— Ты сможешь подождать, Антонио?
Он кивнул головой и рывком задрал ей юбку. Чаро застонала и почувствовала, как его рука потянулась вниз, к молнии на брюках.
Слегка склонив голову набок, Белен Саррага обвела раскинутыми руками большую светлую комнату, отделанную белой драпировкой.
— В действительности я не живу здесь постоянно; это мое холостяцкое убежище. Другими словами, я иногда сбегаю сюда из дома, чтобы отдохнуть от брачных уз. Поэтому и не стала ее продавать.
— Правильно сделала, — поддакнула Эмма. — У тебя прелестная квартирка — на редкость хороша, правда.
— Слишком запущенна. Помнишь мою домработницу, колумбийку? Так вот, она по-прежнему работает у меня, но связалась с наркоторговцами и теперь и пальцем не шевелит, чтобы убрать этот свинарник. По-моему, она использует мою квартиру для своих сомнительных делишек. Хотя, по большому счету, — мне наплевать. В практическом смысле я совершеннейший профан. Чего от меня можно требовать? С таким характером любой может вертеть мною, как ему заблагорассудится. Даже домработницы, и те надо мной смеются.
— У тебя все та же галерея, Белен?
— Все та же. А чем прикажешь еще заниматься? Ты же знаешь, я не способна вести дом. Кроме того, Гонсало помешался на этой галерее… А я… Я не могу сидеть сложа руки — не мой стиль. Вот так-то, дорогая моя.
Эмма прошлась по квартире. Гостиная смотрелась божественно: обстановка до последней мелочи располагала к спокойному созерцанию, все дышало уютом и только изобилие картин на стенах слегка нарушало гармонию. Да, пожалуй, слишком много изящных безделушек, но без намека на пошлость или мещанство. Наверное, Белен потратила уйму денег на отделку.
Накануне Эмма позвонила и сказала, что Антонио горит желанием взять у нее интервью, да она и сама соскучилась, ведь подруги не виделись целую вечность. Подходящий случай, чтобы вдоволь поболтать, пока не явится ее бывший. И напомнила: он фотограф.
— Где ты теперь коротаешь вечера? — спросила Эмма. — Тебя в последнее время совсем не видно.
— Да я почти не выхожу, противно… Любимые места загажены торгашами из Мостолеса и Фуэнлабрады… Все больше принимаю дома… Гонсало нравится… Хочешь чего-нибудь выпить? — Она подняла брови и посмотрела на Эмму, ожидая ответа. — Сама-то я уже не пью, но, если ты не против, я приготовлю тебе сумо[44], однако предупреждаю: хозяйка из меня никудышная. А хочешь, налей себе виски.
Эмма рассмеялась.
— Спасибо. Но я тоже не пью. Поступила на курсы актерского мастерства, а там с этим делом строго. Так что пьянству — бой!
— Понятно. Что я тебе хотела сказать, дорогая? Ах да! Я превратилась в затворницу. Совсем не выхожу. Нет желания посещать логова пошляков и снобов. Мы с Гонсало предпочитаем дом; приглашаем друзей — немногих, только избранных, и с нас довольно… Хожу каждый день в гимнастический зал и почти не пью, хотя иной раз и позволяю себе глоток вина или виски. — Она поправила волосы. — Блажь твоего бывшего сделать фоторепортаж о мадридских тусовках, мягко говоря, меня удивляет. Представляется мне несколько неуместной… не знаю…
— Дело в том, — возразила Эмма, — что книгу заказал мой деверь, Паскуаль. Его издательство занимается выпуском серии путеводителей по Мадриду для Дней европейской культуры в Испании. Один из них посвящается мадридским тусовкам. Согласна, идея отдаёт дурным тоном, но бедный Антонио сидит сейчас без работы и очень этим угнетен. Ты же знаешь, в каком положении оказалась пресса. Во всяком случае, я всегда полагала: подлинных тусовок в Мадриде уже не существует. Я с тобой согласна. Слишком серьезный кризис, чтобы позволять себе богемные загулы.
— Ты совершенно права, дорогая. Настоящие тусовки длились всего несколько лет. Точнее сказать, они начались в феврале восемьдесят первого, в год, когда подавили мятеж Техеро[45], и благополучно почили в мире в восемьдесят втором или восемьдесят третьем… ну, может, чуть позже, — вот и вся недолга… Именно в эти годы Мадрид заполонили художественные галереи, журналы типа «Ла Луна де Мадрид» или «Мадрид ме мата»… Настало время фотографов, ведущих культурно-развлекательных программ, да, пожалуй, еще и диск-жокеев. На выборах восемьдесят второго все места в Аюнтамьенто и депутатских собраниях получила Социалистическая рабочая партия и щедрой рукой пошла раздавать субсидии… Любой, имевший хоть какую-нибудь идею в голове, мог обратиться в социалистическое Аюнтамьенто или в Собрание депутатов, и ему, не раздумывая, выделяли деньги. Откровенно говоря, тусовки как явление возникли сразу же после смерти Франко, однако в восемьдесят втором либо в восемьдесят третьем… Что ты хочешь, дорогая? Тогда Испания стала модной во всем мире… Особенно Мадрид… У меня брали интервью в Германии, Франции, Италии, Нью-Йорке. Кстати о Нью-Йорке: мы ездили туда не только за одеждой, но и за книгами, пластинками… посещали выставки, концерты. Тащились, извини за грубость, от американской культуры. А сейчас люди измельчали. В Нью-Йорк ездят лишь на дешевые распродажи за шмотками… Фи! Аэропорт Барахас ломится от барахольщиков, которые летают в Нью-Йорк на пять дней, чтобы набить сумки всякой дешевкой.
— Ты помнишь, Белен, какую фиесту закатили в «Палас Отеле» на презентации «Ла Луны»? — спросила Эмма. — Почище стихийного бедствия!
Маленькая фигурка Белен Сарраги согнулась и затряслась в приступе смеха, однако она быстро взяла себя в руки, откинула короткие светлые волосы назад и, сделав серьезное лицо, проговорила:
— Умоляю, не напоминай мне об этом!
— Помнишь, как мы, совсем еще девчонки, вламывались в мужской туалет? Тогда это было всеобщим девизом и считалось верхом отваги. А как балдели мужики! Мы нюхали коку и писали стоя, чтобы досадить этим напыщенным индюкам. Черт-те чем занимались!
— Да, были времена! — подхватила Белен. — Помню, как администрация гостиницы хотела подать в суд на сотрудников «Ла Луна де Мадрид» за порчу имущества в ресторанных залах. Но когда они узнали, что репортаж с презентации появился во всех газетах Испании и даже за границей, то сразу пошли на попятную… Отелю «Палас» сделали такую рекламу, я тебя умоляю!
— В ту пору наши ночные похождения заканчивались завтраками в «Палас Отеле» или в «Ритце». Ведь так, Белен? Я не ошибаюсь?
— Так уж повелось. И правильно: жизнь дается один раз. Я ни в чем не раскаиваюсь, абсолютно ни в чем. Напротив, вспоминаю те сумасшедшие времена с благодарностью, клянусь!
— Особенно мы любили тусоваться летом, на террасах Кастельяны.
— Как же! Ходили туда всей гоп-компанией, причем всегда в неизменном составе. В него входили… постой… Аласка[46], Альмодовер, Сепульведа, кое-кто с радио и из диск-жокеев, потом еще Мигелито Босе — ведущая телевидения и другие знаменитости. Для последних террасы Кастельяны стали излюбленным местом. Они запросто подсаживались к нам за столик, и мы вместе потешались над мельтешившими вокруг людьми… Помню, как придумали некое словцо… Нет, дай мне сказать одну важную вещь: все-таки мы были первыми, кто вернулся к истокам народной испанской музыки — куплетам, например. Разве не так? Благодаря нам они вновь вошли в моду.
— Так, каким словцом мы называли всех тех людей, Белен? — спросила Эмма. — Не могу вспомнить.
— Слово? Ах да! «Гвалдрапа». — Белен Саррага залилась мелодичным смехом, потом опять поправила волосы. — «Гвалдрапа» означало барахольщик, сноб, пошляк, — что-то наподобие… Во всяком случае, мы вкладывали в него все свое презрение к торгашам и хамам… «Этот — гвалдрапа», — говорили мы. — «А эта — всем гвалдрапам гвалдрапа…» И начинали перемывать им косточки. Нет, что ни говори, а чудесные были годы.
— Вот-вот — «гвалдрапа»! Как же я могла забыть?
— Нам несказанно повезло, дорогая. На наше поколение пришлось начало свободы во всех сферах жизни, особенно сексуальной: азарт, вкус к наслаждениям, радость от того, что ты родился на свет. Мы жили полнокровной жизнью и…
Белен бросила нетерпеливый взгляд на свои золотые часики «Жак Петри».
— …послушай, дорогая. Где, наконец, твой бывший? Я — женщина деловая… У меня каждая минута на счету — и так уже опаздываю на полчаса.
— Наверное, стоит где-нибудь в пробке, Белен. Но он вот-вот появится.
— Сожалею, но я должна идти. Скажи ему, чтобы позвонил мне как-нибудь на днях. Или сама позвони.
— А если подождать еще несколько минут? Не можешь?
— Не могу.
— Ну что же, тогда в следующий раз. Мне тоже надо с ним увидеться: хотелось бы кое-что обсудить.
— Конечно, в следующий раз.
— Ладно, встретимся позже. Я тебе обязательно позвоню.
— Обязательно. И расскажешь, как у тебя идут дела на любовном фронте.
