и горько…
Но сегодня я стою на перроне, торгую книгами, а поезд на Приозерск отходит. В нем нет Пса. Как нет его в скором, останавливающемся на двадцать минут раньше. Там не стоят в тамбурах. Там в вагонах мало людей и есть буфет. Только у этого поезда всего три остановки. Там билет дорогой, а если нужно выйти в Кузьмолово, нужно дергать стоп-кран. А кто же вам это позволит? Только за очень большие бабки. Езжайте себе с миром в Приозерск и не думайте ни о чем попутном и неприятном.
Ну, вот все и произошло.
Мало того, что Пес на платформу вышел, еще и книгу купил. Да и пальчики оставил на другой. Я в свою удачу не верил. И ошибиться мог. Очень быстро, книгу про рыбалку — в пакет, и прикрытию передать. Там — пальчики. Пластику он на лицо сделал. Пальчики вечны. Через три часа уже получил по мобиле слово заветное. Его лапы. Собачьи. И парень каргопольский с ним. Все. Сложилось дело.
Я покидаю свою рабочую площадку, бедолаг этих, к которым я привык, которые у меня веру в народ свой добили, но не до конца. И за это им «спасибо».
Ангел-хранитель пробовал застить очи опера из наружки и отвадить Пса от книготорговли этой, и был миг, когда у него все получилось. Пес с Сашей девку увидали очень красивую и одновременно к ней повернулись, а мужик оперативный стал товар, упавший на пол, поднимать и оттирать от платформенной грязи. Но девка именно к этому развалу подошла, а глаз служебный, острый, Пса из массовки житейской выхватил. А тот ничего не почувствовал. Полетел на огонек, будто не Пес, а мотылек позорный. Ангел, от досады банку из-под пива в руке материализовал и в голову Пса бросил, но не попал. Не положено ему банками бросаться.
Бес попутал…
СОБЛАЗН
То, что Псу позволили выехать из страны, было уже чудом. Но чудес просто вот так не бывает. То ли что-то узнать примыслилось укротителям нитей и шнурков, то ли они просто бредили. Пес был отработанным материалом со всех точек зрения, считая ирреальные. Еще раз уйти из-под сложно сконструированного колпака — это ему, в принципе, по силам. Только сейчас он никакой каверзы не предполагал. Не ведал худого. А для Саши все происходящее с ним напоминало чудесное превращение опарыша, уцелевшего под каблуком рыбацкого ботинка, отлежавшегося под камешком или в тростниковом стебле, а после воспарившего не мухой вовсе, и даже не бабочкой, а чудной и необъяснимой птицей, величиной с колибри, если птица даже такого мелкого размера может вызреть в чреве червя. Однако вызрела…
Ехали долго по горной дороге. За окном автобуса города да деревеньки. Одно от другого неотличимо. В любом местечке обязательно стоит небольшой аккуратный храм. Не такой, какими богаты окрестности каргопольского района. Тем не было однозначного определения. Их нынешнему состоянию не было. То есть уже не овощебаза, но еще не место, где сладостно и легко душе, место где пытаются говорить с Богом. А здешние все какие-то лубковые. Красиво, однако, и приятно взору.
Совершенно одесские дворики, а в них апельсины, мандарины, лимоны и то, чего сразу не понять. Плоды еще не созрели, но те, что на прилавках уходящей Родины, по сравнению с этими — корм для звездного скота. Вдоль дороги — платаны, тополя, дубки. Маслины и крокусы. Цветы неидентифицируемые опять же.
В автобусе новый для Саши народ — паломники с сумками и посошками. Время накренилось и выбило скрепы и стойки из жилищ и душ. У тех, кто качнулся в сторону духа, в головах покуда мусор. Штрих-коды и чипы. Люди ведут себя одновременно благостно и дико. Долго говорить с ними — мука смертная. Легче с пацаном, на котором цепь в палец толщиной. У него иллюзий меньше. Какой-то он классово близкий.
В пути случались остановки. Вот, например, городок, где около дороги из ствола дерева бьет родник. Все побежали в бутылочки воду набирать, а у кого не было бутылочек, просто умылись и глотнули с кружечки. Пес же Сашу в кафе отвел, сам себе водки местной сто грамм взял, а Саше пивка фужер, который тот с благодарностью втянул в утробу радостно. Паломники покосились и, видимо, не одобрили этого. Многие даже головами не вертели, а шелестели молитвословами и книжечками Нового Завета. Чего шелестеть, когда за окнами красота несказанная. Бог простит, наверное. И пиво с водкой простит, если не усугублять… А далее дорога до того чудна и привлекательна, что не заметили, как и подъехали к цели своей предконечной. Четыре часа, как с куста. Здесь они вообще автобус покинули, и Пес такси взял. Только прежде еще стопочку залудил, а Саше опять пивка. И кофе холодное, фрапе то есть, через соломинку втянул, тоже не по-гречески. Очень быстро. Потом они останавливались на дороге, под деревцем…
Уранополис возник мгновенно, как заставка на мониторе, когда тот, кто тыкал припухшими пальцами в клавишки, плеснул кипятком в кружку, где на дне кофейные опилки из красивой баночки, откинулся в кресле, прикрыл покрасневшие глаза, музычку в себя впустил расхристанную и заторчал. А компьютер тот самый вначале показал черноту и мрак, а потом повесил на экране живую картинку, где залив, пальма и кипарис, парус на горизонте, птицы и дельфиники. Райский клип для офиса…
Только никакого офиса не было в помине, а была приморская жара за тридцать, оторопь незнакомой для Саши страны и конечная точка сегодняшнего маршрута — город Неба. Так это переводится. Деревенька, уцелевшая во мраке и мерзости веков для того, чтобы путник привел себя в порядок перед первым шагом на Святую Гору. Хмель дорожный из себя вытравил и сил набрался. Ибо далее они будут нужны, как никогда и нигде.
— Выходи, брат.
Белых ночей и долгих сумерек Севера берег Эгейского моря не ведал. Ночь пришла сразу. Саша успел сориентироваться на местности — слева башня крепостная лет так в тысячу, на горку вползают красивые дома с балкончиками, тенты кабаков, выстроившихся в ряд на побережье, и два мотороллера, сновавших без видимой причины по узкой асфальтовой колее. Потом он будет видеть мотороллеры здесь везде и всегда, до того дня, пока не отправится в обратный путь. Неистребима любовь греков к езде на мотороллерах вдоль мест культурного отдыха.
В море уходят пирсы, числом пять, и покачиваются катера и яхточки на якорях. Горят огни маяка. В ушах еще пробки воздушные, в голове чередование ряда усадеб вдоль дороги и предчувствие дальнейшего холодного пива. Пес уже обнимается с большой теткой, хозяйкой шалмана, а она по-русски, «через пень-колоду», но выражает искреннюю радость. Будет ужин и встречный коктейль.
— Это Саша, брат мой каргопольский.
— Поляк? — встрепенулась хозяйка.
— Нет, нет… Наш. С северов. Большой специалист по рыбе. Фишмэн.
— О!
И уже засуетились, с достоинством, южным и неназойливым, молодые люди — парень и девка. Оба чернявенькие и горбоносые. Грек, стало, быть, и гречка. А старшая по команде вполне сойдет под нашу татарочку. Южная кровь — самая хитрая. Пес угадал ход мыслей друга.
