Фредерик Бегбедер - Романтический эгоист (журнальный вариант)

Почему я снобировал вечеринку «Элль»? Потому что я слишком стар, чтобы гудеть три ночи подряд, вы что хотите, чтобы я совсем загнулся? Вместо этого я решил почитать «Это слава, Пьер-Франсуа!», сборник статей Матцнева,[154] вышедший в «Табль ронд». И вычитал там свой девиз: «Чем значительнее художник, тем вернее оказывается он в плену своих навязчивых идей».

Я придумал, как жить в свете, будучи близоруким, – надо все время улыбаться. Выглядишь полным идиотом, зато не наживаешь себе врагов.

Все богатеи должны голосовать за коммунистов, чтобы искупить свою вину. Над красными миллиардерами потешаются, но мне кажется, они выглядят пристойнее миллиардеров, которые жалуются, что платят слишком высокие налоги.

«Реализовать свои фантазмы – это значит убить мечту», – говорит Франсуаза. А Франсуаза всегда права. Я захотел сыграть в Жюля и Джима,[155] устроив любовь втроем с ней и Людо. Но некоторые свои желания лучше не утолять, чтобы не превратиться в пресыщенного скептика. Благословим неудовлетворенные желания, будем холить и лелеять несбыточные мечты: желание сохраняет нам жизнь.

Отвратное пробуждение: Франсуаза не ночевала дома, и у меня не получается совсем на это наплевать. Обедаю с Жан-Полем Энтовеном, моим издателем и, несмотря на это, другом.

– Как дела? Ну и физиономия у вас!

– Ну как вам сказать… Я бы не прочь покончить с собой.

– Это бы здорово повысило тиражи ваших книг. Вы бы сразу стали культовым автором, как Бротиган или Сильвия Плат.

– Спасибо…

– Проблема в том, что после самоубийства этим трудно воспользоваться.

Вот так он меня вылечил от подобных мыслей. Можно считать, что в тот день Жан-Поль Энтовен, сам того не подозревая, спас мне жизнь.

Самое странное за границей – это то, с каким серьезным видом журналисты задают мне вопросы о смысле жизни. Они что, спутали меня с Эриком-Эмманюэлем Шмиттом?[156]

Мне хорошо, когда я слушаю музыку, созерцая облака в иллюминаторе, когда меня, в стельку пьяного, раздевает незнакомая девушка, когда я плаваю в залитом солнцем бассейне, когда мы с Франсуазой лежим в позе 69 или когда я читаю дневник Барнабута в серии «Имажинер»,[157] попивая коктейль «Ром-ваниль» от «Мадуду».

Я в Барселоне всего пятнадцать минут, но уже пью свой первый джин с лимоном, таращась на 18-летних каталонок. Обожаю мысленно сортировать их: эту можно, эту нет, эту да, можно, нельзя, почему бы нет, ни за что, очень даже ничего, совсем никуда… Женщины никак не поймут, что мужчины всю дорогу их сравнивают и сортируют. Эту я, наверное, смог бы, а вот ту вряд ли… Оскорбительно ли это для женщин? Может быть. Но мужикам еще хуже. И вот появляется совершенное чудо с маленькой попкой и большими лукавыми сиськами, но проблема в том, что, увидев ее, я начинаю думать о Франсуазе, черт возьми, она правда на нее похожа, все женщины, которые мне нравятся, всего лишь плагиат, они просто косят под тебя. Нет большего расиста, чем влюбленный мужчина: его никто больше не интересует, чтоб они сдохли. Изменять любимой значит изменять себе.

Здорово, что можно больше не менять деньги. Благодаря евро вы чувствуете себя в чужой стране как дома. По-испански не говорите, но одеты вы как местные жители. Глобализация – это возможность чувствовать себя везде как дома и вместе с тем как бы за границей. Хорошо путешествовать под крылом глобализации, при условии, само собой, что у вас до хрена евро и вы не отличаетесь особой глубиной восприятия. Я езжу по миру, но ничего не вижу, потому что нечего видеть. Все страны похожи на мою. Что в лоб, что по лбу. Все одеты одинаково, как из инкубатора, и ходят в одни и те же магазины. Единственный положительный результат подобной уравниловки: весь мир у меня дома, а раз уезжать – это все равно что оставаться, то почему бы не уехать?

Браво «Удушью», новому роману Чака Паланика (автора «Бойцовского клуба»), где он пишет: «Самый бездарный минет всегда доставит больше радости, чем аромат прелестной розы или созерцание красивейшего заката».

Как бы там ни было, с либидо у меня все равно полный отстой. Не хочу больше трахаться, буду флиртовать. Ну, в крайнем случае не откажусь от отсоса или дрочки. А уж вставить – нет, спасибо, это без меня: с резинкой неинтересно, без резинки стрёмно (в обоих случаях стоит у меня недолго). И вообще, что за дебильная иерархия у мужиков в башке, как будто заниматься любовью лучше, чем клеиться. По-моему, наоборот: трахаться не так сексуально, как танцевать медленный танец. Поцелуй в шейку лучше вагинального туда-сюда-обратно. Рука в полосах прекраснее плевка спермы в резинку от «Дюрекса». Прикосновение губ к веку, палец во рту или язык на пальце приятнее, чем член в ухо, кулак в задницу или очко в нос. Нет, ну скажите честно, так это или не так?

Центральные каналы строят мне глазки: мне позвонили Лескюр и Фарруджа. Ардиссон советует мне отказаться. Согласившись, я стану еще ненавистнее, а значит, и ненавидимее. Соглашаюсь из мазохистского любопытства и жажды наживы.

Я выступаю за создание «Удостоверения бедняка», которое надо будет предъявлять при входе в магазины «Зара», «Манго», «Н&М», «Кукай», «Наф-Наф», «Гэп» и т. д. Только владелицы подобных карточек (а они будут выдаваться исключительно гражданкам, доказавшим, что они зарабатывают меньше 1500 евро грязными в месяц) получат право зайти в магазины дешевых шмоток. Тогда богатые будут вынуждены покупать свои бикини в бутиках «Шанель» по 2000 евро за штуку (33 % НДС пойдет на больницы, ясли и проч.). Я также не буду против, если Кристин Орбан и Пэрис Хилтон[158] запретят посещать распродажи.

Почему моя жизнь и мое творчество так тесно связаны между собой? Потому что я ставлю опыты на самом себе, как сумасшедший ученый, а потом записываю результаты. Я свой собственный подопытный кролик.

Франсуаза опять закатила мне сцену ревности. Будь я и вправду циником, я бы так часто не краснел. Она отрицает, что ведет двойную игру с Людо. Я ей не верю, даже если она прикидывается лучше меня. Жалко, что любовные истории так предсказуемы.

Мне часто говорят: «Вы в жизни гораздо симпатичнее, чем по телику», и прочие глупости. Вовсе нет. Это вы Шираку говорите. Я мил всегда. Просто я притворяюсь злюкой, чтобы ко мне не приставали. Свинтус во мне борется с романтиком, и побеждает всегда последний (сентиментальный дурачок, наивный, вежливый оптимист).

Смотрю документальный фильм о Хью Хефнере. Создатель «Плейбоя» живет в Голливуде с шестью бабами. Крайности сходятся: являясь символом свободного секса, предельного декадентства, тотальной порнографии, ты оказываешься в гареме – то есть становишься мусульманином. В идеале надо было бы жить жизнью Хефнера до 50 лет, а потом перестать (женившись или покончив с собой, что одно и то же), потому что нет ничего более унылого, чем 75-летний плейбой. Хью Хефнер поправляет нашлепку на голове и принимает виагру. И это потому, что Аллах велик.

Мастурбировать – значит быть гомосексуалистом с самим собой.

Мы с Франсуазой в Касабланке, идет дождь. В «Эксельсиоре» уже нет и не будет Сент-Экзюпери, и Хамфри Богарт больше не соблазняет замужних женщин в отелях ар-деко. Зато есть шумная анархичная столица и визг клаксонов под белым небом. И бассейн на крыше «Шератона». И еще набережная, бары, рестораны и белозубые девушки. И еще «Малая скала», что-то вроде марокканского «Будда-бара», где золотая молодежь мечтает об Америке, ненавидя при этом Израиль. И еще пижоны на «БМВ», насмотревшиеся «Лофт-2» по телевизору. От динамистки Марлей никуда не денешься – она стала звездой по спутнику. В баре на Центральном рынке говорят только о ней – эта нимфоманка победила через 10 минут после того, как вошла в «Лофт».[159] А тем временем продолжаются бомбардировки.

Ришар Дюрн[160] вовсе не оригинален: он подражает Герострату, который сжег храм Артемиды в Эфесе, чтобы обеспечить себе бессмертие (храм считался одним из семи чудес света, и дело было в 356 году до Рождества Христова). Ришар Дюрн тоже убивал людей, чтобы о нем узнал мир. Его личный дневник, опубликованный газетой «Монд», похож на то, что я бы сам написал, если бы никто не узнавал меня в лицо. «А что если бы меня не было», – мог бы спеть Дюрн вслед за Джо Дассеном, который в отличие от него не страдал нарциссизмом. Практически впервые во Франции желание прославиться приводит к убийству. Вспомним, что Герострата приговорили к сожжению, а также под страхом смертной казни запретили всякое упоминание его имени. Я предлагаю никогда больше не произносить имени… как его там?