После долгих сомнений он решился на то, чтобы сделать это перед старым шифоньером с огромным зеркалом в комнате родителей, пока тех, разумеется, не было дома.
И понеслось.
Твист открыл ему то, на что комсомол не был способен. Венька еще продолжал ездить с оперотрядами, но твистеров уже выделял в отдельную касту. Обычных стиляг бил и сам, а за твистера мог запросто врезать кому-нибудь из бригадмильцев. Помогая однажды известному среди стиляг твистеру Толику по кличке Пижон сбежать с оцепленной танцплощадки, он окончательно покинул мир преследователей и навсегда стал одним из преследуемых.
Так песенка «Twist again» десятибалльным штормом раскачала Венькину жизнь, и вот теперь он хотел баржу.
Убегая с той танцплощадки, он уговорил Толика Пижона показать ему, что такое по-настоящему стильный твист. Полночи они провели в скверике рядом с Венькиным домом. Испещренный призрачной тенью листвы, Толик мягко качался на полусогнутых ногах, скрипел гравием и повторял:
– Вот так, чувачок… Понял, как надо? Плавненько! Ну, куда ты рвешь? И руками как полотенцем обтирайся. Как будто оно у тебя за спиной. Туда и сюда… Как мочалкой…
Венька страшно гордился своим знакомством с Пижоном, и через два года, когда тот тоже решил на время «кинуть кости» в Москву, повел его в самые твистовые рестораны. Если бы Чабби Чеккерс узнал, что эти двое вытворяли на втором этаже «Будапешта», в кафе «Националь», в ресторане «Урал» на Пушкинской или в гостинице «Советская», он – сто процентов – бросил бы все свои дела в Штатах и примчался первым самолетом в Москву посмотреть на такой «сейшн». Потому что это надо было увидеть. Взволнованный «пипл» выносил Веньку с Пижоном из этих мест на руках.
Именно Толик Пижон объяснил Веньке, что «чувак» расшифровывается как «человек, усвоивший высшую американскую культуру».
После той памятной ночи в скверике учебу Венька почти забросил, а вскоре поехал в Харьков на съезд стиляг, который проводила там совсем не комсомольская организация под названием «Голубая лошадь». Вернувшись оттуда, он решил, что ему пора самому играть твист.
Поскольку ни одним инструментом он не владел, ему пришлось для этой цели переманивать музыкантов из институтского духового оркестра. «Состав» получился немного пестрым, но твист поначалу хотели играть все. Венька день и ночь проводил на репетициях, голосом и движениями показывая «составу», как это все должно быть. В итоге он так ловко научился изображать саксофон и барабаны, что запросто мог бы выступать на концерте вместо них.
Иногда он так, в общем, и делал. Когда очередной музыкант, уставший от его натиска и бесконечных репетиций, отправлял его к черту, Венька выбегал на сцену с саксофоном в руках и, не поднося его ко рту, начинал дудеть к полному восторгу своих поклонников. «Состав», названный им «Волосатое стекло», почти мгновенно стал популярен во всех ленинградских институтах.
Но Венька упивался славой недолго. Ему захотелось электрогитару.
Один технический журнал сдуру опубликовал тогда статью какого-то пня из самодельщиков о том, как переделать акустическую гитару в электрический инструмент. При помощи телефонного устройства. Через две недели после выхода этой статьи ни в Москве, ни в Ленинграде не осталось ни одного работающего автомата.
Венька успел раскурочить семь. На восьмом его повязали и отвели в отделение, где уже сидело человек двадцать. Всех взяли в телефонных будках.
Когда его поперли из института, рядом с деканатом вывесили плакат: «Сегодня он лабает джаз, а завтра Родину продаст». Напирая на свои прежние заслуги перед комсомолом, Венька умудрился добиться перевода, а не отчисления. Плакат он привез с собой в Москву и повесил его в дворницкой у Петровича. Тому было все равно. Он сам вернулся с Колымы только из-за амнистии пятьдесят третьего года.
Познакомившись со мной и с Колькой в первый же день у нас на курсе, Венька усмехнулся над нашими просторными, как паруса из книги Александра Грина, штанами и сказал:
– Ну что, лабухи, дремлет первопрестольная?
И у нас с Колькой началась новая жизнь.
Перед семинаром по акушерству Венька затащил нас в пустую аудиторию и показал учебник по клинической психиатрии.
– Зацените, кексы! Еле-еле библиотекаршу уболтал. Упиралась как бык. Говорила – только для старшекурсников.
– А на фига он нам? – спросил Колька. – Там же нет ничего про кровеносную систему.
– И не надо! – усмехнулся Венька. – Устроим сегодня цирк. Зябликовой будет не до сосудов.
– В каком смысле цирк? – спросил я.
– В самом прямом. Открывайте главу «Симптомы шизофрении». Там все, что нужно.
Колька автоматически взял книгу у него из рук и начал листать.
– Подождите, – сказал я. – Придуриваться, что ли, будем? Под сумасшедших?
– Поздравляю, – сказал Венька. – Допер наконец.
– Нет, я не буду.
Колька тоже замер и перестал шелестеть страницами.
– Пару воткнет – зачешешься, – пожал плечами Венька. – Но будет поздно. Не допустит к экзаменам – и трындец. А нам надо выиграть время. Я насчет баржи пока еще не до конца все решил. Целую ночь не спал. Проблема связи. Нужна будет рация. Иначе американцы нас будут слишком долго искать.
– Ты что, совсем сдурел?
– Пока еще нет. Но вот почитаю учебничек и сдурею.
Мы с Колькой молча стояли посреди аудитории, а Венька спокойно уселся за преподавательский стол и начал просматривать оглавление.
– Так… Абулия… Посмотрим, что у нас тут… «Ослабление и распад волевых процессов… В тяжелых случаях больной настолько пассивен, что не способен обслуживать сам себя»… Клево… Что еще? «Парамимия – гримасничанье. Парапраксия – вычурные позы, походка, манекенообразность и угловатость движений, манерность жестов»… Чуваки, тут все про Зябликову. Вот по кому Кащенко плачет.
– Венька, ты что, серьезно? – сказал я.
– Подожди, подожди! Кажется, есть кое-что… Кататонические симптомы… «Мутизм – нарушение волевой сферы, выражающееся в остановке речи… Закупорка… Шперрунг»… Хм… Может, шперрунг попробовать? Название стильное… Но если просто молчать, она точно поставит пару. Откуда ей знать, что у меня шперрунг покатил? Подумает – молчит кекс, и фиг с ним. Нет, надо что-то другое…
– Я пошел, – сказал я.
Венька поднял голову от учебника и, прищурившись, посмотрел на меня.
– Чего ты дрейфишь? – сказал он. – Не хочешь прикалываться – не надо. Я один все сделаю. Сам потом скажешь спасибо.
Видя, что я не отхожу от двери, он добавил:
– Или стукнуть решил?
Остановился он на атактических расстройствах.
– Вот, чуваки. То, что надо… «Речь становится неконкретной, витиеватой, неуместно абстрактной и символичной. При прогрессировании речевых расстройств теряется логическая связь между блоками фраз и отдельными предложениями. Наконец возникают логические нестыковки между отдельными словами»… Чуете? Песня, а не симптомы. Двинули на семинар! Весь вечер на арене клоун Бенджамин!
Не знаю как Зябликовой, но остальным поначалу, скорее всего, точно показалось, что у Веньки не все дома. Стоило ей войти в аудиторию и посмотреть в направлении нашей троицы, как он поднял руку и, не вставая с места, начал говорить. Он сообщил ей о том, что советская медицина совершила небывалый скачок в области гинекологии и акушерства; что забота о женщине и о новорожденных в нашей стране превысила все мировые показатели; что капиталистические страны в этой сфере значительно отстают от нас по производству цветных металлов на душу населения; что младенцы в США и в Европе появляются на свет с пятимесячной задержкой, но зато у каждого из них есть свой маячок в качестве компенсации; что его самого зовут Орландо Эстонский; что его замучил постоянный параллелепипед в голове; что буддистская драматургия в нем инкогнито сидит и что албанцы втихую пожирают из него мозг.
– Ну и плевать, – сказал он, дождавшись нас на улице после семинара. – Подумаешь, выгнала! Зато пару никому не поставила. Держите учебник. Найдете мне к понедельнику симптомы постшизофренической депрессии. Я уезжаю.
– Куда? – в один голос произнесли мы с Колькой.
– Сказал же – рация будет нужна. У меня в Ленинграде кореш остался, радиолюбитель. И в мореходку зайду. Надо переговорить насчет навигации. Интересно, бывают баржи с мотором? Вы как думаете, чуваки?
Вернувшись через три дня, он сообщил нам, что с рацией не покатило. Радиолюбителя месяц назад замели за приемничек, по которому он слушал «Голос Америки». И хотя отпустили его почти сразу, он так перебздел, что по винтику разобрал всю свою аппаратуру.
– С космической скоростью, – пояснил Венька. – И все детали утопил в Неве.
Не успели мы облегченно вздохнуть, как он огорошил нас новыми планами.
– Короче, летом двигаем на Дальний Восток. Там этих барж немерено. Отвяжемся потихоньку и поплывем. Обойдемся без рации. Я к тому времени выучу карту океанских течений. Должна же быть такая карта. Или нет?
