Оставив режиссера и электрика наводить порядок без ее участия, Габи воспользовалась передышкой и попробовала снова позвонить Белте. И снова автоматический голос заверил ее, что телефон отключен. Выхода не было, нужно было ехать в Рамат-Ган.
Габи выскочила на улицу и помчалась к автобусной остановке. Как часто бывает в Израиле зимой, внезапно хлынул обильный ливень, но, к счастью, она уже успела добежать до пластикового домика остановки. Однако пока автобус кружил по своему непостижимо путаному маршруту, ливень прекратился так же стремительно, как и начался, и Габи подъехала к вилле в лазурном сиянии невозмутимого средиземноморского солнца.
Ворота виллы Маргарита были широко распахнуты. Габи беспрепятственно вошла в сад и поспешила вверх по выложенной темно-красными плитками фигурной дорожке. Все выглядело, как прежде — вдоль дорожки расстилался гладко подстриженный травяной ковер, оттененный по краям высокими кустами с крупными листьями, теряющимися в розовой пене ажурных цветов. Омытые коротким обильным ливнем кусты дышали прохладой и благополучием, а над ними все так же стрельчато вздымался к небу дом, напоминающий одновременно японскую пагоду и индийскую гробницу.
Единственным нарушением этой гармоничной картины были непонятные разноцветные пятна, бойко скользящие взад-вперед по лужайке перед виллой. Чем ближе подходила Габи к дому, тем яснее различала она в очерке этих пятен карикатурные силуэты игрушечных автомобилей и мотоциклов, которые с жужжанием носились по траве, весело сталкиваясь и разминаясь друг с другом. Управляющие этими шумными аппаратами мальчики и девочки младшего школьного возраста приветствовали каждое столкновение радостным визгом многих юных глоток. Никого не смущало, что почти все дети или хромали, или передвигались, ловко опираясь на ходунки с колесиками.
Представшее перед нею зрелище было настолько невероятным, что Габи на миг зажмурила глаза в надежде, что, когда она их откроет, оно развеется, как мираж в пустыне. Но громкий детский визг и надсадное жужжание моторов не оставляло сомнения в реальности происходящих на лужайке автомобильных гонок. В конце концов, глаза пришлось открыть и попытаться найти разумное объяснение вторжению больных детей в тщательно оберегаемое от чужих святилище Беллы.
Габи обогнула веселую лужайку и направилась к входной двери, которая тоже была беспечно открыта настежь. Внутри тропические деревья по-прежнему тянулись к солнцу, проникающему сквозь стеклянный купол, но на устланной алым ковром круглой прогалине не было ни кожаных диванов, ни красного рояля, ни опирающегося на крылатые фигуры обеденного стола.
Вместо этого исчезнувшего великолепия на ковре толпились маленькие столики из разноцветного пластика, окруженные маленькими пластиковыми стульчиками. Не в силах снести такое непотребство Габи вихрем взлетела по лестнице и ворвалась в кабинет Иоси.
Там было пусто, даже не просто пусто, а пустынно — не было ни стола, ни кресла, а вместо полок с книгами голые стены зияли проплешинами обоев.
«Тамара!» — отчаянно завопила Габи, отлично понимая, что никакой Тамары здесь нет и быть не может. Не получив ответа, она скатилась вниз по ступенькам, выскочила вон и огляделась. Кроме играющих детей вокруг не было ни души, однако в глубине двора ей почудилось какое-то копошение, и она подошла поближе.
Возле черного хода стоял большой грузовик. Два дюжих парня выгружали из кузова коричневые контейнеры, пересеченные яркой надписью «Хрупкий груз. Не кантовать». Следом за контейнерами из кузова выпрыгнула кудрявая девушка в джинсах и начала давать указания грузчикам. Габи решила, что девушка отвечает здесь за порядок, и потянула ее за рукав спортивной футболки. Девушка обернулась к ней и быстро спросила:
«Ты из отдела культуры?».
«В некотором смысле», — согласилась Габи и задала свой вопрос:
«А куда девались прежние хозяева?».
В ответ она получила встречный вопрос:
«А что, у этой виллы были хозяева?».
Сердце Габи дрогнуло от безаппеляционности не оставляющего надежды слова «были».
«Конечно, были. Или ты думаешь, такая вилла могла быть бесхозной?».
«Я думала, она принадлежала горсовету. Мы, во всяком случае, получили ее от горсовета».
Вдруг сзади что-то грохнуло, — похоже, один контейнер упал, и содержимое его разлетелось по двору — маленькие матрасики, спинки детских кроваток. Девушка тут же забыла про Габи и помчалась к месту происшествия, на бегу сообщая грузчикам свое мнение об их родословной. Дожидаться ее не стоило — она вряд ли могла добавить что-либо к уже сказанному, разве что в случае разоблачения самозванства Габи заодно высказать свое мнение и о ее родословной тоже.
Габи нетвердым шагом побрела по выложенной темнокрасными плитками фигурной дорожке. Сейчас путь к воротам выглядел иначе, словно увиденный сквозь призму времени — бархатный травяной ковер подсох и пожелтел от недостатка влаги, розовая пена ажурных цветов на кустах поблекла и опала, осыпав землю оборванными шкодливой рукой лепестками.
Выйдя за ворота, Габи глянула на часы — пора было вернуться в киношколу и заняться спектаклем, а потом поспешить домой к голодному Дунскому, который в знак протеста против ее поздних возвращений демонстративно отказывался есть без нее. Можно было подумать, что жизнь сомкнулась в том самом месте, где ее рассек летний разрыв с Дунским, и необратимо поглотила все, происшедшее с ней в промежутке.
Словно не было ничего — ни Беллы, ни Иоси, ни Зары, ни Эрни, ни Маргариты. Они промелькнули и исчезли, не оставив следа. Ей вспомнилась детская сказка о мальчике, к ногам которого из морской пучины на час вынырнул заколдованный город, затонувший в древности. Город мог вернуть к жизни только тот, кто купит там товара хоть на одну копейку. Но у мальчика не нашлось и копейки, и город снова ушел под воду со всеми своими жителями, кошками, лавками и домами.
Габи оглянулась и поняла, что у нее тоже не нашлось заветной копейки. Высокие кроны деревьев сомкнулись, скрывая от глаз прозрачный купол осиротевшей виллы «Маргарита» и унося ее в потоке времени вместе с судьбой ее исчезнувших хозяев.
«Ни крошки съестного? — разочарованно спросила Габи, вглядываясь в сумрачную пещеру пустого холодильника. — Хоть бы хлеба купил, что ли!».
«А на какие шиши я б его купил, интересно? — вяло огрызнулся Дунский, не отрывая глаз от компьютера. — Ты же умотала с раннего утра, не оставив мне ни гроша».
«У тебя ведь припрятан подкожный запас — только не спорь, я знаю, что припрятан. Истратил бы пять шекелей, я б тебе вернула» — рискнула Габи, на миг позабыв, как чувствителен стал муж после стремительной растраты маминого киевского капитала.
Суть была не столько во внезапном унизительном безденежье, сколько во внезапно вынырнувшем из глубин подсознания комплексе вины перед покойной мамой: «Она всю жизнь эти деньги копила, во всем себе отказывала ради меня, а я — подлец, подлец! — спустил их в два приема! И даже ничего путного на них не купил, просто профукал!» — рыдал Дунский в тот вечер, когда банк отказался оплатить его очередной чек.
«Сколько раз я просила тебя не читать Достоевского перед сном!» — нескладно съязвила тогда Габи, и тут же об этом пожалела: впервые в жизни Дунский не клюнул на литературную наживку. Он молча отвернулся от нее, уткнулся носом в подушку и больше ни словом не обмолвился об этих проклятых, бездумно растранжиренных маминых деньгах.
А теперь нелегкая дернула ее за язык — с голоду, наверно, бес попутал. Она вся напряглась, ожидая ответной атаки, и наскоро вооружаясь справедливой обидой — она, мол, целый день вкалывала ради семейного благополучия, а он не мог позаботиться о кусочке хлеба ей на ужин. Но ее заготовленные доводы пропали даром, Дунский в атаку не пошел. Не отрывая глаз от экрана компьютера, он вяло пробормотал:
«Нет у меня никакой заначки, ни подкожной, ни наличной».
После чего намертво отключился и пошел с оглушительной скоростью щелкать клавишами ки-борда. Габи даже не глянула на экран, она привыкла, что в минуты отчаяния он ограждается от нее непроницаемой стеной, погружаясь в решение хитроумных пасьянсов.
Она порылась в кухонных закромах, отыскала на верхней полке забытый пакет гречневой крупы и принялась варить кашу.
«Есть будешь?», — спросила она без всякой надежды на ответ, и не ошиблась — Дунский и ухом не повел. Похоже, на экране у него происходило великое сражение, так страстно порхали его пальцы по клавишам. Габи на секунду захотелось посмотреть, чем это он так увлекся, но она не решилась — он терпеть не мог, когда в напряженные минуты она нависала у него за спиной.
