— Тот вид облучения, которому ее подвергают, не должен оказывать подобного воздействия, — пояснил доктор Салливан. — Но если она откажется от него, возникнут сильные, ненужные боли.
— Джейн расспрашивала меня, с какой целью назначается облучение, как оно повлияет на нее. Так что я должен ей сказать? — спросил Ричард.
—Пожалуй, будет лучше, если вы предоставите это мне, — спокойно ответил доктор Салливан. — Я смогу ей все объяснить, и это избавит вас от опасности попасть в ловушку.
— Ну и что же вы собираетесь ей сказать?
— Что облучение и в самом деле дает хороший эффект, но что вместе с тем никто не может быть уверен, что оно вылечит. И это правда. Таким образом, она будет не слишком разочарована, если ей не станет лучше.
— А если ей станет хуже? — упорствовал Ричард.
—Я ее ясно предупрежу, что рак может возникнуть у нее снова. Затем, недели через две-три, если боли у нее не пройдут, я скажу, что, значит, облучение не подействовало. Никакой лжи не будет, Ричард.
—И вы ей скажете, что она умирает?
—Конечно, если станет очевидно, что она этого хочет.
— Тогда, доктор, договорились, — поспешно вмешался Виктор. — К тому времени Ричард будет уже в Штатах. Он может положиться на вас, так как считает, что у нас не хватит мужества с этим справиться.
Это было предложение перемирия, но убедить Ричарда оказалось не так-то просто.
— А что мы скажем ей про анализ костного мозга? — осведомился он. — Она постоянно спрашивает меня и об этом. Думаю, что следует сообщить ей результаты анализа.
— В больнице ей ответили отрицательно, — возразил Виктор. — Если мы скажем правду, то, когда она туда вернется, поднимется скандал. Они заявят, что мы мешаем им проводить лечение, и снимут с себя всякую ответственность.
Доктор Салливан заверил Виктора, что тот ошибается. Он был согласен с Ричардом, что Джейн необходимо сообщить о результате анализа костного мозга. Он обещал, что сделает это сам.
— Сделаете?
— Полагаю, что тебе не следовало бы ставить слова доктора Салливана под сомнение, — смутилась Розмари.
— Ну что ж, пожалуй, мне нужно будет присутствовать при вашем разговоре с ней.
— Постыдись, Ричард, — возмутился отец.
— Все в порядке, — мягко отозвался доктор Салливан. — Нет никаких оснований отказать ему в этом.
Это было слабым утешением для Ричарда, но все же лучше, чем ничего. Ему казалось, что он покинул Джейн в беде. В письме к Джоан он написал: «Я чувствую свою полную несостоятельность, не сумев добиться, чтобы Джейн было сказано все».
Тем временем расспросы Джейн в больнице становились все более настойчивыми. Когда она спросила одного из врачей о результате анализа костного мозга, тот ей ответил, что никаких признаков рака в обследованной кости не обнаружено. Сказать об этом он пообещал ее родителям. И пошутил: «Вы и так уже знаете слишком много, Джейн». Для нее это означало, что она не может ему доверять, что он явно что-то недоговаривает, а что именно — было нетрудно догадаться.
— Доктор уверяет, что Джейн уходит в себя, — сообщил Ричард матери, возвратясь после очередного посещения сестры. И с горечью добавил: — Хотел бы я знать почему.
Розмари промолчала. Она не хотела больше спорить. Всю свою веру в лучшее она вложила в возвращение Джейн домой, в Дэри-коттедж.
Возвращение Джейн домой совпало с началом длинного праздничного уик-энда, составлявшего часть юбилейных торжеств британской короны. Королеве предстояло разжечь огромный костер в парке Виндзорского дворца, находившегося всего в нескольких милях от дома. Это должно было явиться сигналом для разжигания тысяч костров во всех уголках страны. На небольшом участке общественного выгона в конце узкой дороги близ Дэри-коттеджа уже высилась целая куча хвороста, приготовленного для этой цели. Быть может, Джейн будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы полюбоваться пламенем. Она всегда любила костры.
Виктор поехал в больницу проверить, готова ли Джейн к переезду. Остальные члены семьи сидели на террасе, когда услышали из комнаты Виктора шум: он незаметно поднялся наверх переодеться. Когда он присоединился к нам, было видно, что он с трудом сдерживает себя.
— Ты рано вернулся, — заметила Розмари, тщательно подбирая слова. — Что-нибудь не так?
— Нет, все в порядке. — Голос его звучал раздраженно.
—Я тебе не верю.
— Ну что ж, хорошо, — он вдруг взорвался. — Это был кошмар. Джейн меня выгнала. Эта мерзавка орала на меня так, что слышала вся палата!
Они выслушали его молча. Затем Ричард осведомился:
—Как ты думаешь, она приедет сегодня вечером домой?
—Откровенно говоря, сейчас это меня совсем не волнует.
Розмари попыталась успокоить мужа.
— Конечно, это было очень неприятно. Тебе не следовало ездить одному.
Виктор посмотрел на пруд, где Арлок чем-то забавлялся в лодке.
— Ничего, не беспокойся, переживу, — сказал он.
Время ползло в этот солнечный день особенно медленно. Джейн не звонила, хотя физически она была способна добраться до телефона в холле. Если же она чувствовала себя неважно, то могла попросить кого-нибудь позвонить нам.
Друзья должны были привезти ее вечером на своей машине, пока мы занимались последними приготовлениями. Однако пробило уже девять, а ни Джейн, ни каких-либо известий о ней так и не было. Уже почти стемнело, когда на подъездной аллее послышался наконец шум мотора. Мы бросились к двери и увидели Джейн, медленно идущую по садовой дорожке впереди своих друзей. На ней была яркая индийская куртка, она приветливо улыбалась. Было заметно, что она устала, но назвать ее безнадежно больной было нельзя. На лице играл слабый румянец, она выглядела оживленной, почти веселой. Показывая нам маленькую бутылочку, Джейн, смеясь, объяснила: «Таня дала мне ее на дорожку, уверяя, что водка помогает снять боли». Как ни в чем не бывало она поцеловала нас всех, включая и Виктора. Ее вспышка в больнице стала казаться пустяком. Важно было одно — Джейн дома.
Дорога и возбуждение утомили ее, и мы приготовили постель в небольшой комнате на первом этаже в задней половине дома. Там было тихо, комната находилась далеко от остальной шумной части коттеджа, рядом ванная. Не нужно подниматься по лестнице, рядом сад — кровать была придвинута вплотную к одному из окон.
— Как красиво ты убрала комнату, мама, — воскликнула дочь.
Цветы были повсюду — на столике у кровати, на письменном столе, среди плетеных корзиночек и деревянных шкатулок, на подоконнике. Пол покрывали толстые коврики, на окнах висели тяжелые полосатые занавеси, выдержанные в любимых ею тусклых тонах.
— Я никогда раньше не замечала, до чего же красива эта комната, — сказала Джейн, осматриваясь. Затем, прежде чем со вздохом облегчения опуститься на подушки, она несколько мгновений пристально вглядывалась в темневшие за окном деревья. В эту ночь она быстро за снула.
На другой день Джейн сама оделась и старалась вести себя как здоровый человек. Она пришла в столовую, чтобы позавтракать вместе с нами, но мягкий складной стул оказался для нее слишком неудобным. Она переместилась на диван в общей комнате, но и на нем не смогла устроиться так, чтобы ее ничто не беспокоило. Попробовала заняться своим стереопроигрывателем, однако больше одной пластинки сразу поднять не могла, и ей никак не удавалось найти нужную. Розмари предложила помочь. Сначала Джейн не хотела говорить, какую пластинку искала, но потом призналась, что пыталась найти «Реквием» Форе. «Она думала, что эта музыка меня расстроит», — промелькнуло в мозгу Розмари, когда она поставила пластинку. Фактически же оказалось, что долго слушать ее не смогла не она, а Джейн. «Выключи, — попросила та. — Это слишком грустно».
В полдень пришел человек, которого ждали мы все, — Джулиан Салливан. Он беседовал с Джейн наедине. Ричард уже не настаивал на своем присутствии при разговоре. Вместе с Джо — нашей приятельницей, пришедшей подстричь Джейн, — мы ждали конца беседы на террасе. Ожидание сильно затянулось. Большую часть времени мы просидели в молчании, задаваясь вопросом, о чем же они говорят. Наконец доктор вышел к нам один.
Ровным голосом он сообщил:
— Она была готова, поэтому я ей сказал. Она восприняла известие спокойно.
У всех нас был один и тот же вопрос: «Как долго?»
Он мог рискнуть только на догадку — возможно, шесть месяцев.
Говорить больше было не о чем. Он быстро ушел, и мы направились к Джейн.
Она лежала на диване и тихо плакала, но не давала овладеть собой тому отчаянию, какое, очевидно, испытывала. Один за другим мы поцеловали ее, и она со слезами ответила нам тем же, однако держала себя в руках. Никакой драматической сцены, которая стала бы кульминационным пунктом минувших месяцев неизвестности, семейных споров и трений, не было.
Виктор спросил, что сообщил доктор.
