— Я вам уже сказал, что это плохая идея.
Лицо у тунисца стало испуганным. Чего он боится? Лишиться работы? Привести с собой нежелательного свидетеля?
Себастьян постарался расположить его к себе.
— Я вижу, вы добрый человек, Юсуф. Отведите меня к Муниру. Вы понимаете, как я хочу найти своего сына.
— Хорошо, — сдался наконец тот.
Они вышли из кафе и по улице София вновь вышли на Барбес. Было два часа дня, солнце светило вовсю. Бульвар все так же кипел жизнью. Молодые, старые, дети, инвалиды. Женщины в чадрах, женщины в коротких юбках.
— Где вы научились говорить по-английски, Юсуф?
— В Тунисском университете. Я окончил факультет английской литературы и цивилизации, но полгода назад был вынужден покинуть родину.
— А мне казалось, в Тунисе все налаживается.
— Жасминовая революция и свержение Бен Али не создали рабочих мест по мановению волшебной палочки, — горько сказал он. — Жить в Тунисе по-прежнему очень трудно. Молодежи, даже с дипломом, рассчитывать не на что. Я решил попытать счастья во Франции.
— У вас есть документы?
Он отрицательно покачал головой.
— Ни у кого из нас нет документов. Мы все приехали сюда на «Лампедузе» прошлой весной. Я ищу квалифицированную работу, но это практически невозможно, не имея документов. Я не особенно привередлив, но мне удалось пристроиться только к продаже сигарет. Мы вынуждены жить в мире, где царит мошенничество, где каждый за себя. И выбирать остается только между воровством, торговлей коноплей, кражей мобильников, подделкой документов и продажей сигарет…
— А куда смотрит полиция?
Тунисец расхохотался.
— Для очистки совести полицейские совершают рейды каждые десять дней. Ночь проводишь под арестом, платишь штраф и снова возвращаешься на улицу.
Юсуф шагал быстро, его ждала работа, он дорожил временем.
Себастьян с трудом выдерживал темп, заданный тунисцем. Чем дальше они шли, тем сильнее возрастало его беспокойство. Честное слово, такая удача не могла быть правдой. С какой стати его сын мог оказаться у какого-то спекулянта сигаретами за шесть тысяч километров от Нью-Йорка?
Они вышли на крошечную площадь, залитую солнцем, но провожатый тут же увлек Себастьяна в узкий темный проулок, который вел к бульвару Шапель.
— Мне очень жаль, — произнес Юсуф, вынимая из кармана нож.
— Но…
Тунисец присвистнул сквозь зубы. И тут же по бокам Себастьяна выросли еще два парня.
— Я же предупреждал: здесь каждый за себя.
Американец открыл было рот, но тут же получил удар в печень. Он попытался сопротивляться, но у Юсуфа это получилось лучше, и ударом кулака в челюсть он повалил Себастьяна на землю.
Сообщники тунисца подняли его, но лишь для того, чтобы было удобнее избивать. Себастьяну досталось по полной: локтем в поддых, удары ногами, пощечины, оскорбления. Не в силах защититься, Себастьян прикрыл глаза и старался выстоять под ударами, которые сыпались на него со всех сторон. Избиение было заслуженной расплатой и возмездием. Его крестным путем. Via Dolorosa.
Его обвели вокруг пальца, как ребенка.
А какого черта он тряс своей пачкой денег перед этими людьми? Теперь получает по заслугам. Тунисец и в глаза не видел Джереми. Зато слышал его имя, когда Себастьян разговаривал с киоскером. Когда Себастьян так беспечно достал целую пачку евро… Юсуф воспользовался его доверчивостью, и ему, Себастьяну, нет оправданий. Он само легкомыслие, беспечность и бестолковость. Он сам полез в волчью пасть. Элегантный костюм, толстый бумажник, самодовольная американская рожа — лучшей добычи не найти. Сам, сам во всем виноват.
Хорошенько отмутузив американца и забрав все, что было у него в карманах, Юсуф сделал знак помощникам. Оба мгновенно отпустили жертву и в тот же миг исчезли.
Тупая боль в затылке, разбитая губа, набрякшие веки, Себастьян с большим трудом приходил в себя. Попробовал открыть один глаз. С трудом различил вдалеке толпу пешеходов и поток машин на бульваре. С немалым трудом поднялся на ноги.
Рукавом пиджака стер кровь, которая сочилась из губы и из носа. У него забрали все: бумажник, деньги, мобильный телефон, паспорт, ремень, ботинки. И старинные часы, которые достались ему от дедушки.
Слезы бессилия, обиды, унижения закипели у него на глазах. Что он скажет Никки? Как он мог быть таким доверчивым идиотом? Неужели, несмотря на страстное желание и все усилия, нет никакой возможности отыскать сына?
Балкон нависал над садом.
Опершись на решетку балкона, Никки старалась успокоиться, вслушиваясь в мирное журчанье фонтана в мраморной чаше. Дом был окружен зарослями вечнозеленых растений, аллея кипарисов придавала этой части сада что-то тосканское. Плети дикого винограда с алыми листьями заплели всю стену, споря с жасмином, чьи белые цветы сладко благоухали, их аромат чувствовался даже в комнате.
С тех пор как ушел Себастьян, Никки бродила по номеру, изводясь от бессилия. В другое время она наслаждалась бы красотой поэтичного сада, его покоем и безмятежностью. Но сейчас чувствовала только тревогу и страх, который скручивал ее внутренности, сжимал сердце, перехватывал горло, не давая дышать.
Нет, сад не успокоил ее, она снова вернулась в номер и стала наполнять ванну.
Ванна наполнялась водой, ванная комната дымкой пара, а Никки тем временем подошла к небольшой старенькой этажерке, на которой стоял такой же старенький проигрыватель. Проигрыватель-чемоданчик, которые были в ходу в шестидесятые годы, с откидной крышкой, потому что в ней находился динамик. На той же этажерке стояли пластинки, 33 оборота, штук пятьдесят, не меньше. Никки быстренько просмотрела обложки: сплошь культовые диски: «Highway 61» Дилана, «Ziggy Stradust» Боуи, «The Dark Side of the Moon» «Пинк Флойд», «The Velvet Underground»…
Никки выбрала «Aftermath», один из лучших альбомов тех времен, когда «Роллинги» были еще настоящими «Роллингами». Она положила пластинку на кружок, подвела звукосниматель и нажала кнопку. С первой секунды от рифов маримбы и басов «Under my Tumb» комната завибрировала. Ходили слухи, что Мик Джаггер написал эту песню, сводя счеты с моделью Крисси Шримптон, с которой тогда тусовался. Феминистки в те времена не одобряли слов этой песни, женщину нельзя сравнивать ни с собакой, ни с кошкой.
Никки считала песню куда более сложной. В ней говорилось о борьбе за власть внутри пары, о жажде реванша, когда любовь стала ненавистью.
Никки остановилась перед большим овальным зеркалом в кованой раме и сняла с себя джинсы, майку, лифчик, трусики. Придирчиво вгляделась в отражение.
Солнечный луч, заглянувший в окно, погладил ей затылок. Никки закрыла глаза и подставила лицо солнышку, чувствуя, как оживает и теплеет кожа под ласковым солнечным светом. С годами фигура у нее округлилась, но благодаря занятиям спортом мышцы не одрябли, остались по-прежнему упругими. Грудь была все такой же высокой, талия тонкой, ноги стройными, щиколотки крепкими.
Обласканная солнцем, она смотрела на себя и внезапно наполнилась уверенностью.
«На конкурсе на мисс Кугуар у тебя есть все шансы, миссис Робинсон!»[26]
Она закрыла кран и погрузилась в теплую ванну. И сделала так, как не делала уже давным-давно: крепко зажала нос и погрузилась в воду с головой. Когда-то она могла просидеть под водой, не дыша, почти две минуты. Время, которое всегда помогало ей привести себя в порядок.
«Десять секунд».
Желание остаться молодой только портило ей жизнь. Сколько лет она потратила на то, чтобы удостовериться в своей привлекательности! Главная беда была в том, что и теперь, и прежде она рассчитывала только на свое телесное обаяние. Она нравилась мужчинам, потому что у нее хорошая фигура. В первую очередь замечали ее тело — и никогда обаяние, ум, чувство юмора, культуру…
«Двадцать секунд».
Но молодость все равно уходит. Напрасно в магазинах с товарами для женщин вешают слоганы: «Сорок — это снова тридцать!» Подлая демагогия. Постоянно требуется новая кровь, юность, молодое свежее тело. Она же чувствует, что мужчины на улице уже не оборачиваются так часто, как раньше, когда она идет. Месяц назад в магазинчике в Гринвиче ей польстило внимание продавца, очаровательного молодого человека, и только потом она поняла, что он привлекает внимание… Камиллы.
«Тридцать секунд».
Может, ей и не хотелось себе в этом признаваться, но встреча с Себастьяном ее растрогала. Он остался таким же неподатливым, косным, несправедливым, убежденным в своей правоте, но ей сразу стало спокойнее, когда он встал с ней бок о бок, чтобы пройти это испытание.
«Сорок секунд…»
Когда они поженились, она постоянно чувствовала себя не на высоте. Была убеждена, что любовь их — случайность, нелепое недоразумение, что рано или поздно Себастьян поймет свою ошибку, увидит, какая она на самом деле, и… Она жила в постоянном страхе, что он ее бросит.
