Не знаю, что я здесь делаю, Антон, не знаю, зачем я уехала. В Вене меня даже одолели сомнения, садиться ли мне в самолет, который еще дальше увозит меня от прежней жизни.
Однако стоило мне попасть в Стамбул, как у меня возникло странное чувство, и оно меня ни на миг не покидает. У меня такое ощущение, будто я уже видела эти улицы, слышала шум города, и самое важное, я узнала запах лакированного дерева, когда недавно ехала в трамвае. Если бы ты был здесь, я бы все тебе рассказала, и мне стало бы легче. Но ты далеко. В глубине души я рада, что ты теперь целиком принадлежишь Кэрол. Она без ума от тебя, а ты, бестолковый, даже не догадываешься. Открой глаза, она отличная девчонка, хоть я и уверена, что буду ревновать, если вы сойдетесь. Знаю, ты решишь, что у меня с головой не в порядке, но что поделаешь, Антон, так я устроена. Я скучаю по родителям. Быть сиротой — это болезнь одиночества, от которой я никак не вылечусь. Я еще напишу тебе завтра или в конце недели. Расскажу, как проходят дни, и, кто знает, если я отправлю это письмо, может, ты мне и ответишь.
Шлю тебе нежные мысли из окна над берегами Босфора, который увижу завтра при свете дня.
Береги себя. Алиса
Алиса трижды сложила листок и положила в ящик стола. Потом погасила лампу, разделась, легла и стала ждать, когда придет сон.
* * *
Чья-то крепкая рука поднимает ее с земли. Она узнает запах жасмина в складках юбки, куда зарылась лицом. По щекам текут слезы, она не может их удержать. Она пытается подавить рыдания, но ей слишком страшно.
Из тьмы возникает свет трамвая. Кто-то тянет ее под козырек подъезда. Притаившись в тени, она видит проезжающий мимо освещенный вагон. Скрежет колес затихает вдали, на улице снова тихо.
— Пошли, не стой тут, — произносит голос.
Ее ноги скользят, она спотыкается на неровной мостовой, и, когда она чуть не падает, рука снова подхватывает ее.
— Беги, Алиса, прошу тебя, будь храброй. Не оборачивайся.
Она хочет остановиться и перевести дух. Вдали ведут длинную колонну мужчин и женщин.
— Не сюда, — говорит голос, — нужно найти другую дорогу.
Она возвращается назад, считая шаги, которые даются с большим трудом. В конце улицы какая-то большая вода, по волнам гуляют лунные блики.
— Не подходи к краю, упадешь. Скоро будем на месте, еще чуть-чуть — и отдохнем.
Алиса идет по берегу, огибает дом, под стенами которого плещется черная вода. Неожиданно горизонт темнеет. Она поднимает голову, на нее обрушивается тяжелый ливень.
Алиса проснулась с воплем, почти звериным воем. Так кричит ребенок, объятый смертельным страхом. В приступе панического ужаса она рывком села на кровати и включила свет.
Прошло некоторое время, пока сердце не перестало бешено колотиться. Алиса накинула халат и подошла к окну. Снаружи бушевала гроза, извергая на крыши Стамбула водяные потоки. Последний трамвай шел по проспекту Тепебаши. Алиса задернула штору и решила завтра объявить Долдри, что хочет вернуться в Лондон.
Долдри осторожно закрыл дверь и пошел по коридору, стараясь не шуметь, проходя мимо номера Алисы. Он спустился в холл, надел плащ и попросил портье найти такси. Гид не обманул: стоило произнести название кондитерской «Лебон», как шофер уверенно тронул с места. Машин уже было много, и поездка заняла не меньше десяти минут. Джан ждал его за столиком с вчерашней газетой в руках.
— А я думал, вы не придете, — сказал он, вставая, чтобы пожать руку Долдри. — Есть хотите?
— Я голодный, — ответил Долдри. — Еще не завтракал.
Джан сделал заказ, и официант принес Долдри тарелку, на которой лежали кружочки огурца, крутые яйца с паприкой, оливки и фета, кашар[10] и зеленый сладкий перец.
— А можно попросить чай с тостами? — спросил Долдри, покосившись на свою тарелку.
— Должен ли я заключить, что вы решили меня принять как переводчика? — спросил Джан.
— Меня волнует один вопрос. Только не поймите неправильно… Вы Стамбул знаете так же хорошо, как говорите по-английски?
— Я лучший и там и там, а что?
Долдри поглядел на Джана и глубоко вздохнул.
— Хорошо, перейдем к делу и поглядим, сможем ли мы сработаться, — сказал он.
Джан вытащил пачку сигарет и предложил Долдри.
— Натощак не курю, — ответил тот.
— Что именно вы ищете в Стамбуле? — спросил Джан, ломая спичку.
— Мужа, — прошептал Долдри.
Джан закашлялся, подавившись дымом.
— Извините, но это вы не по адресу. Мне уже делали странные просьбы, но эта всех перепрыгнула! Я такими делами не занимаюсь.
— Не глупите, это не для меня, а для одной женщины, с которой я хочу заключить сделку.
— Какую сделку?
— Речь идет о недвижимости.
— Если вы хотите купить дом или квартиру, я могу вас легко направить. Скажите ваш бюджет, и я вам представлю сильно интересные предложения. Прекрасная мысль, вам сюда вложить деньги. В данный момент у экономики обидный период, но Стамбул скоро станет как настоящая роскошь. Это великолепный и значимый город. Его картографическое положение уникально, а у населения таланты во всех специальностях.
— Спасибо за вашу лекцию по экономике, но сделка будет совершаться не здесь, а в Лондоне, где я хочу выкупить соседнюю квартиру.
— Что за пространная мысль! В данном случае более хитро будет произвести сделку в Англии, верно?
— В том-то и дело, что нет. А иначе я не летел бы в такую даль и не потратил бы столько денег. Нужную мне квартиру занимает женщина, которая не желает ее освободить, до тех пор пока…
И Долдри рассказал историю своей поездки в Стамбул. Джан слушал внимательно и перебил только один раз, когда попросил повторить предсказания гадалки из Брайтона, которые Долдри передал слово в слово.
— Понимаете, подвернулся удобный случай увезти ее подальше, а теперь необходимо, чтобы она тут осталась.
— Вы не верите в предсказание? — спросил Джан.
— Я слишком образован, чтобы придавать ему хоть малейшее значение. Честно говоря, никогда не думал об этом, да и повода не было: я сам никогда не ходил к гадалкам.
Но, когда сомневаешься, почему бы не подыграть судьбе.
— Вы тратите слишком много энергии на ничего. Извините меня, но стоит просто предложить этой женщине астрономически правильную сумму, и она не сможет отрекаться. Все имеет цену, поверьте мне.
— Знаю, вам трудно будет это понять, но деньги ее не интересуют. Ей чужда корысть. Впрочем, мне тоже.
— Так вы не хотите выгодно нажиться на этой сделке?
— Вовсе нет, тут вообще дело не в деньгах.
Я вам сказал, что я художник, а в той квартире есть стеклянная крыша, там просто изумительный свет. Я хочу устроить там мастерскую.
— А в Лондоне только одна квартира со стеклянной крышей? Оказывается, я могу вам представить такие в Стамбуле, когда хотите. Есть даже на улицах с перекрестками.
— Это единственная такая крыша в доме, где я живу! Мой дом, моя улица, мой район — мне вовсе не хочется оттуда уезжать.
— Я не понимаю. Вы делаете сделку в Лондоне, а зачем брать меня в Стамбуле?
— Чтобы вы нашли мужчину, умного, честного и одинокого, который мог бы увлечь женщину, про которую я вам сказал. Если она в него влюбится, то захочет остаться здесь, как мы с ней договорились, и я сделаю из ее квартиры мастерскую. Видите, все очень просто!
— Все выворот на шиворот, вы хотите сказать.
— Мне здесь принесут чай, хлеб и яичницу — или мне ехать завтракать в Лондон?
Джан повернулся, чтобы переговорить с официантом.
— Это моя последняя добровольная услуга, — заявил он. — Ваша жертва, это та женщина, которая была в вашем окружении вчера, когда вы бросили меня в баре?
— Не надо громких слов! Никакая она не жертва, совсем наоборот, я убежден, что оказываю ей большую услугу.
— Манипулируя ее жизнью? Вы хотите отправить ее в руки мужчины, которого я должен вам обнаружить за деньги. Если вы так изображаете себе честность, тогда я убежден попросить у вас значимое увеличение моих гонораров и заранее обеспечение моих расходов, потому что потребуются, неспорно, необходимые расходы, чтобы добыть вам такую исключительную жемчужину.
— В самом деле? Какого рода расходы?
— Расходы! А теперь введите меня в курс о предпочтительностях этой женщины.
— Резонно. Если вы спрашиваете, какие мужчины ей нравятся, то я понятия не имею. Для начала попытайтесь представить полную противоположность мне. Давайте обсудим ваше вознаграждение, чтобы я решил, нанимаю я вас или нет.
Джан пристально посмотрел на Долдри:
— Извините, но я не награждаюсь.
— Все еще хуже, чем я боялся, — пробормотал себе под нос Долдри и продолжал: — Я имею в виду ваш гонорар.
