Желая поскорей разделаться с заключительной главой, Габи смело придумала, что ее пригласили студенты-выпускники, у которых оказался лишний билет со скидкой. Это была безопасная ложь, потому что Дунский никак не мог бы проверить, приглашали ее студенты или нет. Но ему и в голову не пришло заподозрить сам факт приглашения, его обеспокоило совсем другое — а много ли их было, студентов-выпускников? Она тут же сообразила, как нужно ответить:
«Четверо. Две пары, гомосексуальная и гетеросексуальная».
Дунский хмыкнул и успокоился. Теперь уже можно было рассказывать все честно, — как поразило ее пение Зары еще до того, как она ее узнала, и как она узнала Зару, и как Зара узнала ее, и как ее охватил необъяснимый немотивированный страх. И как она убежала и долго блуждала по темным лабиринтам старинной крепости, пока не выбралась к стоянке такси.
«Одна?» — не поверил Дунский.
«Одна-одинешенька! — храбро соврала Габи, — ведь никто даже не подозревал, что я знакома с Зарой. И никто не видел того, что увидела я на ее лице — печати близкой смерти».
При этих словах над ее плечом склонился Эрни и одобрительно поцеловал в склоненную шею. В этот миг шасси самолета коснулось беговой дорожки, все зааплодировали и Габи сообразила, что ее склоненную шею целует вовсе не Эрни, а Дунский:
«Ну и фантазерка ты у меня! Ну и фантазерка!». Глаза его смеялись, и нельзя было понять, поверил он ей или нет. Да и времени на это не было — все вокруг вскочили с мест, захлопотали вокруг своих
дорожных сумок и начали подталкивать Габи с Дунским к выходу. На трапе самолета им в лица сразу ударила волна горячего воздуха и Габи вспомнила, что октябрь в Тель-Авиве не имеет ничего общего с октябрем в Европе.
Кроме того, она вспомнила, что ехать им предстоит на новую квартиру, снятую ими на год со вчерашнего дня, и ею толком не осмотренную из-за срочного отъезда. Одно она знала точно, что мебели там кот наплакал, и главное, нет кровати, а спать хотелось невообразимо. И тогда они опять перешагнули через деньги и по привычке завалились в прибрежный отель, тем более, что всюду были большие скидки, так как прошлые праздники уже кончились, а новые еще не начались.
А назавтра пошла такая карусель со вселением в квартиру и покупкой мебели, что драматические события прошедших недель потускнели и потеряли часть своей остроты. Где-то в самый разгар суеты вокруг диванов и шкафов в киношколе внезапно начался совершенно забытый Габи учебный год, и нужно было срочно готовиться к занятиям, знакомиться с новыми студентами и завоевывать их сердца, преодолевая милосердием и деловитостью их неприязнь к ее русскому акценту.
В газетах иногда появлялись журналистские догадки о причинах гибели звезды ночных клубов, больше похожие на сплетни, чем на достоверные отчеты. Но среди разнообразных, самых фантастических предположений, ни разу не мелькнул даже намек на интимную свадьбу при свечах в старинной турецкой башне. Из всего этого Габи было ясно одно — того, что знает она, не знает никто. От этого по ее спине бегали иногда мурашки страха, но сосредоточиться на них не было ни сил, ни времени.
Когда Габи, отдуваясь, вынырнула из полностью затянувшего ее бытового водоворота, она попыталась подобрать на задворках памяти затерянные там осколки прошедших событий. Ей необходимо было с кем-нибудь обо всем этом поговорить, но поговорить было не с кем. Эрни, похоже, исчез навсегда, Инна была поглощена очередными Светкиными похождениями, а Дунский остался Дунским, несмотря на все его усилия быть нежным и внимательным. Он никак не мог отсредоточиться от себя любимого, тем более, что дела этого любимого шли неважно — волчий билет, выкинутый ему в лицо за проказы с Черным Магом, все еще был в силе, и никто не брал его на работу. Такой оборот дел не красил бы любого, а уж Дунского в особенности.
Порывшись в своем душевном сундуке, Габи обнаружила, что поговорить о летних приключениях лучше всего было бы с Иоси, — только ему с его лукавой улыбкой и освенцимским номером на запястье могла бы она доверить сплетение таинственных совпадений, обрушившихся на ее голову в столь сжатый срок. Она даже могла бы рассказать ему почти правду про Зару — ему одному могла бы она открыть, что в ту ночь ездила с Эрни в Яффо. Она могла даже попросить у Иоси телефон Эрни в Америке, чтобы сообщить тому о смерти Зары. Догадался ли бы Иоси о том, чем завершилась у них эта поездка, ей было уже неважно — после возвращения Дунского она снова обрела почтенный статус замужней дамы, любовные похождения которой никого не касаются.
Вырвав свободную минутку между репетициями, она набрала номер виллы Маргарита. Она даже подготовила небольшую речь, которую произнесет, если трубку поднимет Белта. Но трубку не поднял никто — телефон так долго гудел противным голосом тонущего парохода, что Габи в конце концов смирилась с неудачей. Все остальные ее попытки закончились тем же.
Наконец через пару дней трубку сняла Тамара и сообщила, что хозяев дома нет и вернутся они нескоро. Иоси сделали операцию, похоже, удачно, и после больницы его отправили в специальный санаторий для выздоравливающих. Белла, конечно, поехала с ним, а позвонить туда нельзя — там запрещены телефоны, даже мобильные.
И навестить его нельзя ни в коем случае— посетители там тоже запрещены.
Габи хотела было попытаться пробить лбом эту стену запретов, но накатила новая волна — подготовки экзаменов, сдачи экзаменов, подготовки курсовых работ и сдачи курсовых работ, и все это на иврите, на иврите, на иврите! К тому же у Дунского внезапно разболелись никогда до того не болевшие зубы, и на оплату оказавшегося страшно дорогим лечения начали стремительно утекать деньги за мамину квартиру, оказавшиеся в здешних условиях совсем небольшими. Удобная квартира в центре города при ближайшем рассмотрении тоже оказалась страшно дорогой и им не по карману. Нужно было срочно искать дополнительный заработок.
И тут очень кстати в телефонной трубке возникла Инна. Дело было таким важным, что ради него она преодолела вновь возродившуюся неприязнь к удачливой подруге, сумевшей какой-то хитрой уловкой вернуть себе и блудливого мужа, и интеллигентную работу. Инна никак не могла взять в толк, почему ей, гораздо более умной, красивой и талантливой, никакие уловки никогда не помогали, и сердилась за это на Габи.
С этого постулата она и начала свою вступительную речь, но у Габи не было времени на выяснение отношений:
«Если ты звонишь мне, чтобы выведать секрет моего успеха, давай поговорим об этом, когда я выпущу курсовой спектакль».
«Да нет, это я так, к слову, — заторопилась Инна, испугавшись, что Габи в сердцах бросит трубку — Я по делу».
«По делу!» — хмыкнула Габи.
«Именно по делу! Тебе деньги нужны?».
«Естественно. А что, у тебя есть лишние?».
«Пока нет, но будут. Представляешь, твое пение произвело на Мики такое впечатление, что он устроил нам еще один концерт русского романса. И опять за хороший гонорар!».
«И опять в башне при свечах?».
«Нет, нет! Ты даже не поверишь, но на этот раз нас приглашают в один из самых роскошных элитарных клубов!».
«Я даже не знала, что такие есть!».
«Ничего, теперь узнаешь. Там собираются сливки общества — банкиры, члены Кнессета, известные певцы и спортсмены».
«И зачем этим сливкам понадобился русский романс в моем исполнении?».
«Мики им такого про нас с тобой напел, что они возжаждали нас поиметь».
«Но ведь он нас не слышал!»
«Он утверждает, что весь наш концерт при свечах просидел на лестнице, млея от восторга».
«Он же ни слова не понимает по-русски!».
«Он млел не от слов, а от исполнения. Говорит, будто сначала намерен был нас охранять, но постепенно так увлекся, что потерял счет времени».
«От кого охранять?» — насторожилась Габи, вспомнив мертвое лицо Зары на первой странице газеты.
Чуткая Инна уловила нотки беспокойства в голосе Габи:
«Чего ты так всполошилась? Просто охранять — все-таки ночь и место пустынное».
«И когда мы выступаем перед сливками общества?», — уточнила Габи, ловко меняя тему. Она ведь не посвятила
Инну в драматическую историю своей встречи с таинственной невестой из башни, — слишком многое пришлось бы объяснять. А о недосказанном Инна, пожалуй, могла бы и догадаться — недаром они дружили с детства и знали друг о друге всю подноготную.
«В следующую субботу. Так что подумай о наряде и приходи ко мне порепетировать. Там нельзя ударить в грязь лицом, Мики мне этого не простит».
Ничего не поделаешь, пришлось заняться приведением в порядок слегка потрепанного концертного платья, и, что всего хуже, дважды съездить к Инне, чтобы освежить в памяти репертуар романсов. Времени на это не было совершенно, но, как известно, ради денег девушка готова на все. Кроме того, необходимо было преодолеть упрямое сопротивление Дунского, ни за что не желавшего отпускать ее на субботний вечер в какое-то непонятное место, про которое нельзя прочесть ни в одной газете.
