Сьюзан вдруг переполнили опустошение и скука.
– Хорошо. Так я могу идти? Или я должна подписать какие-то нотариально заверенные документы?
Крейт раздраженно пожал плечами.
– Отлично, считай меня плохим парнем, а себя непонятой личностью, какая, на хрен, разница, я иду спать. Желаю прекрасного вечера. – Он еще раз покачал головой и захромал обратно в гостевой домик.
У нее была веская причина отказаться от лекарств. По крайней мере, веская для нее. Сьюзан отчасти понимала, что большинству людей ее логика покажется неубедительной, но ее-то она убеждала, а остальное не имело значения. Все это время она взращивала в душе семечко своего иного сверх-я, прислушиваясь к высокочастотному цветку чувства, расцветающему в ней. Головокружительное, сверкающее, высокооктановое возбуждение нарастало в ее организме и насыщало углекислотой бегущую по венам кровь.
Кто сможет осудить ее за то, что она лелеяла это безгрешное чувство? Это ощущение, что, где бы она ни оказалась, все будет прекрасно?
Дойдя до верхушки своих легких, она установила там ярко раскрашенный флаг, застолбив территорию, на которой она будет неукротимым, полновластным королем. Ее волшебное настроение вселяло в нее уверенность. Оно неустанно работало на ее благо и благо окружающих, даже не вспотев и не запыхавшись.
Она прошлась на цыпочках в армейских ботинках, ожидая, когда пробудится ее лучшая часть, и когда это случилось, когда она открыла каждую частицу себя в то неугомонное утро, то поняла, что готова встретить сияющий рассвет нового удачного дня.
На следующее утро решительный Крейг почти силой затолкал ее в машину, и Сьюзан обнаружила себя в офисе своего психофармаколога в Сенчури-Сити.
Возможно, доктор Мишкин и обратил бы внимание на ее экстатическое состояние, но едва ли ему удалось заметить, что, куда бы она ни шла, весь свет был направлен прямо на нее, не оставляя ей шансов на побег. Сьюзан едва могла усидеть на месте, корчась от солнечного света, хаос наслаждения бурлил в ней, и она едва замечала, что происходит вокруг. Она настолько погрузилась в эту внутреннюю деятельность, что не удивилась, если бы глаза ее заполыхали огнем, если бы каждое слово, которое она произносила, запульсировало проницательным фосфорическим блеском. Все вокруг казалось наэлектризованным, приветливым и покрытым серебристым цинком.
Значит, это правда. Она теперь повсюду, она неслась к далеким холмам на скорости счастья, убегая прочь от тоски этих хорошо знакомых ей мест.
В открытую дверь крошечной приемной доктора Мишкина вошел худощавый пожилой мужчина с печальными голубыми глазами и уныло прошаркал к единственному дивану. Медленно развернувшись, сел. Казалось, он отягощен невыносимой ношей, закутан в убивающую жизнь тоску, его кожа и волосы были серыми от печали.
Сьюзан знала, что невежливо пялиться на людей, но не могла отвести глаз, поскольку за почти два года, что она посещала Мишкина, случилось невозможное – она столкнулась с кем-то у него в приемной. Несомненно, отчасти потому, что до сегодняшнего дня она сознательно опаздывала на приемы, надеясь провести поменьше времени в этом унижающем ее кабинете доброго доктора, разгоняющего с помощью синтетической обезьяны тоску в бракованных головах. Она, сама не понимая почему, была зачарована этой печальной тенью человека, ей стало любопытно, каков же его диагноз. Покажи мне свой диагноз, и я покажу тебе свой.
Сьюзан улыбнулась без видимой причины, затем отвела взгляд, не желая, чтобы этот явно нездоровый человек подумал, будто она смеется над ним. Все, что ему нужно, подумала она, это почуять носом, как она невероятно счастлива. Нет. Совершенно очевидно, что этот человек в жестких тисках депрессии. Но, интересно, он просто депрессивен или маниакально-депрессивен? Сьюзан поняла, что ей необходимо это узнать. А может, и больше… нужно с ним поговорить.
– На какое время вам назначено? – сокрушенным голосом спросил ее человек, голосом, который, возможно, давно не видел дневного света.
– На двенадцать пятнадцать, – бодро ответила Сьюзан, в то же время стараясь, чтобы ему не пришлось ей завидовать. – Но не пропускайте меня вперед. Думаю, я все равно опоздала. Но все же он сильно задерживается, вам не кажется? – продолжила она. – Отправился запаковывать кого-нибудь в смирительную рубашку или уговаривать слезть с крыши. Что-нибудь в этом роде.
Мужчина посмотрел на нее своими несчастными глазами.
– Да, полагаю, что так и есть. – Он отвел взгляд и уставился на ковер.
Сьюзан вдруг подумала, что ей, наверное, не стоило упоминать о психиатрических клиниках или самоубийствах, возможно, для него это слишком болезненные темы, учитывая его плачевное состояние. Дерьмо! Как бесчувственно с ее стороны. Она должна как можно скорее уладить эту проблему, скорость теперь стала ее главным достоинством. Она не могла допустить, чтобы этот парень вышиб себе мозги прямо у нее на глазах.
– Так почему вы здесь? – Она осторожно положила ладонь на его руку, предпринимая попытку сменить тему и исцелить его с помощью своего образа жизни. Но он продолжал смотреть в пол, и на какой-то ужасный миг Сьюзан подумала, что он не снизойдет до ответа. Его ноги, казалось, прилипли к полу, руки отчаянно вцепились в колени. Теперь она заметила, что рубашка у него помята и выбилась из брюк и, похоже, он не брился уже несколько дней, от чего его унылое лицо приобрело серый, заброшенный вид: «Смоки – самый печальный парень на свете».
– Мое лекарство перестало действовать, – почти шепотом ответил он, словно сказать это чуть громче означало сделать еще один шаг во тьму.
– А что за лекарство? – она как можно ниже наклонила голову, чтобы заглянуть ему в лицо, поскольку его глаза по-прежнему были прикованы к полу.
– Серзон, – резко ответил он, точно сам вкус этого слова был горьким и ему хотелось побыстрей сбросить его с языка.
– О, я когда-то его принимала. Поначалу, однако, отлично действует, верно? А потом весь эффект насмарку, как Вторая мировая война для немцев. Вы знаете, я обнаружила, что определенные антидепрессанты действуют на меня почти как кокаин, по крайней мере, поначалу. А затем, спустя какое-то время, все проходит, а ведь я им об этом говорила. Дерьмо, мне иногда кажется, эти парни понятия не имеют, чем они тут занимаются. Вы знаете, здесь наберите номер, сюда засуньте таблетку – и БУМ! Ничего не меняется. – Что-то в его встревоженном лице подсказало ей, что лучше сменить тему, чтобы не касаться его теперешнего кризиса. – О, разумеется, я уверена, что у вас все по-другому. И в любом случае они наверняка проделали большую работу со мной, просто я этого не понимаю, потому что это я, вот в чем все дело. – Она направила на него свои солнечные лучи, пытаясь вернуть его к жизни своим светом.
Он посмотрел на нее отчаянными глазами.
– Это факт, – согласился он.
– Ага, – кивнула Сьюзан. – Неоспоримый факт. Я знаю наверняка. – Она улыбнулась и быстро наклонилась к нему. – Знаете, что я обычно говорю о маниакальной депрессии? Это просто переменчивая погода, вот и все, погода настроения. – Она задумчиво поджала губы, нахмурилась и посмотрела в сторону. – Как я к этому пришла?
Он посмотрел на нее, слегка приоткрыв рот от удивления, а Сьюзан просияла и снова обратила к нему сверкающий взгляд.
– О, да! Я могу сказать, что факты моей биографии остались прежними, просто фантазии, которые у меня были на этот счет, изменились, фантазии и были погодой, понимаете? Но сейчас мы говорим о фактах. Или это я говорю. Я не слишком много болтаю? Только скажите, и я заткнусь. Вообще-то, может, и нет, но я могу попытаться, а это уже кое-что, верно? – Она бессмысленно ухмыльнулась ему, надеясь, что он достаточно в себе, чтобы она ему чуть-чуть понравилась. У них ведь может быть столько общего.
Он кивнул, слушая ее из сумрака, который его окутывал, словно ожидал спасения. Охота на призраков в разбомбленных руинах его жизни.
– А теперь вы скажите что-нибудь, – сказала она, легонько толкнув его. – Ну скажите же что-нибудь, а то я буду думать, что слишком много болтаю.
Он поморгал несколько секунд, облизнул губы, задумался.
– А что я должен сказать?
– Не знаю, расскажите, какой у вас диагноз. у меня, например, маниакальная депрессия, или психоз, или что-то вроде. Ну, а что с вами?
Потерев руки о штаны, он застенчиво отвернулся.
– Ох, вы знаете, у меня депрессия. – Он помолчал, потом снова заговорил. – Да. Вот это она и написала. Сильная, глубокая депрессия.
Сьюзан наконец заметила, что у него южный акцент, придававший напевность его голосу, который иначе был бы монотонным и безжизненным, точно старый воск на всеми забытом полу.
– Но у моего отца была маниакальная депрессия, – прибавил он, глядя на нее. – Ага, вот так-то.
