– Нет, не знаю. Потому и спрашиваю.
– Дай мне закончить, хорошо? – Она провела рукой по волосам, давно уже нуждающимся в мытье, но у Сьюзан не было времени на такие мирские заботы, как личная гигиена. Она больше не связывала себя с телом – она жила в своем сознании, капсула яркого света полыхала внутри ее. Задачи, связанные с поддержанием плоти, мешали движению вперед, задерживая прибытие в следующий пункт. – По-моему, его не слишком встревожило, что я немного взбудоражена, – высказалась она, надеясь, что это успокоит Крейга, и она сможет вернуться в свой счастливый головокружительный мир.
Но тот лишь недоверчиво округлил глаза.
– Немного? – Он посмотрел на нее с высоты своего роста, скрестив руки, словно сдерживая раздражение.
– Я могу закончить?
Крейг молча посмотрел на нее, так что она продолжила врать:
– Он прописал мне сериквел и увеличил утреннюю дозу депакота и нейронтина.
Она не принимала нейронтин уже много лет, но вряд ли Крейг об этом знал. Кроме того, ее лжи, кажется, поверили, так что никто и не узнает. На сей раз она должна выкрутиться. Сьюзан сообразила, что если засыплет его названиями лекарств, это на время собьет его с толку, а позже она уберет его со своей перенаселенной спины.
– Теперь вы счастливы, мистер Суровый Надзиратель, наводящий тень на мой плетень?
Он подозрительно прищурился, то ли пытаясь понять ее, то ли изучая, а может, и то и другое. Она не могла сказать наверняка.
– И ты собираешься их принимать, верно. Мне не нужно беспокоиться, что…
– В последний раз повторяю – да, ты, ворчливый сын акулы! – заорала она, повернувшись к нему спиной и выходя из комнаты. Она устала от этого противоборства и мечтала убежать через холмы, с попутным ветром в спину, свободная. – Теперь я могу идти? Класс отпущен или будут еще какие-то указания? – Она развернулась и направилась к выходу из комнаты и из его жизни, навсегда – по крайней мере, в ее ближайшем будущем, сияющем так ярко.
– Эй, ты куда? Надеюсь, ты скажешь этому мистеру Печальному Соломенному Пугалу, которого ты притащила, что он не может здесь остаться?
Но Сьюзан исчезла, сбежала от его неодобрения. Будь Крейг настоящим другом, он бы радовался тому, что она счастлива. Она не просто помогла человеку, она обрела нового друга. И к тому же это не его, на хрен, дело, чем она занимается.
– Я отправляюсь на отдых в Швейцарию, – бросила она через плечо по дороге к гостевому домику, ее пристанищу на небесах, новому дому милого, склонного к суициду Хойта, ее единственного истинного друга и опоры. Он один ценит ее за то, что она особенная. Она сейчас пойдет к нему увидит все лучшее о себе в его глазах, а все непонимающие и запрещающие пусть барахтаются в ее магическом болоте. Она поднимет и его, и свою самооценку и, возродившись на этих лунных лучах, распространит свое сияние по всему звездному ночному небу.
Крейг только теперь сообразил, что совершил большую ошибку, приехав сюда. По крайней мере, это было ошибкой для него. Но кто еще позаботится о Сьюзан? Уж точно не Дорис; Сьюзан слишком хорошо знала, как одурачить или обойти ее. Отчасти потому, что Сьюзан была хитра, но основная причина заключалась в том, что Дорис не понимала всю тяжесть состояния, что подчас завладевало ее примерной дочерью. И уж, конечно, ни ее родители, ни «МГМ», девочки-скауты Америки, не подготовили Дорис к подобному. Так что именно Крейгу придется позаботиться об этой дурочке. Но кто же позаботится о самом Крейге?
Они пересекут этот мост, и Сьюзан подожжет его.
Хойт будет рад ее помощи, если он в состояний испытывать хоть что-то близкое к радости. Он и без того был почти признателен ей за то, что очутился в обществе человека, который не пытается лечить его и не беспокоится о нем. Его друзья в конце концов сдались, после того как он долго и упорно избегал их. Сперва он лежал на кровати в своей прекрасной квартире, затем под ней, отказываясь есть, мыться, просто лежал, глядя, как луч света ползет по стене.
Спустя какое-то время он решил, что ему нужно повеситься на шнурках от ботинок и избавиться от всего этого, иначе случится ужасное. И когда болтливая леди предложила забрать его к себе домой из офиса Мишкина, ему показалось, что он получил второй шанс во второй половине жизни: шанс на жизнь, как у других людей. Поэтому, не заглядывая в зубы дареному коню, он сказал себе, что это настолько близко к удаче, насколько возможно, почти счастье.
Лиланд и Хани не собирались возвращаться до… какого числа? Надо уточнить, когда они возвращаются и какой день недели сейчас, сказала она себе, но не нашла чистого места в голове, чтобы оставить для себя записку. Она отделалась от этой мысли, поскольку чувствовала, что все будет хорошо, а может, еще лучше. Лучшие времена отстукивали четкий ровный ритм в чудесной гармонии с ее счастливым сердцем, и ей было хорошо.
Она улыбалась и пела, прогуливаясь по дорожке возле дома: «Что меня ждет, как знать? Что готовит мне новый день, я узнаю, когда он приде-е-ет!»
– Пошлите за шерпами![25] – кричала она Хойту несколько часов спустя по телефону из машины, направляясь на поиски очередного большого приключения. – Я на Эвересте, ветер играет в моих волосах!
Она пронеслась через Лорел-Каньон – окна открыты, музыка ревет, – легкомысленная и разгоряченная, страстно стремящаяся к чему-то.
– А я-то думал, куда ты пропала, – произнес Хойт на другом конце провода. – Я тебя повсюду искал. Что ты делаешь?
Сьюзан рассмеялась и повернула на бульвар Сансет. Деревья и дома проплывали мимо, другие автомобили могли помешать ее стремительно мчащейся машине, но ничто не могло помешать ей самой.
– Знаешь, говорят, если перестанешь пытаться завести отношения, то сразу же кого-нибудь найдешь. – Она не стала дожидаться ответа. – Это неправда – многие люди перестают искать, и знаешь, что тогда происходит? А ничего! Эй! Хочешь, я приеду и заберу тебя? В смысле, ты чем-то сейчас занят или нет? Твоя карточка на пляски Святого Витта заполнена?
– Не-а, – ответил Хойт, – я свободен, как…
– Помощи не жди, страх впереди! – И, нажав на акселератор, Сьюзан обогнала ехавшие впереди машины, стараясь двигаться в ритме гитарного соло, звучавшего у нее в голове.
Через десять минут Хойт уже сидел рядом с ней, изучая ее с пассажирского сиденья, в то время как она стучала по рулю, не замолкая ни на минуту.
– Хочешь, расскажу, какая я крутая? – И снова, не дожидаясь ответа, продолжила: – Да, на свете много прекрасных женщин, и некоторые из них даже умны, но разве кому-нибудь из них могло прийти в голову лечить зубы исключительно ради того, чтобы получить морфин? Я так не думаю! – Сьюзан, ухмыльнувшись, похлопала по рулю.
Музыка струилась из радио, она закрыла глаза, вдыхая ее.
– Мы едем в какое-то определенное место? – в итоге спросил Хойт.
– Извини, но это государственная тайна. – Она помотала головой в такт четкому ритму песни, пронизывающему все ее поры.
– Угу. Я не хочу тебя обидеть, ничего такого, но не могла бы ты ехать чуть помедленнее, потому что, понимаешь, хоть я и в таком ужасном… Смотри вперед! – Хойт вцепился руками в приборную панель, чтобы не упасть.
– Я его видела, – ответила Сьюзан так, словно Хойт был просто психом и слишком нервно реагировал на вполне невинные забавы.
– Видела его? – воскликнул Хойт, все еще держась обеими руками за приборную панель. – Да похоже, что ты метила в него, если мне позволено будет сказать!
Сьюзан округлила глаза и снисходительно улыбнулась. Замедлив ход, она въехала на автостоянку и припарковалась. Потом выключила зажигание и вздохнула, Хойт безучастно посмотрел по сторонам, а затем повернулся к Сьюзан:
– Мы приехали куда собирались?
Улыбнувшись самой загадочной из своих улыбок, она открыла дверцу машины.
– Конечно, – многозначительно сказала она. – Пошли.
Салон татуировок «Летающая свинья» находился в 9000-м квартале бульвара Сансет, рядом с «Табачным магазином Теда» и музыкальным магазином «Крутящийся диск», где продавались пластинки на 78, 45 и 33 1/3 оборота. Они даже кичились наличием отдела восьмидорожечных кассет и редкими записями живых концертов далекого прошлого. «Табачный магазин Теда» специализировался на сигарах и экзотических сигаретах – иностранных, коллекционных и с различными травами. А между ними угнездилась «Летающая свинья», один из пяти местных тату– и пирсинг-салонов.
Сьюзан сидела в задней комнате «Летающей свиньи», ее правая нога находилась в руках лысого татуировщика. Сверкая лысиной, он колдовал над творением, вызванным к жизни его умелой рукой. Его большое мускулистое тело было покрыто многоцветными картинками, каждый дюйм кожи, за исключением красноватого, загорелого лица, был забит татуировками. Хойт сидел с другой стороны, держа в руках журнал «Роллинг Стоун», но не читал его, а просто сидел с отсутствующим видом, окутанный клубами сигаретного дыма и тяжелой металлической музыкой, загипнотизированный низким, непрерывным жужжанием иглы, вводящей чернила в щиколотку Сьюзан – гвоздика, затерявшаяся в море голубых роз.
