— Женщины тоже люди и тоже россияне, — назидательно сказал злобный. Он уже скользнул по Свиридову своим косым, обрывающимся взглядом, и Свиридов, решив не заедаться, тоже встал. Чувствовал он себя отвратительно.
— Ну, слава России! — крикнул свинообразный и картинно осушил стакан.
Все молча выпили. Тройка синхронно крякнула и завалилась назад под березу. Остальные неловко уселись вокруг костра и молчали.
— А что ж, дельный тост, — сказал Клементьев. — Если бы не Россия, кто бы нас тут собрал?
— Если бы не Россия, — агрессивно начал приплюснутый, — если бы не Россия… Вы знаете, где вы были бы, если бы не Россия? Вас никого бы не было, ясно? Вот вас конкретно. Уже хватит вот хихиканий этих! Уже хихикаем, хихикаем!
— А зачем вы хихикаете? — спросил Свиридов.
— А мы не хихикаем! — развернулся к нему приплюснутый. — Сейчас вообще не об этом речь, ясно?
— Да ясно, ясно, — миролюбиво сказал Клементьев. — Вы очень любите Россию, все счастливы. Кстати, вы не представитесь? А то мы все тут знакомимся постепенно, для того и встреча…
— Меня зовут Бобров Игорь, — представился приплюснутый, — я специалист по продвижению брендов.
— Вячеслав Гусев, издатель, — сказал свинообразный в пространство, ни на кого не глядя.
— Панкратов Максим, координатор, — с вызовом рявкнул злобный, не уточнив, что такого координирует.
— Ну и отлично. А какие у вас, молодые люди, есть версии насчет списка? — поинтересовался Клементьев.
— Версии — не наше дело, — вальяжно ответил Гусев. — Внесли в список — значит, надо. Я считаю, кто вносит, тот знает. А то рассуждаем очень много, а дело делать некому.
— «День опричника», — тихо сказал очкарик.
— Нет, это не «День опричника», — так же тихо отозвался Свиридов. — Это Кафка в провинциальном исполнении.
— В общем, надо каждому на своем месте просто делать дело, — подытожил Гусев.
— Ой, бля, как надоело, — тихо сказала девица с прямыми волосами. — Почему все одно и то же? Везде, куда ни придешь. Обязательно такой есть и командует.
— В общем, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! — примирительно воскликнул бородач и запел одноименную песню. Со второго куплета все дружно подхватывали припев. Свиридова едва не вырвало. Он решил напиться, чтобы заглушить омерзение, и почти выполнил задуманное. Скоро ему было плевать и на тройку, и на список. Прямоволосая уже стала казаться ему симпатичной. Она подсела к нему и предложила выпить за знакомство.
— Я Марина, — сказала она.
— А я Сережа, — признался Свиридов.
— У тебя отец есть? — спросила Марина.
— Был, погиб. — Вдаваться в подробности Свиридов не хотел.
— А у меня не было. То есть был, но мать не говорила ничего. Знаешь, тут все без отцов.
— С чего ты взяла?! — такая версия Свиридову в голову не приходила.
— Ну, я поспрашивала. У Игоря давно умер, это понятно. Эдик вот, — она кивнула на очкастого, сомнамбулически подпевавшего «Городу золотому», — тоже без отца, развелись. Я думаю, это как-то связано.
— Да на кой им безотцовщина?
— Исследование такое. В одном списке будут без отцов, а в другом с отцами. И будут сравнивать, кто эффективней.
— Да ну тебя. Эти трое что — тоже без отцов?
— Точно, — сказала Марина. — Отсюда вижу.
— И как ты это видишь?
— Очень Россию любят. Она им за отца.
— Блин, — удивился Свиридов. — Тебе бы сочинять. Ты не сочиняешь ничего?
— Нет, я шью. В ателье.
— А я сочиняю, — гордо сказал Свиридов. — Сценарии.
— Ой! — обрадовалась она. — Хабеныча знаешь?
— Знаю. Что вы все на Хабеныче с ума сошли?
— Ой, он клевый! — Она сама захихикала над собственной глупостью. — Чего, родили они кого-нибудь?
— Не знаю, я у них не крестил. — Свиридов сердился, когда его начинали расспрашивать о звездах. Получалось, что сам он никому не интересен.
— Он клевый, — повторила Марина. — А ты что написал?
— Я много написал, неважно, — сказал Свиридов и неожиданно для себя начал ее тискать. Она не сопротивлялась и поощрительно повизгивала. Вскоре они уже целовались за домом.
— Мне нельзя сегодня, — деловито сказала она после особо затяжного поцелуя.
— Да я не рвусь, — успокоил Свиридов. — Знакомство.
— Знакомство можно.
Несколько стихийно образовавшихся пар уже укрывались в смородине и за гаражом. Запахло росой, скошенной травой, смородинными листьями. Контингент постарше перешел на советские песни.
— Светит незнакомая звезда-а-а! — неслось от костра. — Снова мы оторваны от до-о-ома…
Свиридов, чья злоба прошла, а страх притух, почувствовал вдруг невыносимую жалость к этим людям. У них все время что-нибудь отнимали, а они все умудрялись любить жизнь и то, что им предлагали вместо нее. Кому они что сделали, в конце концов, перед кем провинились, что их занесли в идиотский список? Теперь небось в Анталью не выехать. Сидят на садовом участке, умудряются быть довольными. «Светит незнакомая звезда»… Ехали, куда прикажут, срывались с места, были счастливы. Еще и пели. «Надежда, мой компас земной». Какой ужас, что они умудряются надеяться. Пойти и сказать им, чтоб не надеялись ни на что. Надежда — худший компас, обязательно заведет в бездну, и, падая в бездну, все еще будут надеяться. Марина в нетерпении тянула его к себе, но ему не хотелось ничего делать с Мариной. Опьянение вошло в элегическую фазу, он всех жалел.
— Эх, Маринка, Маринка, — сказал он. — Хорошие же люди.
— Я из Краснодара сама, — сказала она, не понимая, о чем речь. Она-таки крепко набралась. Он и сам крепко набрался, но ясности ума не утратил. Подойти к костру, сказать им всем, что они прелестные люди, что он рад разделить с ними список… «Ты ж мене пидманула», — грянули они. Хорошие советские люди, которым ничего не сделалось, вот они, все тут как тут. Маринка стала рассказывать про Краснодар, как она там училась в балетном. Когда они со Свиридовым вернулись к костру, список уже частично разбрелся — кто-то ушел на станцию к вечерней электричке, кто-то храпел на веранде.
— Сергей! — окликнул его кто-то.
— Ау! — дурашливо отозвался он.
— Здравствуйте, я Борисов. Лева Борисов. Вы небось не помните меня?
— Нет, не помню. А откуда?
— А я у вас однажды на «Родненьких» юридическую помощь оказывал. Я адвокат, цивилист. Вам не надо?
У списка были свои преимущества, хорошо, если найдется стоматолог или водопроводчик.
— Пока без надобности, — сказал Свиридов. — Хотя скоро, наверное, вы нам всем понадобитесь.
Борисов одобрительно усмехнулся.
— А ничего тут у нас, а?
— Да отлично, — сказал Свиридов. — Разве б иначе собралось столько хороших людей?
— Ездить будем, выпивать, — продолжал адвокат. Он был хитрый, но доброжелательный, словно предлагал свою хитрость как орудие в борьбе против темных, но неизменно тупых сил. Зло всегда тупо, потому-то мы и живы.
— А у вас какое мнение — почему нас всех это… сюда?
— Почему вы думаете, что я знаю? — трезво спросил Борисов. Он подошел к перилам веранды, и Свиридов разглядел его по-настоящему: толстый, но сильный, он знал этот тип. Круглая, наголо бритая, но не лысеющая голова. Что ж он, бреется, чтобы братки за своего держали? Но вроде цивилист…
— Мало ли, адвокаты всегда все знают…
— Адвокаты много болтают, это да, — прежним дурашливым голосом подтвердил Борисов. — А знают не больше вашего. Но знаете — думаю, ничего страшного. Мне кажется, лучше попасть в этот список, чем в другой.
— А будут и другие?
— Обязательно, — кивнул Борисов. — Только те уже будут знать, за что. А эти — кто попался. Всегда бывает такой период, хватают, кто попался. И ничего особенного не делают. Насколько я знаю, этот список — первый. А при терроре очень важно успеть в первый список. — Он назидательно поднял палец. — Еще есть ограничения, понимаете? Еще им не все можно. И я всегда клиентам говорю: лучше раньше.
— Что раньше?
— Все раньше. Вы мой телефон запишите, если понадоблюсь. Я адвокат вообще хороший, дорого беру, но своим бесплатно.
Это он явно сказал не спьяну, оценивая себя трезво. Свиридов внес прямой номер Борисова в мобильник, обменялся с адвокатом вялым рукопожатием и отпустил досыпать в темную, с настоем древних дачных запахов глубь веранды.
— А как бы нам уехать? — спросил он хозяина.
— Есть автобус на Москву в девять, — сказал Вулых, одобрительно глядя на них с Мариной. — От Алтырина.
— Ну, пойдем на автобус, — сказал Свиридов.
— А че, ты остаться не хочешь? — спросила Маринка. — Можно же.
— Нет, мне домой.
— Ну щас, еще выпьем и пойдем.
— Тебе хватит.
— Не командуй.
Хор грянул «Ой, да не вечер, да не вечер». Гусев присоединился и визгливым поросявым фальцетом подтягивал за второй голос: «Мало спало-о-ось»… Свиридов терпеть не мог эту песню, неизбежную в любом застолье, и решительно встал.
